В 60-е годы в США, Франции и других западных странах прогремели молодежные акции протеста под общим названием "студенческих бунтов". Предлогами их были различные факторы - война во Вьетнаме, безработица, империализм, расизм и т.д., но истинной причиной было недовольство буржуазными ценностями, разочарование в послевоенном мире, стремление обрести нравственный смысл бытия посреди бездуховности потребительского общества.
В те же годы возникает и идейное оформление этого бессознательного движения молодежи - неомарксизм, учение т.н. "новых левых", которые порывали с ортодоксальным марксизмом, и переосмысливали его на новый, современный лад. Одним из главных представителей этого течения был немецкий еврей Герберт Маркузе, эмигрировавший в США из Третьего Рейха. Вот к каким выводам он пришел в известном своем труде "Одномерный человек":

Анализируя по всей своей книге современный (вернее сказать корпоративный капитализм 60-х годов, который в принципе сейчас стал еще более корпоративным и одномерным) - Маркузе приходит к выводу, - что все более возрастающий уровень жизни и потребления в развитых странах Запада, успешное создание буржуазными правительствами "общества потребления" и "общества благоденствия" (Welfare State) - явно отрицательно сказываются на перспективе социалистических революций в этих странах...
...Исходя из этого Маркузе делает вывод, что традиционная с точки зрения классического марксизма революционная среда промышленного капитализма западных стран - крупнопромышленные рабочие - медленно, но уверенно интегрируются в "общество всеобщего благоденствия".

Иными словами, классовые противоречия буржуазного общества стираются по мере роста благосостояния низших классов. Но несмотря на это, "Кац не предлагает сдаваться", он предлагает заменить авангард революции иными даже не классами, а социальными группами:

Но если традиционный промышленный рабочий класс, наряду с прочими социальными группами все более и более пополняет ряды "среднего класса", - то на кого же тогда могут рассчитывать революционные внесистемные левые в своей борьбе? Маркузе (как и другие теоретики "новых левых") советовал обратить взор на молодую революционную интеллигенцию/студенчество с одной стороны, - которые понимают и могут обосновать всю порочность империалистического позднекапиталистического "общества потребления", - а с другой стороны на те группы, которые потенциально отвергнуты "обществом благоденствия" или по какой-либо причине не могут в него удачно "вписаться" - притесняемые цветные, национальные, расовые меньшинства, население гетто, гастарбайтеры, безработные и т.д. По его мнению этот союз "отвергающих и отверженных" - может представить собой потенциальную опасность для западного "общества благоденствия". Поэтому Маркузе настоятельно советовал всем левым преодолеть традиционную зацикленность на организации рабочего движения и профсоюзов (как и любых других видов "экономизма") и больше уделять внимания работе с такими своеобразными дискриминируемыми группами, - как угнетенные цветные и национальные меньшинства, гомосексуалисты и лесбиянки, альтернативные молодежные субкультуры, феминистское движение и т.д.

Итак, эти идеи новых левых, крепко засевшие в умах студентов 60-х годов, которые затем пошли в политику, бизнес, культуру, СМИ, науку, стали как бы почвой для взращивания разного рода толерантных проектов - от мультикультурализма до легализации однополых браков.
Но как ни странно, эти идеи встретили решительное осуждение советской власти, которую изрядно критиковал Маркузе и другие новые левые. Вот как пишет советский философский словарь:

По оценке коммунистич. и рабочих партий Запада, объективно левачество стало играть роль особого орудия буржуазии, дающего ей повод расправляться с законными формами протеста и подкрепляющего удобную для неё версию о том, что ответственность за насилие якобы одинаково лежит на правых и левых, а бурж. государство равно противостоит «правому» и «левому» экстремизму. Левоэкстремистская стратегия внесла раскол и дезориентацию в ряды антиимпериалистич. сил, и в 70-х гг. привела «Н. л.» к глубокому и затяжному кризису, к идейному и организац. разброду.

Мы видим, как экономический вопрос сменился вопросом идейно-политическим, и идеология новых левых окончательно рассталась с социальными идеями, выступая в авангарде всего дегенеративного, в то время как в СССР при формальном господстве мертвых марксистских идей росла роль возрождающихся консервативно-национальных ценностей, в свидетельство чего можно привести передачу комплекса строений московского бывшего Данилова монастыря для создания на его территории «Духовно-административного центра» Московского Патриархата, что было воспринято не только православными Москвы, но и всего СССР как событие чрезвычайной важности, как первый знак, возможно, меняющегося отношения руководства страны к нуждам Церкви. Восстановление первой после 1930 года монашеской обители в столице коммунистического государства стало широко известно в обществе, что привлекло интерес как к предстоящему Юбилею, так и православию вообще.
Итак, усиление левачества на Западе с одновременным воскрешением традиционных ценностей в России говорило о перемене мировых политических полюсов - запад стремительно левел, Россия же правела. Старые левые защищали социальные и патриотические идеи, новые левые - антинациональные и революционные. В идее революции, а не в улучшении жизни народа видели смысл политики новые левые и в этом либеральная буржуазия их горячо поддержала, поскольку нуждалась в абсолютной власти, что возможно лишь при соединении всех стран в единое экономическое и политическое пространство с единым центром, контролируемым мировыми финансовыми группами.
Новые левые, борясь на словах против потребительского общества, на деле только усилили его, так как ратуя за смешение наций и рас, борясь против семейных ценностей, выступая в поддержку разных меньшинств, способствовали тем самым унификации общества, превращению его в единообразную массу, послушную рекламе и СМИ, толерантную и политкорректную, трусливую, безыдейную и умственно отсталую.