Житие дочери шведского Короля Олафа Скетконунга - Ингигерды - Анны Новгородской, жены Великого Князя Ярослава Мудрого.

В честь неё земли вокруг Санкт-Петербурга называются Ингерманландией (землёй Ингигерды), так они были ей подарены мужем.

(Эдакий православно-скандинавский реверанс в сторону А.Р. - )

+++



Святая Анна была дочь шведского короля Олафа Скетконунга. На своей ро­дине она исключительно была известна под языческим именем Ингигерды, так как в Швеции, равно как и в других северных странах того времени, еще не было обычая употреблять христианские имена, даваемые при крещении. Христианским ее име­нем, которым она исключительно называлась в России было Ирина. Имя Анны принято ею перед смертью при пострижении в схиму. Время и обстоятельства кре­щения ее точно неизвестны. Отец ее король Олаф, быв­ший первым христианским королем Швеции, принял крещение в зрелом воз­расте перед 1000 годом в источнике Гусабы, близ города Скары в западной Готландии, от английского епископа Зигф­рида. По одним сведениям, вместе с ним тогда же и крестилось все его семейство, по другим — мать и младший брат святой Анны, следовательно, также и Анна были крещены по приказанию короля (в одно время или разновременно) после 1000 года первым Швед­ским епископом Турготом, вызванным королем Олафом из Бремена.

Святая Анна принадлежала к самому благочести­вому и достойному семейству своего времени. Ко­роль Олаф отличался глубокой набожностью, воз­вышенностью духа и благородством мысли, был мудр и деятелен в делах правления и не имел себе равного по решимости и храбрости на войне. Пы­лая огнем верности к вере, он в продолжение всего своего царствования с великим воодушевлением и неустанно трудился над христианским просвеще­нием своей языческой страны. Он находился в сно­шениях по делам веры с римским, английским и германским духовенством и был прозван совре­менниками «христианнейшим королем». Мать святой Анны королева Эстриди, происходившая из самого знатного рода Швеции, была известна своим выдающимся умом, любвеобильным сердцем
и великодушием. Все дети их отличались пре­красной наружностью и высокими ду­хов­ными да­рованиями.

Вопреки господствовавшему тогда обычаю посы­лать детей на воспитание к родственникам или знакомым, которому следовал и король Олаф по отношению к некоторым из своих детей, святая Анна с детства воспитывалась под кровом и непосредственным влиянием родителей. Вместе с ними она имела пребыва­ние сначала в городе Упсале, затем попеременно то в построенной королем на мор­ском берегу Новой Сигтуне, то в городе Скаре, где находилась кафедра епископа и сосредоточивались главные христианские силы страны. Воспитание на севере отличалось уже в то время некоторой широтой, а положение женщины, тем более королевского дома, — полной свободой. Святая Анна умела читать
и писать на своем языке и, несомненно, получила необходимые религиозные познания, была знакома и с областью народ­ной поэзии и поэзии особых пев­цов — скальдов, обнимавшей тогда и религию, и историю, и философию и бывшей единственным способом выражения духовной жизни и творчества северных племен: она принимала скальдов у себя и имела случай слушать их при дворе отца, любившего и постоянно державшего при себе наиболее известных поэтов. Святая Анна принимала участие в народных собраниях и торжествах, присутст­вовала на приемах при дворе, жила в собственном тереме, где свободно прини­мала посетителей, владела и самостоятельно управляла собственными поместья­ми, имела в своем распоряжении многочисленную вооруженную свиту и пред­при­ни­мала по своему усмотрению поездки по стране. В народных преданиях Скандинавского севера о ней сохранилась память как о женщине само­отвер­жен­ной, обладавшей добрым сердцем, умной, смелой и предприимчивой, всегда имев­шей значительное влияние на ту среду, с которой сближала ее судьба.

Из жизни святой Анны на родине северные предания помнят только об учас­тии ее в установлении мира между Швецией и Норвегией.

В 1000 году после смерти норвежского короля Олафа, сына Триггви, частью Нор­вегии завладел шведский король Олаф Скетконунг. Вскоре после этого возвратился из морского набега норвежский принц Олаф Гаральдович и провоз­гласил себя норвежским королем. Началась упорная многолетняя борьба шведов с норвежцами, сильно ожесточившая стороны и сделавшая их взаимное поло­жение невыносимым. Обе страны подвергались время от времени набегам, опустошению, прекратились взаимные сношения, остановилась торговля. Мало-помалу у наро­дов выросло убеждение в необходимости прочного мира, и тем же убеждением проникся и норвежский король, желавший по многим причинам окончания борь­бы и дружбы шведского государя. Но осуществлению этих общих желаний пре­пятствовала могучая воля шведского короля, который после мно­гих случаев пре­дательства со стороны своего врага так возненавидел его, что не мог слышать его имени. Чтобы склонить шведского короля к миру, норвеж­ский совет из короля и его сановников решили обратиться к помощи правителя западной Готландии Рогнвальда, который приходился двоюродным братом швед­скому королю и был в то же время родственником по жене Олафу Гараль­довичу. Рогнвальд и его жена Ингибиорга не нашли другого средства, как при­бегнуть к содействию и влиянию святой Анны, находившейся с ними в самых близких отношениях. К шведскому двору с поручением по этому делу был послан славный исландский поэт Гяльте. Будучи благосклонно принят королем, Гяльте был представлен и святой Анне в ее тереме и передал ей письмо Ингибиорги. Святая Анна сразу же обещала ему свое покровительство и после нередко советовалась с ним по поводу сообщенного ей плана своих друзей. Когда обстоятельства показали, что поэт своими средствами не в состоя­нии достигнуть цели, все надежды были возложены на святую Анну. Од­нажды она решилась прямо просить у отца откровенно выяснить, что он думает относительно прекращения вражды, существующей между ним и норвежским королем. Она указала ему, что многие его подданные страдают от этой войны, одни — потеряв свое имущество, другие — оплакивая убитых родственников и все вообще находясь в постоянной опасности от норвежцев, что сама Норве­гия — страна бедная, трудно проходимая, населенная вероломными и непокор­ными жителями и не стоящая того, чтобы домогаться ее, что на востоке есть страны, находившиеся некогда под шведской властью и более заслуживающие внимания шведского короля. «Лучше было бы тебе, — сказала она, — уступить Олафу оставленную ему предками землю и заключить с ним мир».

Король с гневом ответил, что он никогда не примет подобного совета и обе­щал ближайшей же зимой собрать в Упсале народный совет и объявить ему свою непреклонную волю идти на Норвегию с многочисленным войском ранее, чем растает лед. Этот резкий отпор, однако, не остановил святую Анну. Необходимость во что бы то не стало добиться мира привела ее и Гяльте к новому плану. Святая Анна решила самоотверженно принести себя в жертву и ценою своего брака с норвежским королем установить между ним и отцом желаемые отношения. Она известила письмом жену Рогнвальда о положении дела. То же сделал и Гяльте по отношению других заинтересованных лиц. Скоро было получено согласие норвежского короля на новый план, и Рогнвальд начал тайным образом и с большим успехом набирать ему сторонников среди шведов, созывавшихся шведским коро­лем зимою 1014—1015 гг. на народный совет в Упсале. Осенью, до открытия совета, святая Анна в сопровождении большой свиты и Гяльте выезжала на не­сколько дней в свое имение близ Уп­салы Улларокер и имела продолжительное совещание с прибывшим туда Рогнвальдом. На совет в Упсалу вместе с Рогнвальдом явился Биорн, маршал норвежского короля, в качестве посла последнего. Биорн заявил совету, что он при­был от своего короля с предложением мира и просьбой выдать за него замуж принцессу Анну. Шведский король было весьма сурово принял это пред­ложение, но ввиду возмущения, поднявшегося на совете вследствие его упорства, принужден был уступить общему желанию и дал свое согласие.

