|
Цитата: я тоже к этому склоняюсь. Но тоскливость в песнях присутствовала. Вадим "Чёрный Лукич" Кузьмин: Вообще был период, еще до того, как мы с Егором познакомились, когда у нее были не то что депрессии, а я бы даже каким-нибудь более страшным словом назвал. Я тогда впервые увидел, что означает слово «ангедония», настолько у человека было отсутствие радости – и это было днями, неделями – без минутного просвета. Человек ходит, – а поскольку она все-таки девчонка, причем, может быть, не самая крепкая, то она еще и, грубо говоря, ноет, и это было очень тяжело выносить многим людям. И были моменты, когда даже у меня терпения не хватало, доставало, – потому что вообще видимых причин просто нет! Настоящее отсутствие радости. Я не знаю, сейчас трудно понять причины этого, потому что, как мы сейчас понимаем, в то время жизнь была достаточно веселая, по сравнению с тем, что сейчас. И растормошить удавалось очень редко и с большим трудом. Как-то Ирка Летяева это лучше понимала, она в такие моменты, чисто по-бабски больше ее принимала. А она сама по себе такой человек-моторчик, я ее сколько лет знаю, – она вообще не меняется, всегда энергичная, веселая, с ней Янке было лучше всего, в эти вот периоды, не знаю, как назвать – «черной меланхолии», что ли. Но это все было тогда, когда она еще песен не писала – в осознанном смысле этого слова. Как только у нее пошел этот вот выход творческий, – по-моему, ей стало легче.Т.е. человек говорит о том, что Янка этими песнями плакала, выплакивалась, что ли. Ну как бывает с бабами - надо им порыдать, и т.д. Только некоторые так, в подушку, а она, вот, песни писала. А по жизни, как вспоминают те же ближкие к ней люди, не такой уж мрачный человек была. Просто выплеснет это в песне - и, наверное, легче. Кто ж знал, что впоследствии это всё будет исполняться публично и записываться? Янка вообще как-то по-своему это всё воспринимала... некоммерческий человек, не из шоу-бизнеса, и не для того это всё писалось, чтобы кого-то в депрессию вогнать или показать публике "ах, какая я несчастная". Так что суицид тут, я надеюсь, ни при чём. Хотя, конечно, всё с чужих слов - где мы и где Янка... Это был совершенно другой человек, это был совершенно никакой там не ранимый, не какой-то там еще – это был человек очень из нашей области, веселый человек, постоянно смеялся над всем. Не сказать, что это был концептуалист как я, или, допустим, Кузьма наш, или как Жариков. Янка – это чувак был, который страшно любил жизнь, и, стало быть, ужасно был веселым – и отнюдь не был грустным, не был мрачным. То есть, у него были, конечно, мрачные какие-то моменты, но кратковременные, как вот тучки на небе – как у всех. Ну, не как у всех – у всех, вот как сейчас на небе, один мракотан, а у нас было очень весело всегда, все смеялись.
Вот это нагромождение всего того, что происходило оно ко мне, кстати говоря, имеет очень косвенное отношение. Я ей помогал иногда, когда меня просили, вот, с ней играть никто не хотел – она меня лично попросила, я ей помог. Не с кем было играть – вот я и помогал по мере сил. А вообще – она жила собственной жизнью. Ей меня не надо было. Иногда мы с ней встречались, а большее время я вообще ее не видел – только слышал разные чудеса. Я когда эту книжку читал про Янку, меня такой смех разбирал! Я просто сидел и хохотал до слез: до какой же степени народ воспринимает нас не так, как все это было на самом деле, какие-то представление дикие, дурацкие – как Янка песни писала, кто она была, как мы с ней там дрались – то есть, что это было на самом деле. Все думают, что это был такой серьезный человек, что она с собой, в частности, покончила – а она и не собиралась, она вообще собиралась новый альбом писать, как раз новые песенки сочиняла – что это такой трагический был человек. Это был веселейший человек! Это был человек, веселей всех нас, вместе взятых, понимаете?
Если я скажу со своих слов, что ее убили, против меня возведут уголовное дело. Версий несколько, как она умерла, но моя версия такова: я там был, на этом месте просто, и там была компания какая-то, там костер какой-то был на берегу… А ей, во-первых, очень нравилось в реке купаться, это раз, а во-вторых – она совершенно безрассудно относилась к людям, скажем так, то есть, она никогда никого не боялась. Я ей постоянно говорил: «Дура! Это же люди, беги от них!» – это было каждый раз. Хотя нас вообще бить ни разу никто не пытался, мы как-то избегали таких вещей, видимо, инстинктивно обходили… Ну, и, видимо, подпитая компания… вот. И после вскрылись еще другие обстоятельства, там другие факты возникли, но после этого я уже других людей подставлять не могу. Е. Летов
|
|