Особо хотел бы рассказать об одном случае. Когда я находился в Санкт-Петербурге, ко мне обратились жители Ивангорода, который находится на границе с Эстонией. Этот город разделен на две части: одна — на эстонской территории, другая — на российской. Из-за этого происходит очень много всяких неувязок и недовольства. Представители города обратились ко мне с просьбой приехать к ним.

На встречу собралось много жителей: был заполнен кинотеатр на 900 мест, и примерно столько же или даже больше людей находилось вокруг кинотеатра. Когда я приехал, избиратели организовали коридор, по которому я шел к кинотеатру. Навстречу мне выходили с гадкими и оскорбительными плакатами.

По сути дела, я шел через строй «шпицрутенов ХХ века». Тем не менее я добрался в зал. Люди сидели не только в зале, но и стояли вокруг трибуны. Как только я вошел, начались выкрики того же самого содержания. Это продолжалось 5–10 минут. Я никак не мог начать говорить. С разных углов раздавались обвинения, оскорбления. В конце концов, я сказал:

— Что вы хотите? Вы пригласили меня — я приехал. Или я сейчас выступаю, и вы потом задаете свои вопросы, или давайте без моего выступления сразу перейдем к вопросам.

Они продолжали кричать, освистывать. Я прервал их:

— Вы что, хотите распять меня?! Ну, распинайте!

И вдруг в ответ раздался женский возглас:

— Да что Вы, Михаил Сергеевич! Мы же русские люди!

В общем, атака была отбита. После выступления начались вопросы, и всё пошло в нормальном ключе.

Тем, кто хотел сорвать встречу, это не удалось. Провожали стоя, по-доброму. Меня окружила группа людей — те, которые ранее орали в зале со всех углов. Оказалось, что это — все бывшие партийные работники, и им эта демократия до лампочки. Они мстили «своему» бывшему Генеральному секретарю ЦК КПСС.

Спрашиваю:

— Вы чего добиваетесь?

Они начали меня призывать объединиться с Геннадием Зюгановым.

— Я не могу объединиться с Зюгановым, потому что я принципиально с ним расхожусь. То, что вы кричите в мой адрес, — это надо ему сказать. Потому что Зюганов и его окружение в 1991 году, когда рассматривались Беловежские соглашения в Верховных Советах России, Белоруссии и Украины, уговаривали российских депутатов голосовать за эти соглашения. Я не могу объединиться с этими людьми. Если вы хотите голосовать за Зюганова — голосуйте. Вы получили право выбора от перестройки.

И вдруг:

— Ну, какой из Зюганова президент?! (И я с ними согласен.)

Санкт-петербургская газета опубликовала статью об этой встрече, каждый мог это прочитать. Причем в статье было сказано, что кинотеатр был заполнен до отказа, «свободными» оставались только люстры.

И еще по Санкт-Петербургу. Я побывал там на оборонном предприятии по строительству морских судов. Была интересная экскурсия, был интересный рассказ, как они вживаются в новую жизнь, а когда я возвращался оттуда, кто-то из моего окружения попросил:

— Михаил Сергеевич, одна молодая корреспондентка уже полдня ходит за Вами, чтобы Вы ответили только на один вопрос.

— Хорошо, я отвечу.

Последовал вопрос:

— Вы до сих пор работаете в ЦРУ?

Я посмотрел на нее: молодое личико. Кто-то ее науськал, дал задание, и она его выполняет. Я ответил:

— Да.

— А почему?

— Там хорошо платят, — повернулся и ушел.

Не могу не рассказать о встрече в Иркутском университете. Встреча состоялась в актовом зале, где собрались студенты, преподаватели, просто избиратели. Зал был переполнен. После моего выступления последовали вопросы. Их было много. Но вот вышел на видное место человек с большим портфелем, представился — доцент кафедры марксизма-ленинизма:

— Вы говорили в таком-то году то-то, спустя два-три года — то-то, там-то Вы писали то-то. Вы же это говорили? Вы не отрицаете?

— Не отрицаю.

— Так кто же Вы есть?

У него горели глаза, он испытывал настоящий «политический оргазм» от того, что он «загнал в угол» Горбачева.

— Ну хорошо, теперь я задам Вам вопрос перед всеми, всей аудиторией. Ленин еще до Октябрьской революции говорил, что пролетариат завоюет власть, используя демократию, и будет управлять страной через демократию. А в своей книге «Государство и революция» выступил за установление диктатуры пролетариата. В 1921 году под давлением ситуации, сложившейся тогда в стране, Ленин предложил заменить продразверстку новой экономической политикой (НЭП). При этом сказал, что большевики допустили ошибку, пошли не тем путем, что надо коренным образом пересмотреть точку зрения на социализм. НЭП позволил уже к 1926 году вывести страну на уровень самого высокого дореволюционного года — 1913-го. Вы, конечно, на стороне Ленина?

— Да-да.

— Так скажите, почему Вы Ленину даете право менять свои позиции, установки, выводы, политику, а мне отказываете в этом?

Зал аплодировал. Спрашивающий повернулся и ушел.