Свадьба норвежского короля была назначена на ближайшее лето 1015 года. Согласно условию, жених с пышной свитой прибыл на границу в Консгеллу при Богуслене, но большую часть лета напрасно ждал своего соседа и невесту. Никто, даже Рогнвальд, не знал, почему замедлил шведский король. Между тем швед­ский король, оскорбленный насилием, употребленным над ним в Упсале, приду­мывал меры, как бы не исполнить данного против воли обещания. Вос­поль­зовав­шись одним случаем, он положительно объявил дочери, что никогда не вы­даст ее за норвежского короля и что выдаст ее только за такое лицо, которое будет достойно его дружбы. Святая Анна поспешила известить об этом Рогнвальда, советуя ему быть готовым к открытию вновь враждебных действий. Олаф норвежский пришел в великий гнев при этой вести и решил к следующей зиме начать войну. Вскоре после того Рогнвальд получил письмо святой Анны, извещавшее, что она обещана отцом новгородскому князю Ярославу Владими­ровичу. В то же время к Рогнвальду прибыла сестра святой Анны Астрида. Норвежская партия условилась довести до конца задуманный ранее план, предоставив роль святой Анны ее сестре. Зимой 1015—1016 гг. Астрида была тай­но выдана Рогнвальдом за норвежского короля, после чего сам собою уста­новился мир между двумя державами.

Послы Ярослава с просьбой руки Анны-Ингигерды прибыли к шведскому ко­ролю из Новгорода летом 1015 года. Король «немедленно же и охотно» согла­сил­ся на этот брак. По каким побуждениям и при каких обстоятельствах воз­никла мысль об этом союзе, определенно неизвестно. В 1014 году, как гово­рит русский летопи­сец, Ярослав отказался платить святому Владимиру дань от Нов­города, и Владимир стал собираться в поход против сына. В 1015 году Ярослав посылал за море за варягами и получил оттуда большой отряд,
и только болезнь и затем смерть крестителя Руси предотвратили междоусобие. По-видимому, «бояся отца», с которым он не мог бороться один, Ярослав задумал о тесном союзе с шведским королем, а таким союзом удобнее всего мог быть брак. Как будущий зять Олафа, он мог пользоваться от него помощью войсками или, по крайней мере, получить дозволение беспрепятственно наби­рать их в его земле. После смерти Владимира то же самое побуждение осталось в силе ввиду возникшей борьбы со Святополком Окаянным.

Весной 1016 года Ярослав прислал из Новгорода своих послов для оконча­тель­ных условий относительно предположенного брака. По требованию святой Анны послы согласились именем своего князя дать ей в вено (приданое) город Ладогу и приле­жащую к нему область с правом лично управлять этим веном и назначать над ним управителя. Затем она поставила условием разрешить ей выбрать в Швеции для сопутствования себе лицо, которое она найдет для того достойным, и обеспечение для него на Руси того сана, власти и почестей, ка­кими он пользуется на родине. Король и послы изъявили на это свое согласие и утвердили весь договор своими присягами. Когда король спросил святую Ан­ну, на кого падает ее выбор, она назвала Рогнвальда Ульфовича. Это было противно намерениям короля, который хотел казнить Рогнвальда за выдачу Астриды за Олафа Норвежского, но по просьбе святой Анны договор остался в силе. Она известила о всем Рогнвальда и назначила ему время и место для встре­чи. Соединившись с ним, святая Анна, с которой была большая свита и бо­гатое приданое, летом отплыла на Русь.

Сведения о святой Анне за время жизни ее в нашей земле очень скудны и отрывоч­ны. Несколько данных о ней за первые годы пребывания ее в новом отечестве сообщает норвежское сказание о подвигах на Руси норвежского отряда Эймунда и Рагнара, прибывшего в Новгород для службы у князя Ярослава в конце лета или в начале осени того же года, когда приехала туда и святая Анна. По приходе отряда Эймунд и Рагнар были на приеме у князя и княгини, при­чем княгиня вела с ними разговор о норвежских делах и норвежском короле. Княгиня произвела на предводителей самое хорошее впечатление своим решительным характером и общительностью. Первое время службы отряда княгиня была очень щедра и благосклон­на к нему. После первой войны со Свя­тополком эти отношения несколько измени­лись к худшему и в конце концов князь и княгиня вынуждены были вступить в борьбу с наемниками. Когда воины резко порвали с Ярославом и собирались ехать к его противнику князю Брячиславу Полоцкому, святая Анна сама лично вместе со своим родст­венником Рогнвальдом сделала попытку силой остановить их и при этом едва не попала в плен. Во время последовавших затем войн норвежцы были на вражеской стороне. Сказание отмечает большое влияние святой Анны на даль­­нейший ход дела и на великого князя Ярослава, которого она будто бы иногда сопровождала на войну. Ее непосредственному вмешательству припи­сывается и окончание продолжительном борьбы с Брячиславом. Вмешательство это произош­ло, по сказанию, в самой необычайной обстановке. Когда войска Ярослава и Брячислава стояли в нерешительности одно перед другим, Эймунд составил план: взять в плен святую Анну, которая должна была приехать в стан Ярослава, рассуждая, что она едет помогать неприятелю своими советами. Однажды ночью он и Рагнар подстерегли великую княгиню и, убив под ней коня и разогнав конвой, взяли ее в стан Брячислава. Увидав себя в руках нор­вежцев, княгиня воскликнула: «Вы, северные люди, видно никогда не пере­станете обижать меня!»

На следующее утро она призвала Эймунда и высказала желание служить посред­­ницей для заключения мира, откровенно предупредив вместе с тем, что она всего более будет заботиться о выгодах князя Ярослава. Получив согласие на посредство со стороны мужа и Брячислава, она участвовала в выработке мирных условий, которые потом и были приняты. Вместе с заключением мира восстановились хоро­шие отношения ее с норвежцами.

В этих подробностях можно видеть отражение того положения, которое свя­тая Анна занимала в бытность свою в России по отношению к северным еди­но­племенникам, во множестве заезжавшим на Русь и нередко чинившим здесь насилия над населе­нием. Очевидно, княгиня совершенно сроднилась с ин­тересами нового отечества и мужа и в своих отношениях к северянам руководилась только ими, а не племенным родством. Несомненно, отчасти ее лич­ному влиянию и семейным связям нужно приписать установление тех постоянно мирных и дружеских связей Руси с правительствами и народами Шве­ции и Норвегии, которые особенно окрепли после ее прибытия в нашу землю и не прерывались более. Во всяком случае в этих дружественных связях весьма видное положение занимают именно родственники святой Анны, напри­мер, брат ее Иаков, долгое время служивший на Руси, муж ее сестры норвежский король Олаф и трое сыновей Рогнвальда.

Судя по русским летописям, святая Анна, прибыв в Новгород летом 1016 г., недолго пробыла там. В конце того же года княжеский двор был перенесен в Киев.

В 1018 году, во время бегства Ярослава в Новгород, она была осаждена Бо­леславом Польским и Святополком в Киеве, но, по-видимому, успела избежать плена. С этого времени двор находился то в Киеве, то в Новгороде (1023—1026, 1030, 1034, 1045 гг.). В Новгороде в 1050 г. святая Анна и скончалась.

На севере Руси, согласно брачному договору, в распоряжении святой Анны находилась обширная волость — город Ладога с принадлежащей к нему об­ластью. Непосредственное управление этой областью княгиня поручила Рогн­вальду Ульфовичу, который летом находился в волости, а зимою в Новгороде. Каковы были пределы этой области, неизвестно, но можно предполагать, что они совпадали с тем, что известно теперь под названием Ингерманландии. Название «Ингерманландия», по финскому произношению «Ингеринмаа»,
в переводе означает «земля Ингигерды» и ведет свое происхождение, по всей вероятности, именно от имени супруги Ярослава. Посещала ли сама святая свои владения, об этом нет сведений, но сохра­нившиеся до настоящего времени названия находящихся на территории Ингерманландии местечек, например, приход Ингерис, или Ингрис, и река Ингериниока (русская Ижора), происходящие от того же корня, что и территориальное название, могут объясняемы как названия, явившиеся вследствие того, что в известных местах святая Анна или ее наместник имели жительство, поместье или временную оста­новку во время путешествия.

По владениям святой Анны пролегал главный торговый и военный путь с севера на юг — «из Варяг в Греки», а город Ладога был передовой русской крепостью. С этих владений платилась определенная дань великому князю.

