Раздумья в юбилей победы Красной Армии под Москвой
Вложение:
Раздумья в юбилей победы Красной Армии под Москвой.jpg [ 13.49 КБ | Просмотров: 2206 ]
Новый, 1942 год, Советская Россия встречала в повышенном настроении. 70 лет назад наши войска одерживали первые в ходе Великой Отечественной войны победы. Но, возвращаясь к истории тех героических дней, всегда невольно задумываешься: могло ли быть так, чтобы эти победы были одержаны раньше? Можно ли было не допустить врага к стенам Москвы?
Слишком уж тяжело сложилась для нашей Родины война, чтобы не задумываться об альтернативах. Кто-то, конечно, сразу скажет избитую фразу «история не имеет сослагательного наклонения». Но ведь если это действительно было бы так, если бы ход истории представлял собой фатальную неизбежность, то мы не имели бы возможности судить о том, что в истории было плохо, а что хорошо. Не было бы тогда в истории ни добра, ни зла, ни ошибок, ни достижений, а во всём – была бы только одна безличная судьба… Нет, история постоянно ставит перед своими участниками тот или иной выбор! И в первую очередь – перед государственными деятелями.
Многое написано, хорошо и правильно, о причинах, побудивших советское руководство (то есть Сталина) в августе 1939 года подписать договор с гитлеровской Германией о ненападении и о разделе Польши. Установлено, что к этому шагу привела, прежде всего, антисоветская политика Англии, Франции и Польши. Доказано, что Сталин, подписывая этот договор, исходил из совершенно верных, с точки зрения достижения конечной победы, соображений о необходимости отсрочки для СССР неизбежного вооружённого столкновения с «третьим рейхом». Убедительно разъяснено, что присоединение к СССР Прибалтики, Западной Белоруссии (Чёрной Руси), Западной Украины (Червонной Руси), Бессарабии существенно улучшило стратегическое положение СССР перед войной. Действительно, легко представить, что, если бы немецкие войска летом 1941 года начали своё наступление с тех рубежей, которые имелись у СССР на западе за два года перед этим, то они продвинулись бы значительно дальше на восток, овладели бы и Ленинградом, и Москвой. Много верных слов сказано о том, что в 1939 году Красная Армия была значительно менее боеспособна, чем стала к лету 1941 года; что за два года в РККА появилась новая боевая техника, выдвинулись новые командные кадры взамен репрессированных; что были учтены уроки зимней войны с Финляндией; и т.д. и т.п. Это всё так.
Однако при этом почти никогда не упоминается о том, что эти 22 месяца отсрочки получила не только наша страна, но и нацистская Германия. Вопрос, на самом деле, должен стоять так: кто смог лучше использовать эту отсрочку для подготовки к великой войне: СССР или «третий рейх»?
А пока мы не ответили на этот вопрос, то правомерно будет любое сомнение в том, правильно ли, в контексте всех последовавших затем событий, поступил Сталин, пойдя в августе 1939 года на соглашение с Гитлером, а не решившись ввязаться с ним в войну сразу же.
Этот вопрос, безусловно, очень обширен, чтобы окончательно решить его в одной статье. Тут необходимо писать целую книгу, сравнивая многие вещи: состояние военной экономики, различные типы вооружений, функциональную готовность вооружённых сил сторон. Далеко не по всем параметрам можно будет провести количественное сравнение, а, значит, полученные при этом выводы будут далеко не бесспорными. И всё-таки исследование такого рода нужно. Здесь могут быть намечены только некоторые самые основные направления такого исследования
.
Сравнивая ситуации осени 1939 и лета 1941 гг. мы должны отметить, прежде всего, такое главное различие: у Германии в 1939 году не имелось оперативного плана молниеносного разгрома Советского Союза, подобного плану «Барбаросса».
