"На первом съезде уполномоченных дворянских обществ в мае 1906 года, дворяне показали себя еще большими врагами крестьянской общины, чем, скажем, социал-демократы. В выступлениях дворян община подвергается жесткой и несправедливой критике. Многие помещики стремятся списать на нее упадок в сельском хозяйстве, виновниками которого были больше они сами. "Община - это то болото, в котором увязнет все, что могло бы выйти на простор, - заявлял на съезде К.М. Гримм, - благодаря ей нашему крестьянству чуждо понятие о праве собственности. Уничтожение общины было бы благодетельным шагом для крестьянства". В общем, большинством голосов дворянство поддерживает уничтожение общины, раздробив ее при помощи хуторов и отрубов. Российское дворянство поставило себя выше национальных интересов России, в который раз проявив сословный эгоизм. Вместо того чтобы пойти на определенные уступки крестьянам, вернув им хотя бы часть земли, отрезанной у них во время реформы 1861 года, дворяне решили отвести удар от себя за счет ликвидации общины, которая неизбежно повела бы (что и произошло) к продаже земель крестьянами и уходу их в город, что ослабило бы проблему малоземелья и снизило степень противостояния крестьян против дворянства. Даже С.Ю. Витте был в вопросе судьбы общины менее радикален, чем дворянское сословие. В той же первой половине 1906 года Витте подготовил проект аграрного законодательства, согласно которому решение крестьянского вопроса предполагалось путем распространения единоличной крестьянской собственности главным образом за счет распродажи крестьянам казенных, удельных и части помещичьих земель, купленных Крестьянским банком, а также путем ненасильственного поощрения постепенного выхода из общины крестьян, пожелавших бы это сделать. Законодательство об общинном землевладении Витте предлагал сохранить и ни в коем случае не форсировать процесс разрушения общины. Но дворян в этом проекте не устраивало, что придется поступиться частью своих земель. Здравый смысл отказал первому сословию, значительная часть которого давно уже стала чужда Русскому народу. Именно на этом съезде, по сути дела, и была решена судьба русской общины. Произошел настоящий сговор между представителями помещичьего класса и Столыпиным, разгорелся отчаянный торг, во время которого были согласованы условия поддержки Столыпина Советом объединенного дворянства. Ценой этой поддержки стала русская община. Следует заметить, что не все дворяне поддержали антиобщинную резолюцию съезда. Около тридцати депутатов представили особое мнение, в котором осуждали практику "схематически-шаблонного, однообразно-догматического решения в центральных учреждениях аграрного вопроса без достаточного внимания ко всем разнообразным бытовым, племенным, географическим и другим особенностям отдельных местностей России. Сословное мнение большинства дворянства поколебало даже устойчивую позицию Царя, который был всегда против разрушения общины, одного из главных устоев русской жизни. Роковое для России решение было принято. Уже в октябре последовали царские Указы, которыми были отменены все традиционные обычаи, касавшиеся власти "мира", сельского схода над отдельными крестьянами, отменялась подушная подать и круговая порука в отношении сборов, но самое главное - давалось разрешение Крестьянскому банку выдавать ссуды под надельные земли, что означало признание прав личной собственности крестьянина на используемый им общинный участок. Столыпинская реформа подготавливалась плохо, в спешке, сам ее творец сельского хозяйства почти не знал, таким же было большинство людей, проводивших новую аграрную политику. Так, главным теоретиком нового столыпинского землеустройства стал датчанин А.А. Кофорд, приехавший в Россию в возрасте 22 лет, не зная русского языка. Ближайшим сподвижником Столыпина в аграрной реформе считался А.