Скажут: зачем же разрешают?

Нет, скажи мне ты, именующий себя Православным: зачем ты-то идешь в театр? Не столь виновен тот, кто соблазняет тебя: он делает свое дело: потеряв совесть, он наживает себе деньги; начальство не препятствует ему в том, ибо полагает, что ты - не дитя и тебя никто не тащит в театр насильно; чего доброго - пожалуй, ты еще будешь роптать, если запретить театр, хотя и сле-довало бы запретить; но я спрашиваю тебя: "Где твоя-то совесть, если ты христианин? Да разве христиане не могут, если только захотят, сделать все театры пусты-ми? Стоит им только твердо сказать: "Не пойдем!" - и театры опустеют. Но театры полны: где же христиан-ство?

То же - с печатью. Жалуемся, что задушила нас грязная порнографическая литература, что отравляет нас иудейско-масонская печать: кто же виноват? Иудеи и масоны, опять скажу, делают свое дело - отравляют нас, подрывают под самые основы нашего государ-ства, нашей Церкви - но, господа, ведь они не могут же навязывать нам своих книжек, своих газет - насильно; ведь можем же мы с негодованием отвращаться этой отравы: кто же виноват, что мы отравляемся? Кто же мешает Православным Русским людям в руки не брать ни одного иудейского листка, не подписываться ни на одну вредную газету? Ведь если бы мы в самом деле до-рожили Святынями Православия, если бы ревновали о славе имени Христова, то не посмел бы ни один враг христианства проникнуть в нашу среду, ни один лис-ток, ни одна газета не нашла бы себе читателя среди нас. (Самая популярная газета в современной России - дешевая порнушка "Спид-инфо". Не сильно уступают ей масонские "Ар-гументы и факты" и рупор сионизма - "Московский комсомо-лец". Вот духовный уровень народа. Опомнитесь, соотечествен-ники! - ред.). Но этого нет; безбожная литература сво-бодно гуляет не только среди легкомысленной молоде-жи, но и среди людей степенных, пожилых, которым, казалось бы, если они христиане, было и грешно и стыдно брать в руки такую дрянь. Иудейские газеты распространяются сотнями тысяч экземпляров (сейчас - миллионами - ред.), безбожные книжонки выдерживают по нескольку изданий, их читают, создают около себя губительную атмосферу мысли, задыхаются в ней и жа-луются еще: жить тяжело! Дышать нечем!... Да и поде-лом: оставили источник воды живой, благодатной - учение Христа Спасителя и Его Церкви, отравляетесь мутью всяческих лжеучений, становитесь бессознатель-но язычниками (сейчас, бывает, и сознательно! - ред.) в сво-ем миросозерцании; кто же виноват?

Кому не известно, чем отличились наши учебные за-ведения - средние и высшие - в последние годы? Кто там учит? Много ли там оказалось педагогов-христи-ан, твердых, крепких в Вере? Увы, если и были немно- гие, то им пришлось перенести чуть ли не мученичест-во от сведенной с ума молодежи. А где же были роди-тели учащихся? Почему они не заступились? Да стран-но было бы и говорить о таком заступничестве: вот именно родители-то, в огромном большинстве, и ока-зались на стороне развратителей их детей, они-то и травили немногих наставников, не преклонивших ко-лена перед современным Ваалом безбожия и безнача-лия. Что ж, ужели можно назвать таких отцов и мате-рей христианами?!

Но и этого мало: мало было развращения средней и высшей школы. Оно спутилось и в низшую, народную. И сюда направились толпы ни во что не верующих, никаких авторитетов не признающих учителей, чтоб развращать души малых сих, младенцев в Вере - детей народа.

С изумлением смотрел народ на то, что творится в его школах. Ко мне лично приходили простые мужич-ки и плакали, рассказывая о том, что возмущало их ду-шу. Наши протесты, протесты даже повыше нас стоя-щих иерархов - оставались без последствий. Приходи-лось одно: учить добрых христиан забастовкам против таких учителей, которые губили их детей. Это средство иногда действовало: учащих переводили, только пере-водили, а не удаляли совсем из народной школы. Зара-за переносилась в другое место. А если не удаляли, то крестьяне, выведенные из терпения - бывали случаи - сами расправлялись - секли негодных. (Доброе дело! - ред.) Знаю два случая с учительницами и могу сказать, что это средство оказывалось действеннее забастовки, ибо учительницы те улетучились в другую губернию.