Исходя из всей геополитической и военно-стратегической обстановки, исходя также из состояния самих германских вооружённых сил, такого плана и не могло быть. В 1939 году не была известна, в первую очередь, сама линия, где могло произойти боевое соприкосновение советских (и присоединившихся к ним в этом случае польских) и немецких войск. Далее, где бы эта линия ни находилась, она не заходила бы к югу далее Карпат. То есть, советско-германский фронт не простирался бы до Чёрного моря, как случилось в 1941 году. Участие Румынии в военных действиях против СССР в тот период исключалось, так как эта страна в своей внешней политике ориентировалась пока ещё на Англию и Францию, а те, в рассматриваемой ситуации, были бы формальными союзниками СССР.
По той же причине осенью 1939 года исключалось и участие Финляндии в войне против СССР. Присоединение Финляндии и Румынии к антисоветской коалиции, возглавляемой Германией, произошло лишь после того и вследствие того, как в 1940 году СССР включил в свой состав часть прежних финляндских и румынских владений. Следовательно, оперативные возможности Германии по ведению боевых действий против СССР были бы вынужденно ограничены. Они существенно уступали бы таковым 1941 года.
Говоря о ситуации в 1939 году, указывают на договора, имевшиеся у прибалтийских государств с Гитлером, предусматривавшие вступление туда немецких войск по просьбе этих правительства в случае «возникновения угрозы со стороны СССР». Но ведь ничто не мешало Советскому Союзу двинуть туда свои войска сразу же, как только туда вступят войска немецкие. Следовательно, армии обеих сторон вошли бы в пределы Прибалтики приблизительно одновременно. А это значит, что встреча между ними в 1939 году произошла бы не на советско-эстонской границе, то есть не у Нарвы и Пскова, а значительно южнее, где-то на рубеже Даугавы. Следовательно, никак нельзя однозначно утверждать, что, начав наступление с этого рубежа, немцы обязательно овладели бы Ленинградом.
В ходе войны против Польши в сентябре 1939 г. участвовала 61 дивизия германских сухопутных сил общей численностью примерно 1,8 млн. человек (ещё 43 дивизии вермахта находились на Западе). В них было задействовано 2379 танков и 2231 боевой самолёт (на Западе у немцев совсем не оставалось танков и только 1359 самолётов). Со стороны Советского Союза к операциям на западной границе (вылившимся в почти бескровное занятие бывших восточных районов Польши) в сентябре 1939 г. было привлечено 52 дивизии и бригады общей численностью всего 618 тыс. человек, но насчитывавших 4736 танков и 3298 боевых самолётов. К ним, при условии совместных действий против немцев, могли бы заблаговременно присоединиться польские войска общей численностью около 1 млн. человек, 600 танков и 800 самолётов. (М.И. Мельтюхов. Советско-польские войны. М., 2001).
Закончилось бы первое боевое столкновение между этими силами сокрушительным разгромом РККА? Крайне сомнительно.
Тем более, что данные относятся к советским войскам в условиях, когда советское руководство не планировало воевать с Германией. При отсутствии договора о ненападении с Германией численность советского контингента, видимо, была бы больше.
Даже если первые сражения привели бы к вытеснению советских войск на территорию СССР (в границах до 1939 года), то дальнейшее немедленное наступление германской армии было бы затруднено расширением оперативного пространства к востоку от довоенной советско-польской границы. Для этого немцам потребовалось бы существенное увеличение количества войск на Востоке. Кроме того, война начиналась бы не в начале лета, как в 1941 году, а осенью, значительно позже. Зимой неизбежно последовала бы оперативная пауза.
Можно с большой долей уверенности предположить, что в 1939 году Германия не сумела бы победить СССР.
А за зиму 1939/40 г. стороны накапливали бы силы, готовясь к решающей летней кампании 1940 года. При этом в распоряжении Советского Союза находилось бы значительно больше территорий, а значит и ресурсов, чем оставалось после сокрушительных поражений лета и осени 1941 года. Значит, в кампанию 1940 года Германия вряд ли смогла бы достичь таких успехов, какие она имела против СССР в 1942 году.