Святая Анна была матерью многочисленного семейства, состоявшего не ме­нее, чем из семи сыновей и трех дочерей. О благочестии матери и христианской настроенности воспитанных ею детей современный духовный оратор Иларион (впоследствии Киевский митрополит) так свидетельствовал, обращаясь к святому Владимиру в своем торжественном слове, произнесенном, может быть, в при­сутствии самой великой княгини: «Посмотри... на благоверную сноху твою Ирину; посмотри и на внуков и правнуков твоих, как они живут, как Господь хранит их, как содержат они благоверие, тобою преданное, как часто посещают святые храмы, как славят Христа, как поклоняются Его имени».

Указание на высокий внутренний строй жизни этой семьи можно видеть отчасти в предсмертных словах великого князя Ярослава детям, в которых он увещевает их сохранять по-прежнему взаимную любовь и послушание старшим. Летописец пе­редает эти слова так: «Дети мои, имейте друг ко другу любовь, ибо вы братья одного отца и матери... пребывайте в мире, творя послушание брат брату. Киев поручаю старшему... слушайтесь его, как меня слушались». Один из сыновей святой Анны, Владимир, удостоился причисления к лику святых.

Кроме собственных детей, святая Анна имела материнское попечение и о чужих детях-сиротах. Таковы были изгнанные из Англии дети короля Эд­мунда Эдвин и Эдуард и сын норвежского короля Олафа Магнус. После смерти Олафа друзья последнего пришли к Ярославу просить Магнуса на отцов­ский престол. Святая Анна отказалась отпустить с ними своего воспитанника до тех пор, пока действительно не будет обеспечено для него возвращение пре­стола и всей дедины и отчины. По требованию ее и Ярослава норвежцы прислали торжественное посольство, заключили особое условие и только после этого им был выдан Магнус.

В 1037 году в честь Ангела святой княгини был построен в Киеве близ Со­фийского собора женский Ирининский монастырь. Это был великокняжеский монастырь, построенный на великокняжеское иждивение. Управление такими монастырями, устройство и снабжение всем необходимым, по обычаю того вре­мени, заимствованному у византийского императорского дома, принадлежало его строителям. Нет сомнения, что святая Анна имела самое близкое отношение к монастырю, создан­ному в честь ее Ангела. С именем святой Анны соединено также построение великой новгородской святыни — храма Святой Софии. Храм этот был заложен в 1045 году, вероятно, в присутствии самой княгини, так как есть известие, что в этом году Ярослав, несомненно с супругой, был в Новгороде и выдал там замуж за норвеж­ского принца Гаральда свою дочь Ели­завету. В какой мере княгиня участвовала в этой постройке, производив­шейся главным образом ее сыном Владимиром и закон­ченной после ее смерти, неизвестно.

В иноземных известиях имя святой Анны (Ингигерды) упоминается еще по поводу пребывания на Руси норвежского короля Олафа и норвежского прин­ца Гаральда Гардрада. О короле Олафе говорится, что по прибытии в Россию он был хорошо принят святой Анной, что она весьма уважала его, вместе с Ярославом даже уговаривала его не возвращаться в Норвегию и, когда он все-таки отправился в свою страну, участвовала в устроенных ему пышных про­водах. О Гаральде сообща­ется, что он находился под особым покровительст­вом святой Анны и что, много лет находясь в экспедиции в Африке, присылал собранные сокровища для хранения князю Ярославу и его супруге.

Кончина святой Анны последовала 10 февраля 1050 г. в Новгороде. Перед смертью она приняла схиму с именем Анны, обнаружив тем свое глубокое бла­гочестие и истинно христианское смирение.

Мощи святой Анны, вероятно, по окончании Софийского собора (в 1052 г.), были положены в какой-либо паперти последнего. Позднее они всегда упоми­нают­ся вместе с мощами сына ее святого Владимира, погребенного в том же соборе. По сообщению летописи, в 1439 году архиепископ Евфимий позолотил, подписал и покрыл покровами гробы святых князя и княгини.

В описи Нов­го­родского Софийского собора XVII века значится: «В середней паперти от Кор­сунских дверей, идучи в церковь налево, среди паперти, два гроба древяны, а в них мощи во плоти создателей храма Святой Софии Премудрости Бо­жи­ей — благовернаго князя Владимира, а в другом гробе ма­тере его благоверныя кня­гини Анны. На обеих гробех покров сукна червлена, а на них шиты кресты кам­ки белой, перед ними во главех лампада медяна на стояльце; в царском месте (в главном храме) образ пядница, на ней писан благоверный князь Вла­димир и мати его Анна, обложен серебром, золочен». В другой подобной же описи того же века упоминаются «каменные» гробы святых князя и княгини.

В 1653 году мощи святой Анны по указу царя Алексия Михайловича и по бла­­гословению патриарха Никона и митрополита Новгородского Макария были перенесены из Корсунской паперти в собор, на левую сторону против северных дверей, и переложены в новую раку. В настоящее время святые мощи почивают в Мартириевской паперти в бронзовой золоченой раке.

Память святой Анны совершается 10/23 февраля и 4/17 октября. Память 4 октября установлена Новгородским архиепископом Евфимием в 1439 году во исполнение воли Божией, возвещенной ему в видении. Царь Иоанн Грозный жалованной грамотой 1556 года предписывал: «Да по благоверном великом князе Владимире Ярославиче да по матери его благоверной великой княгине Анне, на память их, служити пани­хиды и обедни соборне и по приделом и на па­нихидах и за просфоромисанием и на Божественных литургиях и в ектениях в заупокойных поминати их, докуду мир стоит». В одной описи Новгородского Софийского собора XVII века сказано, что мощи князя Влади­мира и матери его почтены от Бога нетлением, лежат в «каменных гробех всеми видими, а пение им не установлено, а исцеление бывает с верою при­ходящих». В письменном уставе Новгородского Софийского собора XVII века положена панихида у гроба святой Анны еще 5 сентября.

В древнее время память 4 октября совершалась с большой торжественностью. О праздновании в Софийском соборе были особо извещаемы настоятели неко­торых новгородских монастырей, а некоторые из них обязаны были явиться сами. Госу­дарев кормовой двор выдавал для вечерни два ведра меду для кутьи, которую ставили по гробам святителей, князей и княгинь. После вечерни свя­­тителем совер­шалась в соборе в присутствии госуда­рева большого дьяка па­нихида с поминовением государевых прародителей. В то же время настоятели и поповские старосты служили особые панихиды на кня­жеских и святительских гробах, в Корсунской паперти — благовещен­ский игумен; в Мартириевой — отенский. Для литургии снова выдавался мед для кутьи. После литургии от государя устраивались обеды для светских и духовных лиц.

Святой Анне составлена рукописная служба, и в честь нее с сыном в Софий­ском соборе устроен придел.

Святой Олаф Норвежский является последним по времени западным святым , почитаемым также и на христианском Востоке (Святой благоверный Олаф II Харальдсон, король Норвегии, креститель и просветитель норвежцев).

В России во имя святого Олафа были освящены храмы в Новгороде (где он жил несколько лет) и Старой Ладоге.



Олаф родился в 995 году. Он был сыном норвежского военачальника Харальда из Гренланда.
В 1013 году в Нормандии был обращен в христианство, крещён в Руане и в этом году поступил на службу к английскому королю в изгнании Этельреду. Он помог английскому королю вернуться в Англию и там сражался на его стороне против датчан. В 1015 году Олаф вместе с епископом Зигфридом выехал в Норвегию.
В 1017 году в Швецию был отправлен послом Бьёрн Окольничий с предложениями о мире причём одним из способов урегулирования конфликта была женитьба Олафа II на дочери Олава Шётконунга Ингегерде, и решение об этом браке было принято на тинге в Упсале, для шведов, этот брак был желателен для установления пограничного мира, и они убедили Олафа Шётконунга дать клятву в том, что он выдаст Ингегерду за Олафа II. Причём известно, что его дочь хотела этого брака. Свадьба должна была состояться осенью на границе двух государств на берегу реки Эльв. В соответствии с достигнутыми соглашениями осенью 1018 года Олаф II прибыл на границу для свидания с невестой и её отцом, но их там не оказалось. Отправленные в Швецию гонцы привезли неутешительное известие: еще летом к Олаву Шетконушу прибыли сваты от новгородского «Конунга Ярицлейва», шведский король выдал свою дочь за князя Ярослава (Мудрого), который княжил тогда в Новгороде, а Олаф II женился на её сводной сестре Астрид.
В 1027 году в союзе со Швецией напал на Данию, но потерпел поражение и в 1028 году был вынужден бежать в Новгород к Ингегерде. Бежал он туда вместе с малолетним сыном Магнусом, оставив в Швеции жену Астрид. В Новгороде Ингегерда настояла, чтобы Магнус остался у Ярослава. В это время норвежский престол занял Кнуд I. В 1030 году по зову своих сторонников вернулся в Норвегию, и попытался вернуть престол, но но в июле 1030 года в битве при Стикластадире был убит в битве с дружиной норвежской родовой знати и бондов.

