Мастер

Жил да был на свете православных дел мастер. Жил не тужил, потому что дела у него не переводи­лось. Клиентурой в основном были женщины. При­езжали они в его скромную избушку в подмосков­ной деревеньке со всех концов русской земли и просили лишь об одном:
- Сделай ты меня, мил-человек, православной. Только не переборщи. Чтобы все было в самый раз и тютелька в тютельку.
- А вот об этом, матушка, беспокоиться не из­вольте, комар носа не подточит, — вежливо отвечал мастер и, надев черный кожаный фартук, принимал­ся за работу. Работал он быстро, споро, укладывал­ся в несколько часов.
Начинал всегда с голоса: вставлял клиентке же­лезное горло, и говорить она начинала с той поры тихим, будто навеки сорванным голосом, но на са­мом деле не сорванным, а смиренным. Потом брал­ся за глаза — капал в них пипеткой специальную смесь-поволоку, особой такой дымки напускал, лег­кой-легкой, так что глаза у женщин навсегда стано­вились печальными и глядящими будто бы с некото­рым тайным укором, а при особой просьбе — не­сколько вкось. Но не укор это был и не косина, а осознание собственной греховности. Дальше брал­ся мастер за губы. Делал в краешки губ по укольчи­ку—и улыбаться с тех пор женщины уже не могли. Христос ведь никогда не смеялся. Скорее всего, и не улыбался тоже. Значит, таковыми же должны были стать и его истинные ученицы. Так мастер комментировал свои деяния.
Следующим был цвет лица — специальный зеле­ный крем, настоянный на полезных травах, не вытравимый долгие годы, делал лицо землистым, в чем и содержался намек на возможное тайное подвиж­ничество. Дальше мастер брался за походку и осан­ку, и после краткого сеанса массажа походка у кли­ентки делалась неторопливой, слегка шаркающей, а голова опускалась, так что отныне печальные с поволокой-укором глаза не только косили, но и смот­рели исключительно долу. Дело оставалось за ма­лым. Каждой своей клиентке мастер вручал на про­щанье особый платочек. Стоило повязать его на голову или даже на шею, как любая одежда смотре­лась на тебе мешковато и сиро. Вот, собственно, и все. Клиентки расплачивались с мастером кто как мог, но обычно весьма щедро, сельские вечно везли что-то со своих огородов и из-под кур, столичные штучки (их было большинство) к гонорару прилага­ли дорогие коньяки или виски. В общем, мастер не бедствовал, а клиентки отправлялись домой счаст­ливые тихим православным счастьем.
На женщинах православных дел мастер неплохо набил руку и как-то к ним привык. Поэтому, когда к нему приходили мужчины, немного терялся, хотя виду, конечно, не подавал. Так же брался за моло­ток, пипетки, крема. И все же мужчины у мастера получались похуже, с какой-то невытравимой веч­ной женственностью в очах и облике, с длинными волосами, блуждающим взором, слабой волей, иног­да выскакивало и заикание. Может, путал он порош­ки, или халтурил, и для мужчин использовал жен­ские средства? Неизвестно. Однако болезненный вид, шаркающая походка, мрачный блуждающий взор — все это оставалось и при мужчинах.
Изредка приводили к мастеру и детишек. Но дети поддавались обработке совсем уж плохо, просто елались после сеанса дергаными и бледными, а некоторые не поддавались вообще, так что мастер запретил приводить детей к себе. И они дожидались lm в коридорчике.
— Ну а сердце, сердце? — спрашивали мастера особо продвинутые. — Главное-то не внешний, а внутрен­ний человек. Сердце православным сделать можете?
— Сердце, — отвечал честный мастер, — поменять не могу. А то бы давно уже на земле наступило Цар­ство Божие. А это в замысел Господень никак не входит.
На досуге он любил полистать Откровение Иоан­на Богослова. Особенно ему нравились описания разных чудо-зверей.

Ай да Кучерская! Умница!

да не говорите...
вот где наших супер-праведников-то пекут )

тока мастера то это попы... от них все это. им рабы нужны для бесплатной работы...

не, рабам такой вид смиренный без надобности...
они попроще )
другой это мастер )