Таким образом, исходя лишь из оперативно-стратегической обстановки на сентябрь 1939 года, можно определённо говорить, что вступление в войну с Германией в той обстановке было для СССР выгоднее, чем в июне 1941 года.
Конечно, необходимо учитывать и другие обстоятельства. На бумаге число танков и самолётов в РККА было и летом 1941 г. выше, чем в вермахте. Но это не помогло нашим войскам успешно отразить вражеское вторжение. А в каком состоянии была наша армия в 1939 году?
Некоторые авторы, желая доказать функциональную неготовность Красной Армии к крупному вооружённому конфликту в 1939 году, доходят до утверждения, будто регулярная армия в СССР стала создаваться только осенью 1939 года. И в доказательство ссылаются на закон СССР от 1 сентября 1939 г. «О всеобщей воинской обязанности», говоря, будто якобы лишь он впервые установил принцип обязательной воинской службы в СССР в мирное время. Трудно сказать, чего в таких утверждениях больше – неосведомлённости или сознательной подмены понятий.
С 1925 по 1939 год в СССР действовал закон «Об обязательной военной службе». Он устанавливал порядок прохождения военной службы в мирное время всеми трудящимися, заменяя её другими видами воинской повинности для т.н. нетрудовых классов населения и лиц «непролетарского» происхождения.
Замена формулировки «обязательной» военной службы на «всеобщую» в 1939 году была вызвана не каким-то коренным изменением принципа комплектования РККА, а отменой всяческих ограничений гражданских прав по социальному принципу Конституцией СССР 1936 года.
Закон 1925 года не мешал неуклонному увеличению численности РККА в течение всего 1939 года. В сентябре 1939 года, то есть ещё до применения на практике нового закона, она достигла цифры в 5,3 млн. человек (А.В. Исаев. Антисуворов. М., 2004). Это было даже больше, чем потом в июне 1941 г. – лишь 4 млн. человек. Для сравнения: общая численность германских вооружённых сил в сентябре 1939 г., включая ВМФ и люфтваффе, составляла 4,5 млн. человек (М.И. Мельтюхов. Ук. соч.).
Зачем Сталину нужна была такая крупная армия осенью 1939 года, догадаться нетрудно. Пакты пактами, но неизвестно, как там будет на самом деле. Не захотят ли немцы, разбив Польшу, пойти дальше на восток? И действительно, будь у Гитлера уверенность, что он в 1939 году сможет разгромить СССР, разве стал бы он оглядываться на пакт о ненападении? Конечно, он поступил бы с ним также, как летом 1941 года. Ведь нападают всегда не на сильного, а на слабого противника! Договора о разграничении сфер влияния заключают не со слабым, а с сильным! Если Гитлер в августе 1939 года охотно пошёл на соглашение со Сталиным, значит, он очень сильно боялся советской военной мощи. И не напрасно.
У Гитлера было не меньше оснований опасаться масштабной советско-германской войны, чем у Сталина. Вермахт в 1939 году был совершенно не готов к такой войне.
Польская кампания была первой пробой новых тактических принципов вермахта. Причём – против заведомо более слабого противника. И нельзя сказать, что немецкие войска всюду оказались на высоте положения. Исход польской кампании был предрешён тем, что Польша сопротивлялась в одиночку и была раздавлена превосходящими силами противника. Учитывая общее превосходство немцев (в людях в 1,8 раза, в артиллерии в 3,5 раза, в танках и самолётах в 5 раз), а также ограниченное пространство, на котором была вынуждена обороняться польская армия, и сходящиеся направления, по которым действовал вермахт, можно сказать даже, что немцы воевали вяло и провозились в Польше слишком долго. Несмотря на такое удручающее соотношение сил, поляки в ряде мест довольно успешно оборонялись против немцев. Это показывает, что в 1939 году сами немцы только-только осваивали науку современной войны.
