|
Я сейчас скажу, наверно, страшную для моих читателей вещь: не люблю я Византии. Для выражения своей нелюбви я, однако, не стану, подобно Юлии Латыниной, тиражировать давно развенчанные антивизантийские мифы. Да, я знаю про культуртрегерскую роль Константинополя относительно Руси (и не только Руси), про вершины византийского богословия и искусства, поэтому не стоит лишний раз ссылаться на славянофилов или Успенского, чтобы устыдить меня. Просто «империя ромеев» мне не нравится, вот и всё. Не лежит душа к ней. Мне глубоко чужда «плоская» (в прямом и переносном смысле) византийская иконопись, зато близка европейская готика с её стремлением в бесконечное. И это вовсе не повод для разговора о моей «бездуховности». Просто так сложилось, что именно готическое (и в целом западноевропейское) искусство, а не византийское вызывает к жизни лучшие порывы моей души. Любуясь на своды реймсских и кёльнских соборов, на гравюры в тевтонских хрониках я осознаю, что обязан Богу всем и должен бороться за Его дело. Ничего подобного я не ощущаю при ознакомлении с наследием Византии. Да, как и при с знакомстве с ацтекскими или инкскими руинами есть уважение, даже пиетет, но чувства родственности – никакого. Страшный недостаток всего этого арабо-сирийского (т.е. византийского по Шпенглеру) искусства в том, что оно не способно призвать на подвиг. В нём, пожалуй, нет даже категории «героического» (достаточно напомнить, что Европа знает сотни рыцарских романов, а Византия одного только «Дигениса Акрита»). Есть какой-то «мессианизм», сулящий спасение в вакууме, но бездарный и уродливый на практике (от бердяевского «христианства серпа и молота» до ИГИЛа и путинского «русского мира»). Я бы назвал это «мессианизмом неприспособленности к жизни» и противопоставил его готическо-европейскому «героизму ежедневного благородства». Не в этой ли оторванности от «культуры благородства» разгадка страшного безмолвия Россия с 1917 года? Ведь только малочисленные русские европейцы нашли в себе силы бросить сознательный вызов сатанинской секте большевиков. Многие просто нацепили на марксистского монстра византийскую фофудью и принялись поклоняться ему с прежним, весьма комическим «благочестием» (уж извините, но меня, «фаустовского» человека, арабо-византийское благочестие почему-то смешит).
Если я попытаюсь представить себе идеальную Цитадель, нуждающуюся в нашей защите от антихриста, то это будет страна, над которой возвышаются шпили готических соборов, а не «золотые купола».
Мой Михаил Архангел закован в западноевропейские латы, а не закутан в византийскую тунику. Мой русский двуглавый орёл – это гордая птица с герба Священной Римской Империи, а не россиянская курица. Моя Православная Церковь – та, которая в 1941 году благословила на бой с сатаной «готских варваров», а не молилась за рябого грузинского семинариста.
Я хочу, чтобы национальная Русь перестраивалась на западноевропейский, готический лад. В эстетике, в политике, в философии, во всём. Найти в глубинах своей души «Божью искру» немецкого мистика Майстера Экхарта – единственная альтернатива копанию в евразийско-сергианском навозе.
Значит ли всё вышесказанное какую-либо враждебность к Православию? Кто-то будет удивлён, но нет, нисколько. Моё Православие тоже готическое, оно поистине Европейское Православие. Подобно тому, как духовник армии Колчака, отец-основатель Катакомбной Церкви Андрей Ухтомский сказал как-то относительно включения духовенства в административный аппарат белой Сибири «Я против попов» (и был абсолютно прав: воспитанное на конформизме предреволюционное духовенство ничего не могло дать Белому движению, рыцарскому от начала и до конца), так и мне хочется произнести «Я против византийщины в Православии». Не против греческого богословия, не против догматов (хотя никогда не понимал слепого поклонения им), но против византийской вектора, который, объективно, изжил себя. Речь не о католических или протестантских инъекциях в православный организм, а о переосмыслении «готического» стержня европейской культуры как «истинно-православного» (напротив, в римо-католицизме можно, при желании, найти много «восточного», что и доказал Розенберг в «Мифе XX века»; протестантская же этика традиционно уязвима с «иудейско-торгашеской» стороны). Мне не ведомо, насколько такой взгляд является моим «индивидуальным православием» и насколько он разделяется другими поборниками рехристианизации России. Но нужные слова – Европейское, Готическое Православие – озвучены. Уверен, что не напрасно.
Мамонов.
Со всем согласен.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
