...Когда в Москве, сожженной поляками на Страстной седмице 1611 года, начался голод, а позднее, уже накануне взятия Кремля ополченцами, антропофагия, когда, по свидетельству очевидца, польского хорунжего Осипа Будилы «не стало трав, корней, мышей, собак, кошек, падали... осажденные съели пленных, съели умершие тела, вырывая их из земли: пехота сама себя съела и ела других, ловя людей. Пехотный поручик Трусковский съел своих сыновей; один гайдук тоже съел своего сына, другой съел свою мать... Об умершем родственнике или товарище, если кто другой съедал такового, судились как о наследстве и доказывали, что его съесть следовало ближайшему родственнику, а не кому другому... Иной пожирал землю под собой, грыз свои руки, ноги, свое тело и, что всего хуже, желал поскорее умереть и не мог, – грыз камень или кирпич, умоляя Бога превратить в хлеб, но не мог откусить..."
Совершенно очевидно, что осажденные польские захватчики были осуждены Самим Богом за все те безчинства, которые они творили в Кремле, за все неправды, сделанные русским людям, которые поначалу воспринимали их как законную силу, которая поможет им одолеть Смуту, преодолеть беззаконие, установившееся в отсутствие Царя. Другой польский офицер Самуил Маскевич самокритично признавался в своем дневнике: «Наши, ни в чем не зная меры, не довольствовались миролюбием москвитян и самовольно брали у них всё, что кому нравилось, силою отнимая жен и дочерей у знатнейших бояр. Москвитяне очень негодовали и имели полное к тому право». Однако, даже не это, не то, что призванные навести порядок, поляки сами стали источником страшных беззаконий, – не это, в итоге, вызвало народное возмущение. Оказавшиеся волею судеб в сердце России, в Кремле («Москва есть храм России, а Кремль ея алтарь», как сказано позже великим русским Государем Александром III), получив вновь, как это было в начале русской государственности, согласие русских людей «княжити и володети» ими, поляки оказались недостойны этой высокой чести; связанные обязательствами с Римом Первым, они оказались недостойны быть вождями Третьего Рима. Они пришли как посланцы Запада – учить «темный варварский народ» началам «цивилизации», а народ, к их удивлению, оказался и цивилизованнее, и не в пример благочестивее. Сами же они и оказались на поверку сущими варварами.
Тот же Маскевич рассказывает о некоем Блинском, который, напившись пьян, выстрелил несколько раз в икону Пресвятой Богородицы. Польскому командованию пришлось отрубить ему обе руки и сжечь на костре – иначе народное возмущение нечестивыми захватчиками началось бы гораздо раньше. Сами русские, как свидетельствует Маскевич, «соблюдают великую трезвость»: «Пьянство запрещено; корчем или кабаков нет во всей России; негде купить ни вина, ни пива, и даже дома, исключая бояр, никто не смеет приготовить для себя хмельного». В Китай-городе до 40 000 лавок, но соблюдается удивительный порядок в торговле. Воровство, обман, практически невозможны – пресекаются немедленно. И, заметим, ведь речь идет отнюдь не о лучших – наоборот, о беззаконных, смутных временах! Как это рознится с сегодняшним положением дел! Москва, пишет Маскевич, красивейший город, в ушах гудит, когда трезвонят все колокола. «И все это мы в три дня обратили в пепел: пожар истребил всю красоту Москвы», – то ли сожалеет, то ли хвастается шляхтич. На развалинах Москвы поляки открыто грабили церкви, монастыри, выбрасывали из гробниц святые мощи, сбивали оклады с икон, а сами иконы рубили саблями и сжигали.
http://www.ei1918.ru/drevnjaja_rus/den_ ... enija.html