Реальный боевой опыт вермахта и РККА осенью 1939 года был одинаковым, то есть у тех и у других он был практически равен нулю. Никакого преимущества над нашими немцы в этом отношении не имели бы. Летом 1941 года положение в этом отношении существенно изменилось. Было бы совершенно неверно недооценивать опыт, приобретённый вермахтом в боях в Европе 1939-1941 гг. лишь на том основании, что они нигде не встретили серьёзного сопротивления. Наоборот, именно в боях, не требующих слишком большого напряжения, лучше всего оттачивать новые приёмы военного искусства и механизм управления войсками.
Ну, а получила ли Красная Армия между осенью 1939 и весной 1941 гг. опыт ведения боевых действий, равноценный немецкому? В войне с Финляндией? Эта война совершалась в особых условиях, её опыт не мог быть универсален. Финская армия либо жёстко оборонялась на хорошо подготовленных рубежах (линия Маннергейма), либо вела полупартизанскую войну в районе, плохо обеспеченном коммуникациями. В войне с высокоманевренным противником, каким оказался вермахт, опыт войны против Финляндии мог иметь лишь очень ограниченное применение. Вдобавок, непосредственно в военных действиях против Финляндии участвовала лишь небольшая часть всей РККА.
В отличие от Красной Армии, вермахт в 1939-1941 гг. приобрёл опыт ведения боевых действий в самых разнообразных условиях, против различных противников. Но самое ценное, что он оттуда вынес – чувство полного собственного превосходства над любым противником. Такого чувства, подкреплённого не пропагандой, а реальным боевым опытом, не было и не могло быть у Красной Армии в 1941 году.
О том, что осенью 1939 года в Германии, как среди гражданского населения, так и среди войск, царили не энтузиазм и воинственный дух (как летом 1914 года), а настороженность, граничившая с унынием, свидетельствуют почти все немецкие мемуаристы.
О слабой подготовке и низкой дисциплине в частях вермахта с тревогой докладывал Гитлеру сразу по завершении польской кампании главнокомандующий сухопутными войсками Браухич. Он сообщил о таких фактах:
«1. Пехота показала себя в польской войне безразличной и лишённой наступательного духа; ей не хватало именно боевой подготовки и владения наступательной тактикой, так же и ввиду недостаточного умения младших командиров.
2. Дисциплина, к сожалению, очень упала; в настоящее время царит такая же ситуация, как в 1917 г.; это проявилось в алкогольных эксцессах и в распущенном поведении при перебросках по железным дорогам, на вокзалах и т.п.».
«Армия нуждается в интенсивном воспитательно-боевом обучении, прежде чем она сможет быть двинута против отдохнувшего и хорошо подготовленного противника на Западе», – резюмировал Браухич свой доклад (Цит. по: В. Кейтель. Размышления перед казнью. Смоленск, 2000).
Конечно, можно утверждать, что оценки Браухича были пристрастными и оказались инспирированы оппозицией Гитлеру, сильной в руководстве вермахта и к которой, по общему мнению историков, принадлежал Браухич. Гитлер, по свидетельству Кейтеля, отверг доклад Браухича как поклёп на германскую армию. Однако было бы неверным считать, что он полностью проигнорировал содержавшиеся в нём оценки и советы. Судя по всему последующему, должные выводы из доклада Браухича руководством Германии были всё-таки сделаны.
Больше всего укрепили боевой дух и дисциплину германской армии её успехи в 1940-1941 гг. Ведь ничто так не поднимает настроение, как лёгкие уверенные победы.
В кампании на Западном фронте летом 1940 года немцы отработали технику дезорганизации тыла противника методом диверсий. Спустя год этот приём, применённый ими умело и в большем объёме, сильно способствовал успеху их вторжения в Россию. «Чтобы открыть путь своим войскам, Гитлер в подходящий момент использовал штурмовиков, которые проникали на территорию противника ещё в мирное время под видом коммерсантов или экскурсантов и по получении соответствующего сигнала переодевались в военную форму противника. Их задачей было выводить из строя коммуникации, распространять ложные слухи и, если возможно, похищать видных общественных деятелей. Этот замаскированный авангард немцев в других странах в свою очередь должны были поддерживать парашютисты» (Б. Лиддел-Гарт. Энциклопедия военного искусства. Стратегия непрямых действий. М.; СПб, 1999). Осенью 1939 года для внезапного и широкого применения этого метода против СССР у Германии ещё не было готово решительно ничего.