Почитание в христианстве
Прославление Олафа в лике святых состоялось в Норвегии 3 августа 1031 году (память 29 июля)
В 1164 году папой Александром III был причислен к лику святых и стал почитаться, как покровитель Норвегии.
Святой Олаф является последним по времени западным святым (до Великой схизмы 1054 года), почитаемым также и на христианском Востоке (Святой благоверный Олаф II Харальдссон, король Норвегии креститель и просветитель норвежцев). В России во имя святого Олафа были освящены храмы в Новгороде (где он жил несколько лет) и Старой Ладоге здесь он проездом гостил у посадника Рёгнвальда Ульвсона потому, что между ними была «самая большая дружба».

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ СВ. МУЧЕНИКА ОЛАФА, «ВЕЧНОГО КОРОЛЯ И ПОКРОВИТЕЛЯ НОРВЕГИИ».

Святой Олаф родился в 995 году. Он был сыном норвежского военачальника Харальда из Гренланда. Вот как описываются в «Саге об Олафе Святом» его внешность и характер: «Олаф сын Харальда был невысок, коренаст и силен. Волосы у него были русые, лицо широкое и румяное, кожа белая, глаза очень красивые, взгляд острый, и страшно было смотреть ему в глаза, когда он гневался. Олаф владел очень многими искусствами: хорошо стрелял из лука, отлично владел копьём, хорошо плавал. Он сам был искусен во всяких ремеслах и учил других. Его прозывали Олафом Толстым. Говорил он смело и красиво. Он рано стал умным и сильным, как настоящий мужчина. Все родичи и знакомые любили его. Он был упорен в играх и везде хотел быть первым, как ему и подобало по его знатности и происхождению».

Как и все викинги, он провел молодость, пиратствуя на морях Северо-Западной Европы. Вместе со знаменитым викингом Торкелом Высоким он сражался против христианских армий в Англии под Лондоном, под Рингмером и Кентербери. В то время Олаф был язычником, как многие норвежцы…

В один из своих походов он вторгся в страну финнов. Финны славились умением ворожить, и к ним за подобными услугами приезжали и из других стран. И вот, как повествует «Сага», «…конунг потерял много людей, и многие были ранены. Конунг вернулся к кораблям вечером. Ночью финны вызвали колдовством непогоду, и на море поднялась буря. Конунг приказал поднять якорь и поставить паруса, и ночью поплыл против ветра вдоль берега, и, как потом это часто бывало, удача конунга была сильнее колдовства».

В христианскую веру св. Олаф был обращен в Нормандии в 1013 г., в том же году крещен в Руане и в том же году поступил на службу к пребывавшему в изгнании английскому королю Этельреду. Он помог английскому королю вернуться в Англию и там сражался на его стороне против язычников датчан. Он особенно отличился военным умением и находчивостью при захвате Лондонского моста: «Они подошли к Лундуну (Лондон — прим. составителя) и вошли в Темпе (Темза — прим. составителя), а датчане засели в крепости. На другом берегу реки стоял большой торговый город, который назывался Судвирки. Там у датчан было большое укрепление: они вырыли глубокий ров, а с внутренней стороны укрепили стены бревнами, камнями и дерном, и внутри этого укрепления стояло большое войско. Адальрад конунг (Король Этельред — прим. составителя) приказал взять крепость штурмом, но датчане отразили натиск, и Адальрад конунг ничего не мог поделать. Между крепостью и Судвирки был такой широкий мост, что на нем могли разъехаться две повозки. На этом мосту были построены укрепления — башни и частокол, человеку по пояс, — направленные по течению. Мост этот держался на сваях, которые были врыты в дно. Во время нападения Адальрада датчане стояли по всему мосту и защищали его. Адальрад конунг был очень озабочен тем, как ему захватить мост. Он созвал предводителей всех своих отрядов и спросил их совета, как захватить мост. Олаф конунг сказал тогда, что он попытается подойти к мосту со своим отрядом, если другие предводители захотят сделать то же самое. На этом совете было решено, что они подойдут на кораблях под мост. Каждый тогда подготовил свои корабли и войско. Олаф конунг велел приготовить большие щиты из прутьев, а также из разнообразных плетеных строений. Эти щиты он велел укрепить над кораблями так, чтобы щиты выступали за края бортов. Щиты эти держались на высоких шестах, которые были поставлены на таком расстоянии друг от друга, чтобы укрытие защитило от камней, которые могли бросать с моста, но вместе с тем позволяло вести оборонительный бой. Когда войско было готово, они поплыли вверх по течению. А когда они добрались до моста, сверху на них посыпались копья, стрелы и такие большие камни, что ни щиты, ни шлемы не выдерживали, и даже корабли получили сильные повреждения. Многие корабли тогда отошли назад, а Олаф конунг со своей дружиной норвежцев продолжал продвигаться вверх по течению под мост. Его люди привязали толстые канаты к сваям, на которых стоял мост, пустили все свои корабли вниз по течению и гребли при этом изо всех сил. Сваи вырвало из-под моста и потащило по дну. И так как на мосту стояло большое войско и было много оружия и камней, то, когда сваи вырвало, мост проломился и многие попадали в реку, а остальные разбежались, кто в город, а кто в Судвирки. После этого они напали на Судвирки и захватили его, и, когда горожане увидели, что враги захватили Темпе и могут теперь беспрепятственно плыть дальше в глубь страны, они испугались, сдали город и подчинились Адальраду конунгу».

После воцарения короля Этельреда Олаф некоторое время нес оборону Англии и обходил ее побережье на боевых кораблях. По прошествии нескольких лет король Этельред умер, и датский король Кнут (по прозванию Могучий) женился на его вдове Эмме и после ряда столкновений с сыновьями короля Этельреда воцарился в Англии. Король Кнут был христианином. Согласно одной, не полностью достоверной версии, Олаф находился некоторое время при дворе короля Кнута Могучего. И, как повествует одна благочестивая легенда, уже в то время отличался христианскими добродетелями и аскетизмом: «Вначале король Кнут и св. Олаф были большими друзьями, но вскоре Кнут стал завидовать Олафу. Епископ (св. Зигфрид, просветитель Швеции, англичанин по происхождению, бывший ранее монахом в монастыре Гластонбери. — прим. составителя) никогда не начинал службы, не дождавшись Олафа; но не оказывал такого же внимания Кнуту. Кроме того, он называл Олафа королем, а этого Кнут вынести не мог и с таким раздражением пенял на это епископу, что тот в конце концов подчинился; ибо сердце Кнута было преисполнено гордости и амбиций ввиду его могущества и обширности владений. Так дело и шло, пока не настал Великий пост. И вот король Кнут опять стал говорить епископу Зигфриду: «Не ты ли этой зимой называл Олафа королем? По какому праву ты это делал? Ведь у него нет ни страны, ни короны».

«Это правда, Ваше Величество, — отвечал епископ, что здесь у него нет владений; нет на нем и золотой или серебряной короны. Но он избран и коронован самим Господом, Царем царей, Всемогущим Богом. Он избран и коронован управлять страной, в которой он рожден…. Народ Норвегии, и не только Норвегии, но и все окружающие племена и вся Северная Земля будут вечно чтить и прославлять сей столп христианства, сей оплот христианской государственности, который вырвет с корнем все сорняки на поле и в винограднике Господнем, и посеет на их месте добрые семена Слова Божия…».

Король Кнут заметил: «Ты, Преосвященнейший Владыко, не пожалел, кажется, пышных слов, чтобы показать, насколько этот Олаф превосходит нас в Божественной Благодати и добродетелях. Да что говорить — если верить твоим словам, то по сравнению с ним мы и вовсе кажемся не имеющими никаких добродетелей». — «Я хотел сказать только то, что сказал», — ответил епископ.