Я использовал свои предвыборные поездки для того, чтобы сказать как можно большему числу людей о перестройке, ее достижениях, о том, что курс Ельцина на капитализм в его самой дикой форме, на приватизацию, нацеленную на разграбление собственности, на развал страны, — это всё авантюры, которые могли зародиться в условиях заблуждений, за которые мы расплачиваемся и долго еще будем расплачиваться.

…Все началось в день моего выступления по телевидению, 25 декабря 1991 года, в котором я сообщал о прекращении исполнения президентских обязанностей. Еще не закончилась моя речь, а Борис Ельцин был готов сам лезть на крышу в Кремле, чтобы побыстрее снять Флаг СССР.

После моего выступления мы с ним, как договорились заранее, должны были сразу встретиться в президентском кабинете Кремля. Время идет, а Ельцина все нет. Я позвонил ему. Он сказал, что я нарушил договоренности: мое выступление слишком отличалось от моих обещаний. Теперь, когда и Ельцина нет, и я нахожусь в критической фазе своей жизни, хочу сказать, что никаких обещаний я ему не давал и не собирался давать. Потом он предложил встретиться на «нейтральной территории» — в одном из залов Кремля, где обычно принимались послы иностранных государств. Я послал его «подальше» (не буду скрывать). Тут же распорядился направить ему пакет с Указом Президента СССР о передаче полномочий и поручил министру обороны Е. Шапошникову немедленно вручить «ядерный чемоданчик» новому владельцу.

На наших с Ельциным встречах в те дни мы договаривались о порядке передачи власти. Условились, что 30 декабря 1991 года аппарат Президента СССР завершает свою работу. Но уже рано утром 26 декабря Б.Н. Ельцин, И.С. Силаев, Г.Э. Бурбулис, Р.И. Хасбулатов ворвались в мой кабинет и учинили распитие виски — «за победу». В этом президент Ельцин был «большой мастер». Может быть, я ошибаюсь, но мне кажется, что многим россиянам это очень нравилось. Но думаю, что я не ошибаюсь.

Тогда, 23 декабря 1991 года, Ельцин, подписывая Указ о выделении помещений для создания Фонда, спросил:

— А что, Ваш Фонд будет играть роль оппозиционной партии?

Я сказал:

— Нет. Если ты будешь продолжать то дело, которое мы вели вместе и о чем договаривались в последние недели, то я даже буду поддерживать и защищать тебя, ибо моя ответственность перед Россией остается. Но если ты будешь вести политику, которая для меня неприемлема и которую я считаю вредной для страны, то, конечно, буду ее критиковать, буду это делать открыто и прямо, без всяких закулисных игр и интриг.

Последнее я считал нужным подчеркнуть: интриги для Ельцина были любимым занятием. Теперь из книг Полторанина и Коржакова все знают их «кухню», на которой готовились пасквили на меня и семью, распространялись в обществе.

Ельцин, отвергнув курс на реформирование СССР, при сохранении союзной государственности, на постепенные перемены в обществе, начал действовать методом ломки государственных и социальных структур, механизмов, открыл неподготовленную страну заведомо проигрышной конкуренции и тем самым, по сути дела, положил ее на лопатки. Ему так хотелось показать, какой он решительный антикоммунист.

Я думаю, что это ему удалось. Но то, чем обернулись 90-е годы для страны и людей, — всем известно. К сожалению, в России еще и сейчас многие не видят разницы между решительностью и сумасбродством.

В марте-апреле 1992 года я выступил с серьезной критикой проводимой им политики, которой аплодировали только те, кто радовался роспуску Советского Союза и был бы не прочь, чтобы такая же участь постигла Россию. Тогда меня решили тащить на политический процесс в Конституционный суд. Меня лишили права выезда за рубеж и отменили это решение только после того, как в Италии, куда я должен был ехать, люди вышли на улицы с протестом, а в других странах осудили действия нового руководства России.

Во второй половине года, когда при случае я снова критиковал действия Ельцина, он дал указание отобрать помещение, в котором находился мой Фонд, чтобы лишить его возможности вести серьезную работу. Утром работники Фонда, придя на работу, увидели, что здание окружено омоновцами с автоматами… С другими он так не поступал.

Тогда же Правительство Российской Федерации заключило договор с одной из американских фирм, которая за 5 млн долларов должна была найти секретные счета Горбачева. Мне только потом стало известно, что эта фирма представила список людей, кажется, на 22 человека. Они оказались или членами правительства Гайдара, или близкими к нему.

Основным каналам телевидения запрещалось предоставлять слово Горбачеву. За какое-то полутораминутное интервью с Горбачевым один из журналистов был лишен возможности работать на телевидении. На этот счет существовал тотальный запрет.

В одной из моих поездок в Санкт-Петербург Анатолий Собчак поселил меня в гостевой особняк. В программу была включена наша с ним беседа. Но последовал, как мне потом сообщили, звонок от Ельцина:

— Ты с кем собираешься работать — со мной или с Горбачевым?

И Анатолий Собчак сдался: всё было пересмотрено. Естественно, видя, как действует Ельцин и как обращается он с Президентом СССР, вся «новая элита» тут же перешла в атаку.