О сравнительной эффективности подготовки той и другой стороны к войне в 1939-1941 гг. можно наглядно судить, сопоставив эту подготовку в ВВС РККА и в люфтваффе. Как вспоминал будущий наш прославленный ас Великой Отечественной войны Александр Покрышкин, опыт воздушных боёв гражданской войны в Испании в выступлении одного из участников тех событий перед летчиками полка свёлся… к совету «отрезать плечевые привязные ремни», чтобы легче было выбраться из горящего самолёта. В начале войны эта нелепая рекомендация привела к несчастным случаям с трагическими исходами при аварийных посадках наших самолётов.
«Опыт воздушных боёв в Испании, Монголии, Китае был засекречен! А инструкции и наставления составляли те, кто сам не воевал».
(А.В. Тимофеев. Александр Покрышкин. Великий лётчик великой войны. М., 2009).
По окончании войны в Испании командующий люфтваффе Герман Геринг пригласил к себе лучшего аса германского легиона «Кондор» капитана Вернера Мёльдерса и предложил ему написать рекомендации о том, как следует строить тактику воздушного боя и организацию истребительных частей люфтваффе. Наставления Мёльдерса были положены в основу подготовки люфтваффе. Сам Мёльдерс, уже полковник, летом 1941-го командовал лучшей немецкой истребительной эскадрой на Восточном фронте.
В августе 1940 г. Геринг издал приказ, согласно которому каждую истребительную эскадру должен был вести в бой её командир. У нас же командир 20-й авиадивизии, в которой служил Покрышкин, А.С. Осипенко (тоже, кстати, ас испанской войны) сам в бой уже не летал. «Прилетая в 4-й полк, Осипенко ругал тех, кто служил здесь, и ставил в пример 55-й полк. И наоборот. Каждый прилёт комдива становился “событием”. … Осипенко обнаруживал у лётного состава недостаточную строевую подготовку или вдруг замечал мусор на аэродроме. И заставлял, прервав полёты, маршировать или цепью прочёсывать лётное поле в поисках окурков! Однажды Покрышкин и другие лётчики заявили: “Мы должны к защите Родины готовиться, а не собирать окурки”. Поразмыслив, Осипенко отменил приказ и уехал. Обычно же следовали разносы в духе: “Как руку держите?! Не умеете подходить к генералу!”» (А.В. Тимофеев. Ук. соч.).
В декабре 1940 г. на сугубо деловом совещании высшего командного состава видов советских вооружённых сил в Москве, посвящённом насущным вопросам подготовки к войне, главком ВВС П.В. Рычагов «предлагал, говоря о взаимодействии авиации с наземными войсками, “научить пехоту, танковые части и конницу обозначать свои расположения полотнищами, цветными дымами и другими средствами…” …Вместо радиостанций – цветной дым… С удовлетворением в июне 1941 года немецкое командование установило, что в советских ВВС отсутствует отдельная служба связи, подобная корпусу воздушной связи люфтваффе. Ни слова нет в докладе начальника Главного управления ВВС об отставании в новой технике, моторах, о нехватке бензина для подготовки лётчиков» (Там же).
Александр Покрышкин вспоминал:
«Как нам трудно было в воздухе без радиосвязи! … Это заставляло нас строить плотные боевые порядки в группе, они же были невыгодны из-за плохой маневренности в воздушном бою. А сколько можно было спасти жизней лётчиков, если бы при наличии радиостанций своевременно предупредить своего товарища, находящегося в смертельной опасности». Новая советская военная техника была хорошо засекречена от собственных войск, но не от противника. Поэтому новые «МиГи», «Яки» и «Су» неоднократно попадали под огонь наших же истребителей и зенитных батарей.