В. Кривошеий, юрист по образованию, до своего назначения практически не знавший специфики русского сельского хозяйства. Разрушение общины велось как государственная кампания без соответствующей подготовки и где-то напоминало большевистскую коллективизацию. Появился даже лозунг: "Уничтожьте общину!" Демонтаж тысячелетнего института осуществлялся как политическое мероприятие. На первом этапе Столыпин предлагал "вбить клин" в общину, что делалось путем чересполосного укрепления наделов в личную собственность отдельными домохозяевами. Таким образом, нарушалось единство крестьянского мира. Крестьян, имевших земельные излишки против нормы, правительство заставляло торопиться с укреплением своих наделов. На втором этапе ставилась задача разбивки деревенского надела на отруба или хутора, таким образом пытаясь изолировать крестьян друг от друга. Во многих местах власти переводят крестьян из общинного на подворное владение землей насильно. Землеустроительные комиссии, чтобы не возиться с отдельными крестьянами, разбивали на хутора и отруба всю общинную землю и вынуждали сельских тружеников переходить к подворному владению. Аграрная реформа игнорировала многие особенности развития русского сельского хозяйства. Хутора и отруба объявлялись универсальным средством повышения эффективности сельского хозяйства. А что получилось на деле? Неустойчивость и капризность погоды в условиях общины компенсировались разбивкой сельскохозяйственных земель в разных местах. Имея земельные участки то в низине, то на взгорках, крестьянин обеспечивал себя средним урожаем, так как в засушливый год хороший урожай обеспечивался на низинах, а в дождливый - на обдуваемых взгорках. Получив же от столыпинских землеустроителей землю в одном месте на хуторе и отрубе, крестьянин попадал в зависимость от стихии. Еще одним отрицательным моментом столыпинской реформы стал тот факт, что она почти остановила начавшийся в конце XIX века переход сельского хозяйства от устарелой трехпольной системы к многопольным севооборотам. Затормозился и переход земледелия на широкие полосы, при помощи которых крестьянская община боролась с губительной узкополосицей. Крестьянство не очень-то хотело покидать общину. В глубине души многие понимали, что разрушается что-то важное и главное в их жизни. Целый ряд деревень принял столыпинскую реформу в штыки. Князь С.Е. Трубецкой в своих воспоминаниях приводит разговор со стариками-крестьянами соседнего с ним села Васильевского (Калужской губернии), происшедший в 1912 году. Он спросил их, не выделился кто-нибудь из их общины, как это уже наблюдалось в соседних деревнях? "Нет, - отвечали старики, - никто не выделился". - "И ошибется, кто выделится," - спокойно заметил хозяйственный старик Поликарп Паршин. - "Почему ошибется?" - спросил Трубецкой. - "А потому, что палить его будем, - рассудительно сказал другой старик, Столяров. - Так уж решили - значит, не выделяйся!" И действительно, в Васильевском вплоть до 1917 года никто из общины не выделился. Несмотря на государственный натиск, общее число крестьянских хозяйств, вышедших из общины за 1907-1915 годы, составило немногим более 2 млн., или 16 процентов всех хозяйств. Часть из этих крестьян (в беспередельных общинах) объявлена собственниками по закону 1910 года. Однако только 13 процентов потребовало документов на закрепление за собой участков, а подавляющее большинство осталось в общине. Крестьяне северных русских губерний реформы не приняли совсем. В центральных русских губерниях доля крестьян, вышедших из общины, составляла не более 2-5 процентов. Более высокие показатели наблюдались в Нижнем Поволжье, Новороссии и местностях, граничивших с Прибалтикой, т.е. в тех регионах, где общинные отношения исторически были слабы. Самые высокие показатели выхода из общины наблюдались в годы правления Столыпина, а после его гибели снизились чуть ли не в двадцать раз, еще раз подтверждая, что разрушение общины носило характер политической кампании и сошло почти на нет с уходом ее руководителя. Столыпинская реформа не улучшила положение крестьян и вместе с тем выработала в них еще более осторожное и недоверчивое отношение к правительству, посягнувшему на их вековые устои".
Прошу Вас использовать стандартный шрифт со стандартным цветом. А.Р.
|