Немного переменилось с того времени и теперь.

Один почтенный господин становой пристав на именинном обеде поднял земского учителя за густую его шевелюру вовремя тоста за Государя Императора и продержал в стоячем положении (Молодец пристав! - ред.) пока пели "Многие лета", потому, что сей земский учитель не изволил добровольно встать во время тоста, показавшемуся ему "несимпатичным"... Много, много еще таких педагогов по селам и деревням Русской зем-ли!

В нашем законодательстве тоже не все здорово, не все строится по началам христианства. Возьмем хотя бы ту же народную школу. В последнее время много говорят о решении Думской комиссии по народному образованию передать все церковные школы в ведение Министрества Народного Просвещения. Во имя и ради чего? Говорят, надобно объединить все школы в одном специальном ведомстве. Так, но почему же начинают не с того конца? Почему ни слова не говорят об изъ- ятии школ из всех других ведомств, ни малейшего при -косновения к воспитанию души народной не имеющих, - ну хотя бы, железнодорожного? Почему хотят отнять народные школы именно у Церкви-матери? Почему именно эти школы хотят извести измором - не давая на их строительные нужды ни гроша, всячески сокращая на них кредиты, а главное - клевеща на них без зазре-ния совести? Ведь чего ни говорят, чего ни печатают о них! И слабы-то они, и "духовносословны", и народ-то к ним безучастлив, и духовенство-то ничего не делает - и прочие безумные глаголы... Но ведь все это - сама бессовестная ложь! Но нашим законодателям дела нет до правды: им нужно во чтобы то ни стало вырвать из рук духовенства это могучее средство воздействия на народ, лишить духовенство возможности воспитывать народ в духе Церкви, в заветах родной страны.

Законодатели алчут поставить народные школы "под педагогический надзор", министерства и земства, а на деле - под контроль господ родичевых, милюко-вых и кого-то еще похуже... Эти господа уже позабо-тятся наполнить школы родными им по духу учителя-ми, вроде тех, о коих я только что говорил. Ведь они всею душою ненавидят Церковь Христову, они стре-мятся к ее разрушению, к вытравлению заветов Хри-стовых из народной души: министерство тут - только ширма одна, а в земстве у них всюду есть свои люди, которые сумеют свое дело сделать незаметно, посте-пенно вливая яд каплю по капле, захватывая душу на-родную во исполнение заветов господ Писарева, Чер-нышевского и компании.

Особенно возмутительно то, что эти радетели на-родного образования, ставящие "конфессиональность после интенсивной грамотности, арифметики, малень-кой истории родной страны" - последнее, конечно, с ус-транением всякого упоминания о том, что составляет душу нашей истории - все эти господа именуют себя христианами, да еще - поди - едва ли не самыми иде-альными христианами! Один из них умудрился с кафед-ры Государственного Совета бросить мне обвинение в атеизме за то, что по вопросу о свободе совести я в сво-ей записке высказался в смысле недопущения полной свободы проповеди для сектантов, раскольников и во-обще для иноверцев, ибо совесть раскольника иногда требует Царя называть антихристом, а Церковь - вави-лонскою блудницею... Вот каковы эти господа "хри-стиане"!

Толстовщина так глубоко пустила корни в Госу-дарственную Думу, что, кажется, уже получила право гражданства во многих законах. Самое главное зло - это новый принцип: быть милосерднее Самого Господа Бога к нераскаянным преступникам. Разве не из этого принципа вырос законопроект, например, об "услов- ном" осуждении? Человек сделал преступление и не ду-мает раскаиваться в нем, а его уже прощают - не гово-рите мне, что это не прощение, а условное осуждение, мол останется безнаказанным лишь тогда, когда не по-вторит преступления, он проще поймет: "первая вина прощается". Благо, такая пословица есть. Но послови-ца имеет не юридический, а нравственный смысл, она подразумевает раскаяние.