Если бы плохо было только в авиации… А как быть с тем, что перед началом войны танковые войска Киевского особого военного округа (где была самая крупная советская танковая группировка) были укомплектованы запасными частями всего на 19%?! И в первые же дни войны большинство танков вышли из строя не от огня противника, а ещё в ходе выдвижения на боевые позиции? (Великая Отечественная война. М.: «Наука», 1998. Кн.1).
Сопоставляя все эти и многие другие подобные факты, невозможно избавиться от ощущения, что время для подготовки к великой войне между сентябрём 1939 года и июнем 1941 года было значительно лучше использовано Германией, чем нашей страной.
А как прикажете оценить тот факт, что к лету 1941 года в распоряжении нацистской Германии находились ресурсы всей континентальной Европы? Тогда как осенью 1939 года Германия могла рассчитывать только на Австрию, Чехословакию и Западную Польшу. Западная и Северная Европа находились вне её доступа. Румыния, Венгрия, Финляндия ещё не были союзниками Германии. Муссолини объявил нейтралитет Италии в конце августа 1939 года. Спрашивается, когда геополитическая обстановка в Европе была более благоприятна для СССР в плане вступления в открытую борьбу с Германией – тогда или летом 1941 года? Ответ, кажется, очевиден.
В объяснение решения Сталина в августе 1939 года ссылаются на двусмысленное поведение Англии и Франции и на то, что эти западные страны не оказали бы Советскому Союзу никакой реальной помощи в войне против Германии. С этим не приходится спорить. Но ведь всё дело в том, что они и в 1941 году не оказали такой помощи! С Францией всё ясно – она была повержена Гитлером годом раньше, и её ресурсы питали теперь вермахт (чего, кстати, ещё не было и не могло быть в 1939-м). Что касается Англии, то как раз накануне вторжения в Россию Гитлер, как считают многие историки, фактически заручился, через своего заместителя Гесса, гарантиями невмешательства Англии в войну на Востоке. Во всяком случае, Сталин всю войну верил в то, что, благодаря миссии Гесса, между Англией и нацистской Германией существовал секретный сговор, направленный против СССР. Спрашивается, чем же такая ситуация, сложившаяся к лету 1941 года, была для Советского Союза лучше той, что была в августе 1939 года?
Одним из мотивов, побудивших Сталина пойти на соглашение с Гитлером, выставляют также незавершённость советско-японского конфликта на реке Халхин-Гол. Мирное соглашение было подписано только 15 сентября 1939 года. Сталин мог опасаться войны на два фронта. Однако, хотя к 23 августа на Халхин-Голе ещё шли бои, их исход уже не вызывал сомнений – настолько велико было превосходство советских войск. А после них Япония вряд ли, при всём своём желании, могла продолжать конфликт. По данным самих же японских историков, в ходе этих боёв потери японских войск составили 73% первоначальной численности! (К.Е. Черевко, А.А. Кириченко. Советско-японская война. Рассекреченные архивы. М., 2006) Так что если бы Япония в тот момент не пошла на подписание мирного соглашения, то она рисковала потерять всю Маньчжурию уже осенью 1939 года!
Справедливое возмущение двуличной политикой предвоенных Англии и Франции, стремившихся вовлечь Советскую Россию в войну против Германии, а самим остаться в стороне, не должно заслонять для наших патриотических историков главного факта, отчётливо вырисовывающегося при анализе всех изменений стратегического расклада, последовавших между 23 августа 1939 и 22 июня 1941 гг.: заключение германо-советского пакта о ненападении оказалось важной дипломатической победой в большей степени Гитлера и Риббентропа, чем Сталина и Молотова.
Главный мотив и главная ошибка Сталина в августе 1939 года представляются очевидными. Главный мотив заключался в том, что Советский Союз в это время не мог разгромить Германию. А только такая война и имела бы смысл в глазах Сталина, чтобы её начинать – война ради полного разгрома противника. Тогда, в августе 1939 г., он не предвидел, что спустя два года ему придётся воевать с Германией уже ради сохранения собственной страны.
