Надежда Алексеева: Россия в зеркале тюрьмы
«Шел я в карцер босыми ногами, Как Христос, и спокоен, и тих. Десять суток кровавыми красил губами Я концы самокруток своих…»
Горе и боль живут прямо за стенкой – постучи, и услышишь в ответ тихий перестук отчаяния… С давних пор Россия словно бы разделена огромным зеркалом – за сияющей его поверхностью скрывается другой, потаенный мир. Приблизь лицо к стеклу, всмотрись внимательней в блестящую гладь – и сможешь различить темные тени в глубине ртутного сияния. Там другой мир, темный, вечный мир русской тюрьмы.
«От сумы и тюрьмы не зарекайся» гласит народная мудрость, выражающая основной принцип русского бытия: непредсказуемость зла. Переход в параллельный мир, лежащий за решеткой, происходит, словно во сне - быстро, страшно, и неожиданно.
И сердце бьется раненою птицей Когда начну свою статью читать. И кровь в висках так ломится-стучится Как мусора, когда приходят брать.
Да, этот звук вы не забудете никогда, стоит услышать единожды, и всю оставшуюся жизнь ваше сердце будет леденеть, в ожидании этого стука в дверь: громкого, настойчивого, страшного. Самый главный урок – знание того, за тобой могут прийти всегда. Такие уроки не забываются никогда, это посмертный рубец на психике. От тюрьмы в России не зарекаются, помни.
Это знание вколочено в хребет каждого русского ржавыми гвоздями. Тот мир сокрыт от глаз, но его невидимые нити опутывают всю российскую повседневность. И дело, наверное, не только в том, что через тюрьмы в России проходит огромный поток людей, вынося вовне ее традиции, слова, кодекс поведения, но и в том, что только в двух точках своего существования русские достигают той организованной сплоченности, которой им так недостает в обыденной жизни: это война и тюрьма.
Уж так устроена русская натура, что просыпается либо под сенью виселицы, либо под грохот пушек.
В безумстве и хаосе русской истории только один кодекс поведения сумел выкристаллизоваться, и этот кодекс – уголовный. Все прочие, не успев окрепнуть, утонули в стремнине ее истории. И только черный тотем русской тюрьмы возвышается над бурной водой, по которой носит обломки великих начинаний...
Мальчики в России больше не мечтают стать космонавтами. Сегодня они слушают шансон. И было бы можно хоть что-то понять, если бы криминальная жизнь представлялась им чем-то лихим, если бы в ней была бы хотя бы искра разнузданной удали и веселья – так нет: русский преступник это не разбойник, живущий пусть коротко, но ярко, нет, в глазах русского преступника вечная лагерная тоска.
Собственно говоря, большинство из тех, кто слушает о том, «какая осень в лагерях» совершенно не помышляет о преступлениях. Просто заунывная печаль лагерной песни приятно бередит их нехитрые души, какой русский не любит тоски?
Это поистине удивительно – только в России весь уголовный антураж, весь его «романтический» флер связан не с преступлением, как способом лихо нажиться, а исключительно с тюрьмой, колонией. С наказанием. В Японии, к примеру, существует криминальная субкультура выраженная, наверное, более ярко, чем русская – но никому из якудза не придет в голову мерить свой авторитет количеством тюремных сроков. Только в России тюрьма воспринимается преступником не как момент профессионального провала, а как самоцель, апофеоз всей криминальной карьеры.
В уголовных понятиях нашел свое отражение вечный дуализм русской натуры: русские ненавидят обезличенное бюрократическое государство, но в то же время чувствуют потребность встроиться в жесткую иерархию, основанную на личном авторитете.
Подсознательно всякий русский примеряет на себя тюремную робу, даже в минуты успеха, среди звона бокалов и золота, русский неспокоен. Беспокоится, придется ли ему эта роба впору под пристальным взглядом тюрьмы, сумеет ли он пройти инициацию в том зазеркальном мире, который распластался по всей карте, по всей истории страны.
Суждено ли избавиться стране от этой сумрачной тени, упавшей плотным покровом на ее сердце еще много-много лет тому назад – неизвестно. Пока что она лишь сгущается.
|