«Хочется и мне чем-нибудь похвастаться перед Олафом, — сказал Кнут с притворным смирением, — хотя я и уступаю ему во многом. К примеру, вот начался пост. На мне, ты видишь, не шелковая, а льняная рубашка, не пурпурная и вельветовая, а розовая поддевка. И пью я только эль, а не мед. А Олаф носит шелковую рубашку и поддевку из вельвета; готовят ему изысканные блюда, и на столе у него постоянный сосуд с вином».

Епископ ответил: «Да, это правда, мой господин, действительно, Олаф носит шелковую рубашку, но под ней власяница и пояс широкий от бедер и почти до самых плеч с железными прутьями в нем. И если ты заметил, сидение Олафа установлено на деревянном возвышении, под которым пустота. Там сидит карлик. Это он ест все деликатесы. А Олаф ест только хлеб с солью. Перед ним также сосуд с водой. А чашу вина пьет тот же карлик».

Из-за этих слов Кнут так разгневался на епископа, что Олаф уже не мог оставаться при дворе Кнута. Вскоре покинул его и епископ Зигфрид».

Из «Саги об Олафе Святом» Снорри Стурлусона нам известно, что св. Олаф намеревался предпринять какие-то походы в дальние страны, в том числе в Святую Землю. «И когда Олаф конунг стоял в Карлсаре (Кадикс — прим. составителя) и ждал попутного ветра, чтобы плыть в Нёрвасунд (Гибралтарский пролив — прим. составителя), а оттуда в Йор-салахейм (Иерусалим — прим. составителя), ему приснился замечательный сон, будто подошел к нему статный и видный, но внушающий ужас муж и заговорил с ним. Он просил Олафа отказаться от своего намерения плыть в дальние страны: «Возвратись в свою отчину, потому что навеки будешь конунгом Норвегии». Олаф конунг понял этот сон так, что он будет править страной и своими соотечественниками долгие времена»…

Итак, в 1015 году король Олаф вместе с епископом Зигфридом отправились в Норвегию. «Тот остров, — говорится в «Саге», — где они сошли на берег, называется Сэла и расположен недалеко от мыса Стад. Конунг сказал тогда, что в счастливый день они прибыли в Норвегию, потому что они пристали именно к Сэле, в этом он увидел хорошее предзнаменование (Сэла по-исландски — счастье — прим. составителя). Когда они сходили на берег, конунг ступил ногой на глину, поскользнулся и упал на колено. Конунг сказал: «Я упал» (плохое предзнаменование — прим. составителя). Епископ тогда промолвил: «Ты не упал, конунг, ты прочно встал на землю этой страны». Конунг усмехнулся и сказал: «Пусть будет так, если это угодно Господу».

Целью св. Олафа было создание христианского государства, такого, в котором христианство вытеснило бы окончательно язычество… На этом пути св. Олафу пришлось встретить сопротивление как со стороны ряда местных князей, так и со стороны той части народа, которая отвергала христианство вообще, либо принимала его лишь формально. Особенно ожесточенную борьбу св. Олаф выдержал с ярлом (князем) Свейном…

Вот как описывает «Сага» решающий бой с ярлом Свейном: «Утром в Воскресенье, как только рассвело, Олаф конунг встал, оделся, сошел на берег и велел трубить сбор, чтобы все его войско собралось на берегу. Потом он обратился ко всему войску и сказал, что, как он узнал, Свейн ярл недалеко.

«Теперь мы должны подготовиться, — сказал он, — потому что скоро грянет бой. Берите оружие и вставайте каждый на свое место, так, чтобы все были наготове, когда я велю трубить в рог и прикажу выступать. Выступим все вместе. Никто не должен отправляться раньше, чем все будут готовы, никто не должен оставаться здесь, после того как я отплыву, потому что мы не можем знать, встретим ли мы ярла там, где он сейчас, или он сам будет искать встречи с нами. Но если мы сойдемся и начнется битва, пусть наши корабли сомкнуться, и вы должны связать их канатами. Укроемся щитами и побережем наше оружие, так чтобы ни одна стрела не упала в море и не была потрачена напрасно. А когда корабли сойдутся и разгорится битва, смелей идите на приступ вражеских кораблей, и пусть каждый покажет, на что он способен»…

У Олафа конунга на корабле было сто человек, и на всех были кольчуги и вальские шлемы. У большинства его людей были белые щиты со святыми крестами из золота, а на некоторых щитах кресты были написаны красной или синей краской. Он велел также написать белой краской кресты на всех шлемах (так поступил и св. император Константин Великий в решающей битве с язычниками — прим. составителя). У него было белое знамя со змеем. Он велел отслужить молебен, потом пошел на свой корабль и приказал людям подкрепиться перед боем. После этого он велел трубить в рог и выходить в море».

«Когда Олаф конунг, — повествует «Сага», — приплыл в Трандхайм, против него никто не выступил, и он был провозглашен конунгом. Осенью он обосновался в Нидаросе и приготовился зимовать там. Он велел построить церковь Клеменса (св. Климент Папа Римский — прим. составителя) на том самом месте, где она и сейчас стоит». «Олаф конунг велел построить себе усадьбу в Нидаросе. Ему выстроили большие палаты с дверьми с обоих концов. Престол конунга был посередине, а рядом с ним сидел Гримкель, его придворный епископ, за ним — другие его священники, а с другой стороны сидели его советники».

… Помимо храма Св. Климента Папы Римского в Нидаросе он воздвиг по всей Норвегии множество церквей. В Мостере он составил кодекс законов касательно отношений Церкви и государства. Гвин Джонс пишет: «Кодекс церковных законов, составленный в Мостере, стал основополагающим для всей церковной и гражданской жизни. Он был зачитан на нескольких тингах (собрание граждан, похожее на Новгородское вече — прим. составителя) и в соответствии с ним были внесены поправки в древнейший Гутландский свод законов».

«Сага» повествует: «Обычно конунг вставал рано утром, одевался и мыл руки, а потом шел в церковь. Затем он решал тяжбы или говорил людям о том, что считал необходимым. Он собирал вокруг себя и могущественных и немогущественных, и особенно всех тех, кто были самыми мудрыми. Он часто просил говорить ему законы, которые установил в Трандхайме Хакон, воспитанник Адельстайна (норвежский король Хакон Добрый, воспитанник английского короля Этельстана. Хакон был первым христианским королем Норвегии, но слабым, чтобы бороться с язычеством — прим. составителя). Сам он устанавливал законы, советуясь с самыми мудрыми людьми. Одни законы он упразднял, а другие добавлял, если считал это необходимым. Закон о христианстве он установил, посоветовавшись с епископом Гримкелем и другими священниками. Он прилагал все силы, чтобы искоренить язычество и те древние обычаи, которые, по его мнению, противоречили христианской вере. И вышло так, что бонды (свободные земледельцы — прим. составителя) приняли законы, которые установил конунг.

Олаф был человеком добродетельным, сдержанным и немногословным. Он был охоч до всякого добра и щедро его раздавал. С конунгом был тогда Сигват скальд и другие исландцы. Олаф конунг подробно расспрашивал их о том, как христианство соблюдается в Исландии. Он считал, что соблюдается плохо, раз законы там разрешают есть конину, выносить детей (в «Саге о Гуннлауге Змеином Языке» говорится: «Когда Исландия была еще совсем языческой, существовал такой обычай, что люди, которые были бедны и имели большую семью, уносили своих новорожденных детей в пустынное место и оставляли там» («Исландские саги». — М., 1956.,с. 26) — прим. составителя.) и делать многое другое, что противоречит христианской вере и что делали язычники. Олаф много расспрашивал знающих людей об обычаях в разных странах и особенно часто спрашивал он о соблюдении христианской веры на Оркнейских, Шетлендских и Фарерских островах. Из рассказов он узнал, что там не все хорошо. Он часто вел такие беседы или говорил о законах и порядках в стране»…

«Конунг направился на юг вдоль побережья, останавливаясь в каждом фюльке и созывая бондов на тинг. На каждом тинге он велел читать христианские законы и заповеди. Он запрещал дурные обычаи и языческие обряды, потому что ярлы жили по старым законам и никому не рассказывали о христианских законах. В то время повсюду на побережье люди были крещены, но большинству христианские законы оставались неизвестны. В горных долинах и горах все подавно оставались язычниками, так как, когда люди предоставлены самим себе, они крепко помнят веру, которой их научили в детстве. Тех, кого Олаф не мог уговорить принять христианство, он принуждал к этому силой и не смотрел на то, кто перед ним, могущественный человек или нет».