Но и этого мало нашим толстовцам: они подни-мают вопрос об отмене смертной казни. Господа! Да примите же во внимание, что нынешние преступники нередко сами себя казнят, но не каются - кончают са-моубийством, но не открывают тайных пружин своего злодеяния. Хотя бы поставили условием: если прино-сит искреннее раскаяние - смертная казнь заменяется "гражданской смертью". Если вы веруете в вечную правду Божию - то не идите ей наперекор! Господь простил разбойника на кресте только одного - покаяв-шегося. Да и то - простил - рай обещал, а от креста не освободил. И сам покаявшийся разбойник снятия со креста не просил, он покорно умер на кресте. Господь пошлет грешников на Страшном Суде Своем - в муки вечные, правда. не им, а диаволу и ангелам его уго-тованные, а все же внимайте, как грозен будет Суд Его на грешников. Так ужели вы хотите быть милосерднее Его - воплощенного милосердия?

Но с сими господами говорить бесполезно: разве они говорят искренно? Они ведь только закрываются лоскутками, вырванными из Евангелия, а в целом его не хотят читать. Что им до Христова учения? Им бы только смутить совесть в простых верующих. Разве это - христиане?

Свобода совести имеет свои границы

Наши предки любили глубоко вдумываться в каж-дое слово, особенно честно относясь к слову печат-ному, и строго памятовали строгий завет нашего Спа-сителя: "Всяко слово праздное, еже аще рекут челове-цы, воздадят о нем слово в день судный!" (Мф. 12, 36). Памятником такого честного отношения к слову слу-жит наш родной язык: какая точность признаков поня-тия в каждом слове! Мы не умеем своего слова найти в родном языке для обозначения нового понятия и часто заимствуем готовые слова из чужих языков и так ис-пестрили этими заимствованиями, что простой человек без словаря иногда не может читать наших писаний. А наши предки сочетали язык воистину творчески: что ни слово - то чистый алмаз! Вот почему изучать корни родных слов - истинное наслаждение. Возьмите, напри-мер, слова: "человек", "книга", "соловей", "крещение"... Многие ли из нас знают корни этих слов? А между тем в этих корнях указаны самые существенные признаки понятий, ими обозначаемых.

Мы воображаем, что предки наши были круглые невежды, а на самом-то деле не они, а мы - воистину являемся в сравнении такими невеждами. Мы треплем языком слова, оставленные ими нам в наследство как заветное сокровище, а смысла их, истинного смысла часто и не подозреваем. Мы воображаем себя такими умниками, такими передовыми людьми, куда нашим предкам до нас! Рукою не достать. А если бы наши предки встали из гробов своих да произвели бы нам эк-замен по родному языку: смотришь - и стыдно бы ста-ло нам таким "образованным" их потомкам. И этим легкомыслием, этим - простите - нашим невежеством пользуются те, кому выгодно воду мутить, чтобы в мутной воде рыбку, по пословице, ловить. Пустят гу-лять среди нас какое-нибудь крылатое словечко, по своему смыслу такое широкое, что под него можно подставлять какие угодно признаки, а мы поймаем его и носимся с ним...

В последнее время много напущено таких слов не только в газеты, но и в законопроекты. Последнее уже представляет немалую опасность, потому что, проник-нув в законы, неточные, недостаточно определенные и растяжимые понятия могут замутить жизнь. Таково, например, слово: "свобода совести". Что такое совесть? Это - вложенный Богом в духовную природу человека закон для нравственной и религиозной жизни разум-ного существа. А что такое свобода? Само по себе это слово представляет какую-то пустоту, которую надоб-но наполнить. В самом деле оно означает просто - от-сутствие ограничений для деятельности, и только. Ка-кой деятельности - из этого слова еще ничего не видно. Между тем совесть, потемненная грехопадением перво-зданного человека, вовсе не одинакова у людей. Со-весть христианина Православного требует, чтобы мы желали добра даже нашим врагам, чтоб мы не при-влекали насилием и преследованиями даже к нашей Святой, спасающей Вере людей инакомыслящих, что-бы ко всем относились с любовью и доброжелатель-ностью. Совесть талмудиста - наоборот считает добродетелью убить "гоя", позволяет спокойно оби-рать его, причинять ему всякое зло. Совесть исповед-ника Корана требует истреблять "гяуров", распростра-нять лжеучение Магомета огнем и мечом. Совесть язы-ческих царей требовала суровых мер борьбы с христи-анством. Да и у христиан не вегда и не у всех одинако-ва совесть: совесть иезуита признает правило, что цель опрадывает средства, совесть римско-католиков не препятствует преследовать лютеран и Православных; то же допускает, хотя не столь открыто, как у римско-католиков, и совесть лютеранина, протестанта, бап-тиста, молоканина: по крайней мере обман, так назы-ваемый "благочестивый обман", практикуется и у них нередко. Но и наша Православная совесть бывает не у всех одна: есть совесть щепетильная, скурпулезная, есть совесть сожженная и т.д. Теперь, если уж говорить о законе, требующем особенной точности выражений, о свободе совести, то позволительно спросить: да ка-кой же совести? Религиозной? Но выше я уже сказал, что она иногда, по нашим христианским понятиям, у талмудистов и магометан как раз требует того, что не-допустимо самыми элементарными законами челове-ческого общежития и здравого смысла.

