Площадь перед главным городским собором полна богато и празднично наряжёнными людьми всякого звания и рода. Расступившись, стоят они, образуя проход, по которому неспешно идёт одетый в зелёный кафтан мальчик лет пяти в сопровождении дядьки-боярина, следом идут князь и княгиня – родители мальчика. Пройдя церковные врата, крестятся они пред величественным белокаменным собором с пятью куполами, сверкающими золотом на солнце. В соборе многолюдно, слышен запах ладана, чудно и торжественно сияет иконостас в свете лампадок и свечей. Владыка в архиерейском облачении, почтенный старик со строгим, но кротким взором, подходит к княжичу и боярину, широким движением руки поочерёдно перекрещивает обоих, затем подхватывает княжича на руки и сажает его на высокую подушку у Царских врат. Златые кудри мальчика рассыпаются по его плечам, когда епископ снимает с него княжескую шапку; затем он берёт ножницы и произносит молитву, звучным эхом откликающуюся в стенах собора: «Постригается раб Божий Димитрий во имя Отца и Сына и Святаго Духа! Аминь!» Состриженные пряди кладутся на поднос в руках у служки, на клиросах нежно-ангельские голоса возвещают славу Божью. После короткого молебна княжич подошёл к отцу, в протянутых руках которого лежал короткий меч в серебряных ножнах и украшенный шитьём поясок с застёжками. - Господи милостивый! – произнёс князь, - укрепи раба Твоего Димитрия мужеством и силой, да будет твёрд и неколебим против врагов Христовых! Он наклонился к сыну и препоясал его пояском с мечом, а княгиня перекрестила мальчика и нежно поцеловала в лобик. Княжич неторопливо последовал за взрослыми, покидающими пределы храма. Выражение его детского лица было самым важным и даже несколько суровым, и это придавало его облику той напускной серьёзности, которая всегда выглядит в детях одновременно трогательно и забавно. Несмотря на малые лета, он понимал, что в его жизни свершилось что-то значимое, что вместе с постригом он лишился не только длинных прядей, но и беззаботного детства, и от сознания своей «взрослости» он испытывал смешанные чувства гордости и страха. Ему предстояло переменить свои привычки, ибо отныне на смену играм в женской половине дома приходило обучение ратному делу и верховой езде под бдительным оком отца и дядьки. Выйдя за церковные врата, Димитрий увидел красивого гнедого коня, которого вёл за узду отцовский слуга. Коня подвели к мальчику и велели покормить, вложив ему в руку кусочек яблока. Конь с удовольствием прихватил кусочек с детской ладони и дал себя погладить княжичу, который, сменив хмурость на улыбку, стал ласково проводить своей ручкой по могучей конской шее. - Фёдор Никитич, сажай крестника на коня! – сказал князь, обращаясь к дядьке-боярину, - хочу сына в седле увидеть! Дядька ловким движением посадил княжича на коня и, взявшись за узду, повёл его кругом посреди площади. Мальчик, сперва робко державшийся за конскую гриву, ощутил, наконец, в себе силы, выпрямился и взялся сам за упряжь. По кивку князя-отца боярин Фёдор Никитич отпустил узду и, не отходя далеко, стал присматривать за действиями княжича, который уже ехал верхом самостоятельно. Княжич увлёкся, повёл коня быстрее, затем, встретившись глазами с отцом, ощутил задор и ослабил поводья, чуть было не упал, но вовремя удержался, после чего дядька подбежал к нему и снова взялся за узду, останавливая коня. Князь сам поднял своего сына из седла и, показывая его толпе, воскликнул: - Люди православные, приветствуйте нового князя вашего! Толпа начала ликовать, желая здравствовать князю и его сыну, и в это же время на звоннице стали бить в колокола: тут же на площади в честь свершения пострига поставили столы и все были приглашены на княжеский пир. - Гонец к тебе, господин князь!
|