Расстрел Чёрная Сотня № 16-17

Редакция "Черной Сотни" вновь возвращается к кровавым дням октябрьской бойни, устроенной врагами русского народа. Сколько бы ни прошло времени со дня расстрела, это не сотрется в памяти тех, кто был хоть сколько-нибудь причастен к этому историческому для России событию. И если прощение у народа могут вымолить те из убийц, кто был коварно обманут инициаторами расстрела, те, кто поддался агитации о том, что в Белом доме собралась толпа вооруженных чеченцев, бомжей и преступников, то те, кто отдавал приказы уничтожать русских людей у Белого дома, прощения ждать не могут. И дай Бог, чтобы возмездие нашло их еще на этой земле, дабы не попасть им в самые страшные круги ада...

В целом картина трагедии уже достаточно ясна, однако мы считаем) что свидетельство человека, проведшего ВСЕ дни блокады возле Белого дома, будет интересно читателю и полезно для будущего следствия по уголовному делу о Государственном перевороте в России 21 сентября - 4 октября. Мы предоставляем слово старшему лейтенанту Владимиру Петровичу Шубочкину.





... После того, как Ельцин огласил свой преступный указ, я понял, что это - государственный переворот, и сразу, захватив все необходимое, отправился к Белому дому, несмотря на то, что раньше я был сторонником Ельцина и даже за него голосовал. Но он не выполнил ни одного своего обещания, которое давал народу, и я постепенно разочаровался в Ельцине.

Когда я подошел к 20-му подъезду Белого дома, там шла запись в ополчение. Народ подходил совершенно разный: один - доктор наук, другой - предприниматель,бизнесмен. Я спросил у бизнесмена:

- А ты-то зачем пришел?

А он в ответ:

- То, что сейчас делается Ельциным - это не капитализм, а колониализм. Я - производитель, а не перекупщик, но именно меня душат налогами. К тому же Ельцин позволяет себе нарушать закон. Ельцин - клятвопреступник, а когда клятвопреступником является президент - значит, в стране беспредел - значит, я не могу быть спокойным за судьбу своих детей.

Рядом со мной стояли несколько коммунистов, а вместе с ними - деятель из антисоветского журнала "Посев" - некто Деревянкин. Он несколько лет просидел при Советской власти, а теперь пришел вместе с коммунистами защищать Советскую власть. Словом, компания собиралась весьма разношерстная.

Среди всеобщей неразберихи выделялись отдельной группой несколько человек из РКРП. Подкупившись видимостью их организованности я у них и записался в ополчение.

Ночь прошла в суете, беготне и строительстве символических баррикад. Носили баррикады несерьезный характер, ибо анпиловские бабульки, рабочие и иные собравшиеся не могли оказать хоть сколько-нибудь серьезного сопротивления вооруженному нападению.

Через два дня был создан первый батальон полка Особого назначения, которым стал командовать полковник Марков. В задачу нашего полка входило пресечение провокаций со стороны ельнинского кордона и со стороны засланных на территорию Белого дома ельцинских наемников. "Дислоцироваться" мы были должны в подвале здания прямо на бетонном полу. Так и спали - подстелив под себя газеты. "Порцион" тоже был соответствующий: на завтрак - бутерброд и морс, на обед - холодный рыбный суп, два бутерброда и морс, на ужин - бутерброд и морс.

Поднимался вопрос об оружии, для чего собирались паспортные данные. Несение караульной службы, особенно по ночам, без оружия не имело смысла, но вскоре стало ясно, что нам оружия не выдадут. Генерал Ачалов так и сказал:

- Во избежание провокаций оружие выдаваться не будет.

Он же поставил перед нами задачу:

- Вам надлежит стоять на посту до первых выстрелов со стороны Ельцина, а затем следовать в здание Верховного Совета.

Вокруг Белого дома милицейское оцепление менялось постоянно. Те, кто приходили на смену ушедшим, сначала смотрели на нас враждебно, но скоро убеждались, что и по ту, и по эту сторону баррикад стоят русские люди, видели, что мы - ровесники их отцов - стоим безоружными и не предпринимаем враждебных акций. К тому же мы давали им нашу литературу. Словом, между нами и милицией никаких конфликтов не происходило. Понимая, что правда на нашей стороне, понимая, что стоя рядом с нами долгое время, милиционеры не поднимут на нас оружие, их меняли чуть ли не ежедневно.