Итак, понятие "свободы совести" приходится уже ограничить. Нельзя же допустить, чтоб талмудист и магометанин во имя своих религиозных побуждений истребляли "гяур" и "гоев", проще говоря - нас, христи-ан. Пусть их веруют, как знают, за их внутренние убеждения мы их не станем преследовать, но если они станут проводить в жизнь свои убеждения, будут ка-саться нашей христианской свободы - пусть извинят нас: мы не можем этого допустить, хотя бы этого и тре-бовала их "свободная совесть". Мы должны лишить их свободы, связать им руки. Не стать же нам следовать теории Толстого о непротивлении злу.

Но касаться можно не одного только тела: инако-мыслящий может касаться и заветных святынь челове-ческого сердца, может оскорблять их, может похищать святыни из сердца не насилием только, но и пропаган- дою лжеучений. Нам говорят: "Исповедование веры ес-тественным образом выражается не только в явном и осязательном проявлении своих религиозных убежде-ний, но и в стремлении повести других тем путем спасе-ния души, который верующий находит единственно правым". Это - правда. Если я верую, что моя вера она только и есть святая и спасающая, то, конечно, я дол-жен распостранять её всеми мерами, какие моя совесть мне преписывает.

Но в том-то и дело: какая совесть? Совесть расколь-ника, принадлежащего к страннической секте, предпи-сывает ему проповедовать, что теперь царствует анти-христ; совесть беспоповца повелевает ему проповедо-вать, что нет священства, нет и таинств, и, следова-тельно, можно жить блудно; совесть каждого расколь-ника требует, чтобы он хулил святую нашу матерь Церковь Православную: ведь вся проповедь расколь-нических лжеучителей в том и состоит, чтобы всячески поносить Церковь и её таинства, её служителей: что ж, во имя либерального принципа свободы совести и сле-дует допустить такую проповедь?

Самый опасный обман есть обман посредством правды. Нам говорят, что раскольники имеют стрем-ление повести и нас тем же путем спасения, каким они сами мнятся спасаться. Это естественно, это - правда. Но мало ли чего они хотят и захотят во имя такой правды и свободы совести? Они захотят, чтоб им отда-ли все святыни наши исторические: например, крем-левские соборы; они захотят всех Православных сде-лать такими же раскольниками, как и они сами: так ужели же давать им свободу завлекать к себе в раскол всю Русь Православную? Было бы безумно допускать всё это во имя какой-то ложно понимаемой свободы совести.

Надо же поберечь и охранить и свободу Православ-ных простецов наших, не умеющих в вопросах веры от-личить правой руки от левой - лжи от истины, пагуб-ного обмана от спасительного учения. Нам говорят, что наш "многомиллионный народ убежден, что для торжества Православия не нужны никакие стеснения религиозной свободы иноверцев". Может быть, это от-части и правда, но вопрос в том, как и что понимать под этой религиозной свободой?