На последних словах «Саги» следует остановиться… Поклонение силе было заложено в основе психологии и верований и даже в образе жизни древних скандинавов. Поэтому применение силы со стороны св. Олафа для многих в народе служило доказательством, что на его стороне правда. Аналогичный психологический эффект наблюдался и при крещении Руси св. князем Владимиром… главным фактором было то, что в Киевской Руси великий князь считался главным жрецом, что сказал главный жрец по религиозным вопросам, то и истина..

«Олаф конунг велел ввести христианство в Вике таким же образом, как он сделал это на севере страны, и дело шло успешно, поскольку жители Вика были знакомы с христианскими обычаями намного лучше, чем люди на севере, так как и зимой и летом там бывало много датских и саксонских купцов. К тому же и сами жители Вика часто ездили торговать в Англию, страну Саксов, страну Флемингов, и в Данию, а некоторые бывали в походах викингов и оставались зимовать в христианских странах»…

«Собравшись, он отправился на север страны вдоль побережья. Когда он приплыл в Наумдёлафюльки, он стал созывать бондов на тинг. На каждом тинге его провозглашали конунгом. Здесь так же, как и в других местах, он приказывал зачитывать законы, в которых повелевал соблюдать христианство. Он грозился лишить имущества тех, кто не захочет подчиняться христианским законам. Он уезжал из каждой области только после того, как народ сам соглашался соблюдать святую веру. … Осенью Олафу конунгу рассказали, что во Внутреннем Трандхайме бонды устраивали в начале зимы пиры, а в питье там не было недостатка. Конунгу рассказали, что там пили в честь асов (общее название скандинавских богов — прим. составителя.) по старому обычаю, резали скот и лошадей, окропляли алтари кровью и совершали жертвоприношения, утверждая, что это должно обеспечить хороший урожай. Все там считали, что боги, очевидно, разгневались на жителей Халогаланда за то, что те приняли христианство. Когда конунг узнал обо всем этом, он послал своих людей во Внутренний Трандхайм и велел, чтобы к нему явились бонды, которых он назвал по именам.

Одного человека звали Эльвир из Эгги. Он был человек могущественный и знатного рода. Он стоял во главе тех бондов, которые отправились к конунгу. Когда они явились к конунгу, тот рассказал бондам, в чем их обвиняют. Эльвир отвечал от имени бондов и сказал, что этой осенью они не устраивали никаких пиров, были только пирушки и угощения вскладчину или встречи друзей. Он сказал: «А то, что Вам наговорили о наших речах на пирах в Трандхайме, то я скажу, что умные люди поостереглись бы таких речей, а за речи дураков и пьяниц я не в ответе».

Эльвир был человеком красноречивым и он защитил бондов от обвинений. Конунг сказал, что жители Внутреннего Трандхайма сами должны доказать, что они верны праведной вере. Потом бондам разрешили отправиться домой, и они собрались и уехали.

Зимой конунгу рассказали, что многие жители Внутреннего Трандхайма собрались в Мэрине и совершают там жертвоприношения по случаю середины зимы, чтобы был мир и зима была хорошей. Когда конунг убедился в том, что это правда, он послал своих людей во Внутренний Трандхайм и вызвал бондов в город. Бонды собрались и стали решать, как им быть с этим приглашением. Тем, кто ездил в прошлую зиму, особенно не хотелось ехать. Но, уступив уговорам всех бондов, Эльвир все же поехал. Как только он приехал в город, он сразу же отправился к конунгу. Они стали беседовать, и конунг обвинил бондов в том, что они совершали жертвоприношения по случаю середины зимы. Эльвир ответил, что бонды в этом невиновны, и добавил: «У нас был йоль (языческий зимний праздник, название которого перешло на христианский праздник Рождества Христова — прим. составителя), и повсюду устраивались пиры. Бонды не поскупились на угощение к йолю, так что у них много всего осталось, и они пировали долго и после йоля. А мэрии — средоточие страны, там есть большие дома, а вокруг живет много народу. Вот бонды и посчитали, что веселее будет пировать там всем вместе».

Конунг ничего не ответил, но был рассержен, так как не поверил тому, что сказал Эльвир. Конунг велел бондам отправляться обратно и сказал: «Но я узнаю правду, как бы вы ее ни скрывали. И что бы вы ни делали до сих пор, впредь так не поступайте»…

Одною человека звали Торальди. Он был управителем конунга и управлял его поместьем в Хауге. Конунг велел передать ему, чтобы тот как можно быстрее приехал к конунгу. Торальди быстро собрался и вместе с гонцами конунга отправился в город. Конунг пригласил его побеседовать с глазу на глаз и спрашивал, правду ли ему говорили, когда рассказывали, что жители Внутреннего Трандхайма снова стали совершать жертвоприношения. Конунг сказал: «Я хочу, чтобы ты мне рассказал все, как есть. Ты знаешь правду и обязан мне ее сказать, потому что ты мой человек».

Торальди отвечал: «Государь, я сначала хочу сказать вам, что я привез сюда в город двух своих сыновей, жену и все добро, которое смог увезти с собой. Вы хотите, чтобы я вам все рассказал, — на то ваша воля, но, если я расскажу все, как есть, вы должны взять меня под защиту».

Конунг сказал: «Говори правду, раз я тебя спрашиваю, и я возьму тебя под защиту, так что тебе не смогут причинить вред».

«Сказать вам по правде, во Внутреннем Трандхайме почти все еще остаются язычниками по вере, хотя некоторые там крещены. У них есть обычай приносить жертвы осенью и встречать так зиму. Потом приносят жертвы в середине зимы и в третий раз — летом, когда они встречают лето. Так делают жители Эйны, Спарабу, Верадаля и Скауна. Двенадцать человек устраивают жертвенные пиры, и этой весной пир должен давать Эльвир. Он сейчас в Мэрине и занят тем, чтобы доставить туда все необходимое для пира».

Когда конунг узнал правду, он велел трубить сбор и приказал своим людям идти на корабли. Конунг назначил кормчих и предводителей отрядов и указал, кому на каком корабле плыть. Они быстро собрались. У конунга было пять кораблей и три сотни человек. Он поплыл в глубь фьорда. Ветер был попутный, корабли шли очень быстро, и никто не ожидал, что конунг сможет так скоро добраться до Мэрина.

Конунг подошел к Мэрину ночью и тут же окружил все дома. Эльвир был схвачен, и конунг приказал убить его и многих других. Конунг захватил все то, что было приготовлено для пира, и велел отнести на свои корабли. Кроме того, он захватил все добро, которое там было — ковры, одежду, дорогие украшения, и разделил эту добычу между своими людьми. Конунг велел также схватить тех бондов, которых считал виновными больше всех. Их заковали в кандалы, но некоторым удалось бежать. У многих тогда отобрали все их добро.

Потом конунг созвал бондов на тинг. Поскольку конунг захватил многих могущественных людей, и все они оказались в его власти, их родичи и друзья решили подчиниться конунгу, так что на этот раз никто не восстал против него. Он всех обратил в правую веру, назначил священников и велел построить и освятить церкви. Конунг объявил, что за Эльвира не будет уплачено никакой виры. Некоторых он изгнал из страны, а у некоторых захватил все добро. Потом конунг отправился обратно в Нидарос».

