ПЕТЬКА (по мотивам рассказа «Ванька» А. П. Чехова)
Петька Порошенко, пятидесятилетний кондитер, отданный год тому назад в президентство Украины, не ложился спать. Дождавшись, когда хозяин Джеффри Пайетт ушёл в посольство, он достал из стола ручку, которой подписывал ассоциацию с ЕС и, разложив перед собой лист гербовой бумаги, стал писать. Прежде чем вывести первую букву, он несколько раз пугливо оглянулся на двери и окна, покосился на темный образ Джорджа Вашингтона и прерывисто вздохнул.
«Милый дядюшка, Барак Обамыч! — писал он. — И пишу тебе письмо. Поздравляю вас с Днём Независимости и желаю тебе всего. Нет у меня уже ни государства, ни экономики, только ты у меня один остался».
Петька перевел глаза на темное окно, в котором отражались горящие покрышки и скачущие неонацисты, и живо вообразил себе дядю Барака Обамыча, служащего президентом США у господ Рокфеллеров. Это высокий, худой, но необыкновенно юркий и подвижный афроамериканец лет 54-х, с вечно жующим жвачку лицом и хитрыми глазами. Днем он сидит в Овальном кабинете и балагурит с помощниками, вечером же, одетый в спортивный костюм, бегает по Белому дому. За ним, опустив голову, бегут кобелёк Бо и старый Джо Байден, прозванный «Крысой» за свою природную хитрость и редкую, даже по нынешним временам, беспринципность. Никто лучше его не умеет вовремя подкрасться к чужой стране и устроить переворот или украсть у своего охранника гамбургер. Ему уж не раз отбивали задние ноги, раза два его вешали, три раза охранники, оставшиеся без обеда, стреляли ему в голову, но он всегда оживал.
Теперь, наверно, Обамыч стоит у ворот, щурит глаза на лужайку у Белого дома и, притопывая ботинками, балагурит с журналистами. Он всплескивает руками и, радостно хихикая, щиплет то репортёршу New York Times, то Джен Псаки.
— Белым нешто нос попудрить? — говорит он, подставляя бабам золотую табакерку и свёрнутую купюру.
Бабы нюхают и чихают. Обамыч приходит в неописанный восторг, заливается веселым смехом и кричит:
— Разорвало в клочья!
Даёт понюхать и другим. Кобель Бо чихает, крутит мордой и, обиженный, отходит в сторону. Байден же из почтительности не чихает и весело смеётся, показывая большой палец. А погода великолепная. Воздух тих, прозрачен и свеж.
Петька вздохнул и продолжал писать:
«А зимой мне в Минске была выволочка. Путин выволок меня за волосья на двор и отчесал шпандырем за то, что я обстреливаю Донбасс и сбил Боинг, как вы велели. А на неделе приказал отвести мои панцерваффе СС от Донецка, а я не отвёл, а он больно кинул меня через бедро, взял Минские соглашения и начал меня ими в харю тыкать. Европейцы надо мной насмехаются, безвизовый режим не дают и велят повышать тарифы, шведы вывозят чернозём, а Пайетт издевается и бьет чем попадя, когда мы одни. А еды у нас уже нету никакой. Утром дают хлеба, в обед морковку с лопаты и к вечеру тоже хлеба, а чтоб сала или борща, то Пайетт с Нуланд в посольстве сами трескают. А ждать мне всегда велят в сенях, а когда Керри ихний плачет, увидев во сне Лаврова, я вовсе не сплю, а качаю люльку. Милый дядюшка, сделай милость, возьми меня отсюда к себе на Вашингтонщину, нету никакой моей возможности... Кланяюсь тебе в ножки и буду вечно бога молить, увези меня отсюда, а то помру...»
Петька покривил рот, потер своим пухлым кулаком глаза и всхлипнул.
«Я буду тебе туфли тереть, — продолжал он, — на тебя молиться, а если что, то секи меня, как Сидорову козу. А ежели думаешь, должности мне нету, то я Джорджа ради Вашингтона попрошусь к Маккейну утку за ним выносить, али заместо Мишико в президенты Грузии пойду, по вашей программе дружественного обмена «Марионетки без границ». Дядюшка милый, нету никакой возможности, просто смерть одна. Хотел было по морю в Мексику бежать, да надувная лодка у нас в ВМФ всего одна и ту Яценюк для себя припрятал. А вплавь, акул боюсь. А когда обживусь у вас, то за это век тебе благодарен буду, а помрешь, кокосовую пальму на твоей могилке посажу, чтобы душенька твоя по ней прыгала и на ветке качалась.
Милый дядюшка, а когда у вас будет очередной саммит семёрки, возьми мне «Мистраль» и в какой-нибудь бухте спрячь. Попроси у господина Олланда, скажи, для Петьки. Ну, или «джавелин» привези, хоть самый маленький».
Петька судорожно вздохнул и опять уставился на окно. Он вспомнил, как дядя Обымыч водил его в Конгресс. Веселое было время! И Обамыч хлопал, и конгрессмены хлопали, а глядя на них, и Петька хлопал. Бывало, прежде чем сказать речь, Обамыч достанет табакерку, свернёт сто баксов трубочкой, состряпает дорожку и посмеивается над оробевшим перед важными людьми Петюней... А потом выскочит на трибуну, да как крикнет:
— Россия заплатит высокую цену!!!
«Милый дядюшка, — продолжал Ванька, — Вашингтоном Джорджем тебя молю, приезжай и возьми меня отседа. Пожалей ты меня сироту несчастную, а то меня все пугают и жить страсть как хочется, а страшно так, что и сказать нельзя, всё плачу. А намедни мужеложец Ляшко мне вилами угрожал, так что я насилу очухался. Пропащая моя жизнь, хуже собаки всякой... А еще кланяюсь Ангелушке Меркель, Кэмерону и Олландушке Обломову, а грин карту мою никому не отдавай. Остаюсь твой маленький Петруша Порошенко, милый дядюшка приезжай».
Петька свернул вчетверо исписанный лист и вложил его в обычный конверт, купленный накануне за триста гривен... Подумав немного, он написал адрес:
В Белый дом Обамушке.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