Если разуметь, что "пусть каждый по-своему Богу молится", то и это едва ли будет полная правда: несом-ненно будет, что Православный желал бы, чтобы об-ратились к Вере Православной не только раскольники, но и все магометане, иудеи и язычники: ведь логика убеждений у всех одна и та же: если раскольник и ере-тик "стремится повести на путь своего спасения" Пра-вославных, то неужели же не желает того же для всех раскольников и Православный? Зачем тут хотят иметь две мерки? Это первое. А второе: наш Православный народ, благодушно допуская, чтоб каждый по-своему Богу молился, вовсе уж не так равнодушно смотрит на то, если станут его братьев совращать в другую, хотя бы и "старую" веру. Он глубоко возмущается, когда слышит хулы на родную Церковь; не умея защитить словесно дорогие ему верования, он нередко пускает в дело физическое воздействие против совратителей.

Весь вопрос не о том, возможна ли или не возможна безграничная свобода проповеди, - кажется несомнен-но, что границы необходимы, - вопрос лишь в том: где проложить эти границы? Ведь нельзя же допустить проповедовать, что брак церковный есть блуд, а блуд - простительный грех: "Семь раз роди, а замуж не выхо-ди", что Иисус Христос есть не Сын Божий, а ... (не вы-говорить и языком). Значит, граница есть.

Не думайте, что раскольники такие кроткие агнцы: они способны не только издеваться над Церковью и её служителями, но и над каждым Православным, лишь бы почувствовали свободу. И ужели всё это будет от-вечать той цели, которую поставил законодатель для законов о свободе исповеданий: "возвеличение Церкви Православной?" Хорошо возвеличение, когда на всех перекрестках её будут поносить и злословить!

Во-вторых, свобода распространения раскольничес-ких и еретических лжеучений несомненно будет под-рывать и общую нравственность. Помнить надо, что всякое лжеучение, в том числе и раскол, заражены страшною гордынею: просим мы, служители Церкви, поверить нам в этом на слово, - вся их религиозная жизнь в её проявлении, в делах, зиждется на бессозна-тельном лицемерии; "несмы якоже прочии человецы"... Эта подмена нравственных идеалов ужели полезна для государства? И во имя чего? Во имя какого-то отвле-чённого принципа: давайте свободу лжи и не препят-ствуйте её пропаганде! Да неужели же это такой свя-щенный принцип, что нельзя от него отказаться?

В этом вопросе делается подмена понятий у сто-ронников свободы проповедания или пропаганды: вме-сто откровенного слова "распространение лжеучений" они говорят - изложение и изъяснение учения. Но в том то и дело: послушайте, если не верите миссионерам, в чем состоит всё это "изложение и изъяснение"? В одних только хулах на церковное учение. Болью будет отзы-ваться такое проповедание в душах простецов - Право-славных слушателей; одни из них поколеблются, не зная, чем отразить нападение лжеучителя на Церковь, другие наоборот - могут в негодовании броситься на него, а что делать тогда представителю власти? Ему, конечно, придется защищать проповедника от наси-лия, но тем самым ставить в глубокое недоумение сих простецов, которые ведь защищают свою веру от хуль-ника...

Свожу всё к кратким положениям. Совесть - есть внутренний закон, закон, Богом вложенный в сердце человека, закон, сокровенный в этом сердце так глубо-ко, что ни стеснить его, ни ограничить в его внутрен-нем действии никто не может, кроме самого носителя сего закона - человека. Другое дело - проявление сего закона вовне, в слове, в деле. Но ведь это будет уже не свобода совести, а свобода слова, свобода действий в отношении к другим. Смешивать эти понятия - значит подменивать их одно другим.

Свобода слова, свобода действий одной личности всегда непременно ограничивается такою же свободою других, соприкасающихся с нею. Когда лжеучитель распространяет своё лжеучение, он касается уже совес-ти других, часто немощных, которые не в состоянии, по своей простоте, возражать ему. С его точки зрения, по суду его искажённой совести, он творит благо. Но если закон отличает истину от лжи, если для него не безразлично: распространяется ли истинное учение или зловредная ложь, - то он должен стать на страже исти-ны и сказать твердо лжеучителю: досели прейдеши и ни шагу далее! Не смей касаться чужой совести! Тут предел свободе лжеучителя, предел - не свободе его со-вести - пусть его верует, как хочет, молится, как ему угодно, - а предел свободе его слова, его действий...