«К тому времени Олаф конунг был уже семь лет конунгом Норвегии. Тем же летом Олаф побывал в Южном и Северном Мере, а осенью в Раумсдале. Там он оставил корабли, отправился в Упплёнд и приехал в Лесьяр. Он велел схватить всех лучших людей в Лесьяре и Довраре, и они должны были либо принять христианство, либо лишиться жизни, либо бежать, если это им удавалось. У тех, кто принимал христианство, конунг брал для верности в заложники их сыновей»…

Сам святой Олаф строго соблюдал церковные установления и много молился. «Сага» повествует о том, как однажды он забылся и стал в воскресный день что-то вырезать из дерева (как многие норвежцы времен викингов, он был искусным мастером по резьбе). «Мальчик-слуга сказал ему: «Господин, завтра понедельник», — намекая на то, что сегодня воскресенье. Св. Олаф отбросил рукоделие, велел подать свечу и сжег на ней все стружки, держа их в руке». Св. Олаф твердо верил, что Бог благоволит его делам и посылает во всем удачу. «Удача конунга велика», — повествует «Сага». Своему послу к шведскому королю он говорит: «Будь уверен, я буду всей душей с тобой, если это сможет тебе помочь, и пусть моя удача будет с тобой и со всеми вами». О том, что вера в свою удачу по милости Божией никогда не изменяла св. Олафу, свидетельствует следующий факт: св. Олаф и король Швеции спорили по поводу одного пограничного района и согласились решить спор жребием. Они решили бросить кости. «Конунг шведов выбросил две шестерки и сказал, что Олафу конунгу уже незачем бросать. Тот ответил, встряхивая кости в руках: «На костях есть еще две шестерки, и моему Господу Богу ничего не стоит сделать так, чтобы я их выбросил». Он метнул кости и выбросил две шестерки. Тогда метнул кости Олаф конунг шведов и снова выбросил две шестерки. Тут снова бросил кости Олаф конунг Норвегии, и на одной из костяшек было шесть, а другая раскололась, и на ней оказалось семь, и он выиграл»…

Осуществляемое им объединение страны под своей единоличной властью было только необходимым сопутствующим обстоятельством этой его деятельности. Вот почему св. Олаф никогда не мстил за себя лично (будучи одновременно строгим в отношении врагов христианства). Так, например, отняв власть у пяти местных властителей, замышлявших убить его, он долго держал при себе одного из них, оказывая ему почет, подобающий его сану, и только после того, как тот трижды покушался убить св. Олафа, его отправили под охрану в другое место, где он жил на полном обеспечении.

Не раз бывало, что его предавали те, кому он прощал проступки и оказывал милость… предатели в конце концов были убиты… Роковое значение имело и убийство предателя Асбьерна, ибо тем же копьем, которым был убит тот, была нанесена смертельная рана св. Олафу в битве при Стикластадире, о которой речь будет позже. Этот удар нанес один человек, по имени Торир, отличающийся коварством, которого родственники Асбьерна (и сам он был его родственником) обязали отомстить за последнего.

С годами св. Олаф все чаще и чаще углублялся в себя, так что порой не замечал окружающее. В этом состоянии у него бывали иногда непонятные видения и прозрения. Так, например, как повествует «Сага»: «Однажды конунг ехал на коне и пел псалмы. Когда он проезжал между двумя холмами, он остановил коня и сказал: «Пусть все передают из уст в уста мои слова, что ни один конунг Норвегии не должен никогда больше проезжать между этими холмами». И говорят, что этот завет выполняется…

Два главных политических противника было у св. Олафа: Олаф, король Швеции, и Кнут Могучий, король Дании и Англии. С первым у св. Олафа были непрерывные споры касательно пограничных территорий. Второй же прямо требовал, чтобы св. Олаф стал его вассалом, т.е. перестал быть королем Норвегии, и чтобы последняя потеряла свою независимость. Ссора со шведским королем привела к потере Олафом первой своей невесты; вражда же с Кнутом привела к потере самой жизни.

Св. Олаф посватался к дочери Олафа Шведского Ингигерд, которая отвечала Олафу взаимностью и очень хотела этого брака. С точки зрения шведской знати, брак этот был весьма желателен для установления пограничного мира, и они принудили Олафа Шведского дать клятву в том, что он выдаст Ингигерд за Олафа Норвежского. Но шведский король так ненавидел св. Олафа, что пошёл на клятвопреступление и выдал свою дочь за русского великого князя Ярослава Мудрого, который княжил тогда в Новгороде. Ингигерд — это будущая святая благоверная княгиня Анна Новгородская. По ее шведскому имени названа ижорская земля Ингерманландией (где теперь Петербург). Св. Олаф всю свою жизнь был в очень хороших отношениях со своей несостоявшейся невестой, а через нее и с Ярославом Мудрым, которые, как мы увидим впоследствии, сыграли важную роль в его жизни и весьма помогли ему. Потеряв Ингигерд, св. Олаф женился на ее сводной сестре Астрид…

Король Кнут Могучий… в качестве главного оружия против св. Олафа использовал подкуп влиятельных людей, не жалея золота и драгоценностей и обещая Норвегии свободу и процветание в случае свержения законного короля и установления власти Кнута.

И он достиг успеха. Св. королю Олафу пришлось бежать на Русь под защиту благоверного великого князя Ярослава Мудрого, женой которого была бывшая невеста св. Олафа Ингигерд (будущая св. благоверная княгиня Анна Новгородская). Бежал он туда вместе с малолетним сыном Магнусом, оставив в Швеции жену Астрид. Как повествует «Сага», именно Ингигерд настояла впоследствии, чтобы Магнус оставался все время при дворе в. к. Ярослава, и именно Ярослав и св. Анна сыграли главную роль в воцарении Магнуса после свержения датских правителей, пришедших к власти после гибели короля Олафа.

… В результате бегства и предательства части дружины у св. Олафа оставалось пять кораблей. «… Он нигде не останавливался, пока не приплыл на восток в Гардарики (так норвежцы называли Русь — прим. составителя.) к Ярицлейву (к великому князю Ярославу Мудрому в Новгород — прим. составителя.) конунгу и его жене Ингигерд. Астрид, жена Конунга, и Ульвхильд, дочь конунга, остались в Швеции, а Магнуса, своего сына, конунг взял с собой на восток. Ярицлейв конунг хорошо принял Олафа конунга и предложил ему остаться у него и взять столько земли, сколько Олафу конунгу необходимо для содержания его людей. Олаф конунг принял приглашение и остался там…

Приехав в Гардарики, Олаф конунг предавался глубоким раздумьям и размышлениям о том, как ему быть дальше. Ярицлейв конунг и его жена Ингигерд предлагали Олафу конунгу остаться у них и стать правителем страны, которая зовется Вульгария (Волжская Булгария — прим. составителя). Она составляла часть Гардарики, и народ в ней был некрещеный. Олаф конунг стал обдумывать это предложение. Но когда он рассказал о нем своим людям, те стали отговаривать его и убеждали его вернуться в Норвегию в свои владения. У конунга была также мысль сложить с себя звание конунга и поехать в Йорсалир (Иерусалим — прим. составителя) или другие святые места и принять обет послушания (т.е. стать монахом. — прим. составителя). Но чаще всего он думал о том, нельзя ли как-нибудь вернуть свои владения в Норвегии. Раздумывая об этом, он вспоминал, что в первые десять лет его правления все у него шло легко и удачно, а потом, что бы он ни делал, все давалось с трудом, и все благие начинания кончались неудачно. И он сомневался, стоит ли испытывать судьбу и отправляться с таким небольшим войском навстречу своим врагам, когда весь народ примкнул к ним и выступает против него. Он часто думал обо всем этом и обращал свои мысли к Богу, прося, чтобы Бог указал, как ему лучше всего поступить. Все эти мысли не давали ему покоя, и он не знал, что ему делать, ибо видел, что ему не миновать беды, как бы он ни поступил.

Однажды ночью Олаф лежал в своей постели и долго не мог уснуть, думая о том, на что же ему решиться. На душе у него было очень неспокойно. Наконец он заснул. Он увидел сон, но такой ясный, что ему казалось, будто он не спит, а видит все наяву. Он увидел у своей постели высокого благообразного мужа в богатых одеждах. Конунг подумал, что это Олаф сын Трюггви (св. благ. король Олаф Трюггвасон - прим. составителя). Этот муж сказал ему: «Ты мучаешься и не знаешь, как поступить? Меня удивляет, что ты никак не можешь принять решение, а также, что ты собирался сложить с себя звание конунга, которое дано тебе от Бога или хотел остаться здесь и получить владения от иноземных конунгов, которых ты совсем не знаешь. Лучше возвращайся в свои владения, которые достались по наследству. Ты долго правил там с Божьей помощью и не позволял своим подданным запугивать себя. Слава конунга в том, чтобы побеждать своих недругов, и славная для него смерть — пасть вместе со своими людьми в битве. Или ты сомневаешься, что будешь сражаться за правое дело? Ты не должен обманывать себя. Поэтому ты можешь смело возвращаться в свою страну, и Бог даст тебе знамение, что она — твое владение».