Вокруг Белого дома постоянно ходили Крестным ходом. Священники крестили и благословляли защитников. Я сам, коммунист с 1971 года, к 4 октября окрестился. И в отличие от бывших коммунистических вождей - искренне, а не напоказ. Помню, я спросил у батюшки:

- А не грех, что у меня партбилет в кармане, а я окрестился?

- Большого греха сейчас в этом нет, но определяться тебе пора.

О событиях в Москве мы узнавали из моего радиоприемника. Когда замолкал "желтый Геббельс", БТР желтого цвета, который призывал нас сдаваться и изрыгал блатные песни, мы слышали гул на Баррикадной и чувствовали, что люди пытаются прорвать блокаду вокруг Белого Дома.

з-го октября, приблизительно в ю часов утра, мы. стоя у "Горбатого" моста увидели, как из здания мэрии вышла группа в гражданской одежде с черными масками на лицах и со снайперскими винтовками. Эти люди стали расходиться вокруг Белого дома. Тут же отряд спецназа побежал к мэрии и сменил там милицию.

Мы ждали провокаций. В самом воздухе висело напряжение. Чувствовали, что должно что-то произойти. И вот в три часа дня услышали далекий гул. Спецназовцы забегали, как тараканы по внезапно освещенной ночной кухне. И вдруг на эстакаде появились наши. Люди шли огромным многотысячным потоком. Но тут от гостиницы "Мир" отъехал автобус со спецназом, и оттуда раздались первые выстрелы. Толпа ринулась к "Миру" на кордоны спецназа. Из-за их спин выскочил человек и закричал:

- Мы с вами, мы с вами!

Спецназовцы побросали щиты и дубинки и стали брататься с подбежавшим народом. Отъехавший автобус с вооруженным спецназом оставил после себя двух убитых солдат оцепления и двух раненых из восставшего народа.

У нас был приказ стоять возле баррикады, но мы хорошо видели, как с мэрии стали стрелять, и как народ за несколько минут мэрию захватил. Видели, как Православный батюшка с поднятым крестом остановил БТР, который не осмелился на него наехать. БТР рычал на холостых оборотах и постреливал поверх голов восставших. Вдруг он резко развернулся отодвинул поливальную машину и рванулся прочь от народа. За ним умчался и "желтый Геббельс".

Из гостиницы "Мир" вынесли сигареты и продукты, запасенные там для ОМОНа и "Бейтара". Все курящие и лишенные сигарет во время блокады бросились наверствывать упущенное, пыхтя трофейными "Marlboro".

Видит Бог, мы не хотели войны и думали, что все теперь обойдется. Даже разговоры между нами были совершенно мирные: что у меня на даче неукрытые розы, что у кого-то неутепленные окна, что у другого не ладится в семье...

Часов эдак в шесть Руцкой, выйдя на балкон, призвал идти на Останкино. У Белого дома начала формироваться колонна. На Останкино шли те, кто прорвал ОМОНовские кордоны, а наш полк оставался возле Белого дома во избежание провокаций.

Вскоре стали поступать неутешительные слухи о стрельбе и гибели людей. Вернулся парнишка из охраны Макашова, рассказ которого я передаю полностью:

- До похода на Останкино была информация о том, что "Витязь", охранявший "Империю лжи", сдаст свой объект восставшим, и поэтому Макашов повел туда безоружную толпу. Вооружены были только несколько человек из его охраны. Когда подошли к главному входу, кто-то выстрелил со второго этажа из снайперской винтовки по охранникам Макашова. Выстрел пришелся в ногу человеку, несшему гранатомет, кстати с единственным зарядом, и тот от боли машинально нажал на курок. Началась стрельба. Рядом со мной погиб врач-приднестровец, ходивший в белом халате и вытаскивавший из-под огня раненых. Стало ясно, что мы попались в прекрасно подстроенную ловушку.

Мы поняли, что после этой провокации будет штурм Белого дома. Часов в шесть утра взошло яркое теплое солнце. А через какое-то время мы услышали шум БТРов, а вскоре увидели и их самих. Приближались они не спеша, как бы осознавая свое превосходство. Защищаться нам было нечем. Поступила команда сойти с баррикад и залечь. Но по ту сторону баррикад остались казаки во главе с командиром, любовно именуемым Сан Санычем. В БТРах задраили люки, и начался страшный огонь из крупнокалиберных пулеметов и автоматов по безоружным людям. Первой же очередью уложили Сан Саныча и многих его ребят. "Горбатый" мост, за которым мы спрятались, был отрезан от БТРов двумя поливальными машинами. Под их прикрытием мы пытались догнать последний БТР и .поджечь его бутылкой с бензином, но бензин не загорелся. Если бы у нас было оружие, мы сумели бы за себя постоять. Правда, у 8-го подъезда все-таки удалось поджечь один БТР, причем сделала это женщина - Галина из Ростова-на-Дону. Низкий поклон ей. Мы собрались за поливальными машинами и решили отвести людей к 20-му подъезду. Зам.ком. роты вскочил в машину и медленно повел ее в сторону 20-го подъезда. Под ее прикрытием все бойцы батальона отошли в здание Верховного Совета.