Сталин считал, что сумеет лучше подготовить страну к тотальной войне. Он не предвидел, что немецкие танковые дивизии будут проходить до 100 км в сутки и тем самым поставят Советский Союз на грань уничтожения.
100 км в сутки – не преувеличение. Об этом свидетельствует, например, боевой путь 7-й танковой дивизии 39-го моторизованного корпуса 3-й танковой группы в составе группы армий «Центр» в первые дни войны. Этот путь чётко прослеживается на оперативных картах. Взаимодействуя с 20-й танковой дивизией, она к исходу 22 июня достигла Алитуса и форсировала Неман, пройдя с боями 60 км. В следующие два дня, 23-24 июня, действуя в глубоком оперативном тылу советского Западного фронта, дивизия взяла Вильнюс, достигла Молодечно и вечером 24 июня была уже к северо-востоку от Минска. За двое суток она прошла более 200 км (если считать только по прямой линии), сея панику и уничтожая тылы советских войск, нарушая их управление и готовя крах нашего Западного фронта.
Этим умением немецкие войска в 1939 году ещё не обладали. Коль скоро наши войска учились на собственных ошибках, то можно обоснованно предположить, что цена этого учения в 1939-1940 гг. была бы не такой высокой, какой она оказалась в 1941-1942 гг.
Главным же очевидным просчётом Сталина, надеявшегося на отсрочку, стал неожиданно быстрый крах Франции летом 1940 года и завершение боевых действий на западноевропейском сухопутном театре. Справедливости ради необходимо сказать, что этот исход был неожиданным в то время для многих, в том числе и в нацистском руководстве. Можно даже предполагать, что, не прими германское командование плана прорыва через Арденны (предложенного независимо друг от друга Гитлером и генералом Манштейном), а следуй оно своему первоначальному плану, то англо-французские войска в мае 1940 года избежали бы столь полного разгрома, и война на Западе вполне могла затянуться.
Так что же? Автор утверждает, что договор 23 августа 1939 года был серьёзной ошибкой, а то и «преступлением» (как доказывают некоторые) советской внешней политики? Конечно, нет. Ко всем приведённым рассуждениям полностью применима поговорка «всяк задним умом крепок». Об обоснованности любого решения необходимо судить не по последствиям, а по ситуации на момент принятия этого решения. Ситуация же была такова, что не все перечисленные здесь последствия с неизбежностью вытекали из советско-германского договора.
Исходя же из непосредственной пользы для Советского Союза, решение Сталина было совершенно обоснованным и правильным. Но, как мы показали выше, не единственно возможным.
И в свете произошедшего потом, в 1941-1942 гг., достойно сожаления то, что Сталин не оказался настолько прозорлив, чтобы предвидеть всё, что могло произойти. Мы вправе сожалеть о том, что он не пошёл на риск войны с Германией осенью 1939 года. Об этом имеет смысл поразмыслить сейчас, вспоминая 70-летней давности победу под Москвой. Есть основания думать, что нацистский натиск на Восток мог быть остановлен раньше, меньшими жертвами с нашей стороны и значительно западнее, чем это произошло на самом деле.
В любом случае, нет никаких оснований утверждать, что пакт о ненападении с Германией позволил Советскому Союзу летом 1941 года в большем всеоружии встретить гитлеровскую агрессию, чем это было бы возможно осенью 1939 года. Тем более, необоснованны суждения, будто этот пакт обеспечил Советскому Союзу победу в неизбежно грядущей Великой Отечественной войне. Восторженные оценки этого договора, полемически заострённые против надуманной идеологической версии об «ответственности СССР за развязывание Второй мировой войны», должны с течением времени уступить место более спокойным и взвешенным оценкам последствий данного события.
http://www.stoletie.ru/versia/doshli_by ... -01-03.htm
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