Конунг проснулся, и ему показалось, что он видел тень уходящего человека. После этого сна его оставили все сомнения, и он твердо решил ехать обратно в Норвегию… Когда конунг объявил о своем решении своим людям, те были ему очень благодарны»…

Итак, в начале 1030 года св. король Олаф отправился в Норвегию по замерзшим российским рекам. Когда на море сошел лёд, он отплыл в Готланд с 240 дружинниками. Шведский король Эмунд дал ему еще 480 человек. В Норвегии к нему присоединились сторонники, и у него стало 3600 человек против 14400 армии короля Кнута — самой большой армии, когда-либо собранной в Норвегии. Тогда, подобно Гедеону, король Олаф решил сократить свою армию еще более, исключив из нее всех некрещеных, так что у него осталось всего лишь 1300 человек…

Конунг двинул свое войско к Ставу. Подойдя к болотам у Става, он остановился. Здесь ему точно стало известно, что бонды идут с войском против него и что скоро ему придется сразиться с ними. Конунг сделал смотр своему войску, и люди были подсчитаны. Девять сотен человек оказались язычниками. Узнав об этом, конунг велел им креститься. Он сказал, что не хочет, чтобы в его войске сражались язычники.

«Нам нельзя, — сказал он, — рассчитывать на то, что у нас больше войска, мы должны возложить все наши надежды на Бога, ибо его сила и милосердие должны принести нам победу, и я не хочу, чтобы язычники сражались вместе с моими людьми».

Когда язычники услышали об этом, они посовещались, и четыре сотни человек решили креститься, а пять сотен отвергли крещение и повернули обратно в свои земли…

Св. Олаф сделал попытку увеличить свое войско, навербовав в него людей из местных крестьян (бондов), но оказалось, что почти все, кто могли носить оружие, присоединились к вражеской армии, которая, как уже было сказано, к моменту будущей битвы насчитывала 14000 человек (против примерно 1300…

«Говорят, — продолжает «Сага», — что, когда Олаф конунг построил свое войско, он поставил вокруг себя людей, которые должны были защищать его щитами. Для этого он отобрал самых сильных и ловких. Потом он позвал к себе своих скальдов и велел им быть рядом с ним.

«Вы должны, — сказал он, — стоять здесь и видеть все, что происходит, собственными глазами, тогда вам не придется полагаться на рассказы других, ведь потом вы должны будете рассказать об этой битве и сложить о ней песни»…

«Сага» говорит, что в день битвы «погода была хорошая и светило солнце. Но когда началось сражение, то и небо, и солнце побагровели, а потом вдруг стало темно, как ночью». В «Саге» битва при Стикластадире датируется 29 июля. По данным современной астрономии полное затмение солнца имело место 30 июля 1030 года. Войско бондов сражалось с кличем: «Вперед, вперед, войско бондов!», а люди св. Олафа — с кличем: «Вперед, вперед, люди Христа, люди Креста, люди конунга!»

Св. Олаф погиб так:

«Торстейн Корабельный Мастер нанес Олафу удар секирой. Удар пришелся по левой ноге выше колена. Финн сын Арни тотчас сразил Торстейна. Получив эту рану, конунг оперся о камень, выпустил меч и обратился к Богу с мольбой о помощи. Тогда Торир Собака нанес ему удар копьем, удар пришелся ниже кольчуги, и копье вонзилось в живот. Тут Кальв нанес конунгу удар мечом, удар пришелся с левой стороны шеи. От этих трех ран конунг умер. После его гибели пали почти все, кто сражался рядом с ним». Когда конунг Олаф Святой погиб, ему было тридцать пять лет, как говорит священник Ари Мудрый. Он сражался в двадцати больших битвах…»

«Из песчаного холма, где был сначала похоронен Олаф конунг, забил чудесный родник. Водой из этого источника многие излечились от своих недугов. Этот источник огородили, и воду из него бережно охраняют с тех пор. Сначала там построили часовню, а на том месте, где лежало тело конунга, поставили алтарь. Теперь на этом месте стоит церковь Христа…

Епископ радел о святых останках Олафа конунга. Он стриг ему волосы и ногти, ибо они росли так, будто конунг еще продолжал жить в этом мире». Последний раз волосы св. Олафу постриг его сводный брат Харальд Хардраада (Суровый), отправляясь в Англию в 1066 году на войну против короля Харольда Годвинсона. Харальд Суровый постриг волосы, закрыл, запечатал раку с мощами св. Олафа и не велел никому и никогда их больше открывать. Харальд Суровый погиб в Англии (о чем его предупреждал св. Олаф, явившись ему в видении незадолго до отплытия в Англию). Одержавший над ним победу английский король Харольд Годвинсон был вскоре убит в битве при Гастингсе (рыцарями Вильгельма Завоевателя)…

Сын св. Олафа Магнус остался в России при дворе благоверного великого князя Ярослава Мудрого. В «Саге Гнилая Кожа» («Гнилой Пергамент») утверждается, что решение оставить Магнуса у Ярослава было вызвано настоятельной просьбой жены Ярослава Ингигерд (будущей св. Анной Новгородской). После гибели св. Олафа князь Ярослав стал притеснять всех без разбора норвежцев, оказавшихся на территории Руси, в частности купцов, не давая им вести торговлю. Князь Ярослав поступал так, потому что считал, что все норвежцы изменили своему королю и виновны в его гибели. Между тем Магнус и его приближенные (а также гонцы от дружественных людей из Норвегии) обдумывали план свержения датского ига и возвращения короны законному ее наследнику — принцу Магнусу. Поэтому непримиримая политика Ярослава в отношении Норвегии не совсем была приемлема с точки зрения осуществления этих планов. Однажды норвежцы Карл и Бьёрн прибыли в Новгородскую землю для торговли. Их схватили и привели к Ярославу. «Конунг (Ярослав — прим. составителя) спросил Карла, кто он. «Я норвежец, — ответил тот, — и пришел сюда с хорошими деньгами и с моими товарищами». Конунг сказал: «Как это у тебя хватило дерзости прийти сюда? Ты думаешь, что у тебя счастье больше, чем у других людей, и что ты здесь наживешь деньги торговлей, где другие не могли сохранить жизнь? Как бы плохо ни приходилось от меня норвежцам, они всегда стоят худшего».

Карл ответил: «Не все одинаковы. Я солевар, человек малый, хотя теперь у меня есть деньги, и всегда был годен к чему-нибудь, и никогда не был противником Олафа конунга в мыслях моих».

«Думается мне, — сказал конунг, — что ты окажешься таков же, как и все другие норвежцы». Конунг велел взять его и заковать, и так было сделано. И после того конунг спросил совета у Магнуса, приемного сына своего, как быть с норвежцами. Магнус ответил: «До сих пор Вы, приемный отец, мало советовались со мной, но думается мне, что Норвегия не скоро станет моей, если дело пойдет к тому, что будут убивать всех, кто оттуда родом. Но Вы будьте милостивы, приемный отец мой, потому что они имеют право называться моими людьми. Думается мне, что мне лучше иначе действовать, чем ненавидеть друг друга, с теми людьми, которые оттуда».

В результате Карл был освобожден и стал связным между Ярославом и Магнусом, с одной стороны, и норвежцами, желающими воцарения Магнуса, с другой. Повсюду в Норвегии стали собираться отряды и группы недовольных. Не обошлось и без подкупа некоторых, на что деньги дал князь Ярослав. Когда лазутчики Ярослава попали к Эйнару Тамбарскельвиру, рассказали ему все, «показали те деньги и передали поручение Магнуса, сына конунга, Эйнар ответил так: «Мне все противнее становится такой подкуп знатных людей, с тех пор как Кнут это делал, но, с другой стороны, мне близко дело Магнуса, сына конунга».

Магнус победил и стал королем Норвегии. Власть датчан была сломлена.

Протоиерей Стефан Красовицкий.