На наших глазах БТРы расстреливали безоружных старушек, молодежь, которые находились в палатках и возле них. Самое страшное было то, что мы ничем не могли им помочь. Бессилие и отчаяние охватило тех, кто входил в наш батальон. На весь 20-й подъезд из вооружения было: пистолет калибра 5,45 и один автомат АКМС, но что ими сделаешь против БТРов, тем более, с задраенными люками? Русские здоровые парни (если только это не были бейтаровцы) хладнокровно расстреливали русский народ. Простить это невозможно!

В подъезде было полно детей, подростков, стариков, женщин. Подняться по лестнице выше было невозможно - она простреливалась со стороны мэрии, мы стояли возле дверей и затаскивали в подъезд раненых, которых становилось все больше. Мы видели, как группа санитаров побежала к раненому полковнику, но двое из них были убиты. Через несколько минут снайпер добил и полковника. Положение становилось безвыходным. Мы решили вывести подземными путями из Белого дома тех, кто состоял на действительной воинской службе в Российской армии, ибо в случае их захвата им угрожала смерть. Основная же группа осталась с женщинами и подростками. Вокруг было множество раненых, которым пытались помочь санитары.

Ворвавшиеся в здание спецназовцы приказали всем встать лицом к стене и, держа у затылка дуло автомата, принялись всех обыскивать. Обыскивали так старательно, что отбирали все: деньги, часы, паспорта, кольца. У меня даже отняли курительную трубку, а у моего товарища - ботинки.

- В чем же мне домой добираться? - спросил он.

- Ничего, в моих сапогах побегаешь, - ответил "вояка" и отдал ему свои обшарпанные старые сапоги.

Затем уложили на пол огромное количество людей. С "Мира" бил снайпер. Спецназовцы, держа нас под дулами автоматов, стояли за простенком, где снайперские пули их не могли достать. Когда начали бить танки, священники запели отходную. Простые Православные люди стали подпевать. Пение было настолько эмоциональным, настолько мощным, что обезумевшие от злобы спецназовцы стали стрелять поверх нас, угрожая расправой. Не останавливался и снайперский огонь. Вдруг раздался жуткий детский крик, который даже перекрыл звук стрельбы. С девочкой, всей в крови, бежала к санитарам женщина. Ее нечеловеческие рыдания слились с грохотом взрывов, автоматных очередей и криком самой девочки. Позже выяснилось, что это была дочка одной из работниц буфета, которой не с кем было оставлять ее дома...

После того, как стали бить танки, наши конвоиры почувствовали себя неуютно, ибо не знали - какой стороне эти танки принадлежат.

Мы тоже надеялись, что подойдут наши, что нас не оставят. Постепенно стал завязываться разговор с нашей охраной. Мы объяснили им, почему мы пришли защищать закон и начали их укорять за содействие преступному указу. От них мы услышали, что их подняли по тревоге, построили где-то в лесу,сказали, что чеченцы купили наркоманов и пьяниц и заполнили Верховный Совет, который нужно освободить. Вот они и пришли освобождать... Если бы эти солдаты знали действительную картину происходящего, они стрелять бы не стали...

Поступил приказ отправить нас в подвал, потом - на "сортировку" в 20-й подъезд. Нашу группу по трое выводили в сторону мэрии, судьба остальных мне до сих пор неведома. Наверху тусовались демократы. Нашлось несколько подонков, которые пытались бить женщин.

Каким-то чудом нам удалось вырваться из этого кольца и лаже не попасть в отделения милиции, где, по свидетельствам наших соратников, их жестоко избивали.

Я не кровожадный человек. Я не жажду крови палачей и их руководителей. Но справедливость должна быть восстановлена и не только на том свете, но и на этом. Я требую того, чтобы Государственная Дума возобновила расследование преступлений 3-4 октября.



Содержание номера