Юрий Круговых, сообщество "Орлиное Гнездо":
Национал-сталинисты очень любят вранье, будто Джугашвили отказался от мировой революции. На самом деле это не соответствует истине. Еще 23 февраля 1938 года газета "Новая Сибирь" перепечатывает слова Джугашвили с XVIII съезда:
«…наша армия воспитывается в духе интернационализма, в духе единства интересов рабочих всех стран, именно поэтому она, наша армия, является армией мировой революции, армией рабочих всех стран».
На той же странице публикуется речь командующего войсками СибВО М. А. Антонюка: «Чувства интернационализма проникают всю нашу Красную Армию, которая является армией мировой революции, армией рабочих всех стран. В этом состоит огромная сила нашей Красной Армии.
Интернациональный характер нашей Красней Армии означает, что совсем не исключена возможность такой международной обстановки, при которой Красная Армия Советского Союза придет на помощь другим народам, борющимся за свою независимость. […]
Под знаменем партии Ленина-Сталина победили мы в боях за Октябрьскую революцию. […] Под этим же знаменем победим мы в пролетарской революции во всем мире!» [1].
Любому человеку, хоть мельком знакомому с советской цензурой, понятно, что просто так подобное в прессу попасть не могло . Ни о каком отказе от мировой революции речи не шло, как минимум, за три года до начала войны с Германией и за полтора до расчленения польского государства.
Как нам известно, 22 сентября 1939 года в Бресте состоялся совместный парад Вермахта и РККА по случаю распила Польши между двумя странами. Германии было жизненно важно обезопасить восточное направление перед наступлением на Париж и битвой за Британию. На откуп СССР отдавалась Западная Украина и Белоруссия, Прибалтика, немцы заставили Румынию отдать захваченные у Царской России Северную Буковину и Бессарабию. Кроме того, Финляндия признавалась сферой влияния СССР, если… хехе, он сможет ей завладеть. С началом Финской кампании на отбитой территории Карельского перешейка СССР создает марионеточное правительство Финляндской Демократической Республики (ФДР) во главе с Отто Куусиненом. Предполагалось, что в итоге вся Финляндия будет подчинена ему и приведена в вассальную зависимость от Джугашвили. Захват Финляндии мог не только перерезать поставки древесины и никеля в Рейх, но и создавал угрозу шведским железорудным месторождениям в Лапландии. В случае отсечения немцев от шведской стали это уже в ближайшие месяцы бы привело к остановке если не всей промышленности Рейха, то, по крайней мере, ее военной части. Однако бездарное советское руководство захватить Финляндию не смогло.
Уже в ноябре 1940-го года Молотов прибывает в Берлин, где выкатывает немцам чудовищные требования. 13 ноября у него состоялась беседа с Гитлером. На ней он выразил неудовольствие, что Германия и Италия гарантировали Румынии (основному поставщику нефти для Рейха) дальнейшую неприкосновенность и не позволили откусить от нее также еще и Южную Буковину. Молотов выразил уверенность, что Германия в ближайшем будущем учтет интересы СССР в отношении Румынии. Гитлер говорит, что Финляндия остается областью русских интересов, но предостерегает Молотова от новой войны. Гитлер признает, что СССР имеет интересы в Черноморских проливах. Молотов пытается прощупать почву на предмет отнесения Болгарии к области интересов СССР, но Гитлер ничего конкретного обещать не собирается, отсылая Молотова к самим болгарам. В тот же день он говорит с Риббентроппом. Молотов заявляет, что сфера интересов СССР лежит на юг, к Индийскому океану, заявляет о заинтересованности в Турции и Венгрии, а также в базах на датских проливах, связывающих Балтийское и Северное моря.
25 ноября Молотов встречается с германским послом Шуленбургом. Теперь Молотов заявляет о необходимости создания в районе Босфора и Дарданелл военной и военно-морской базы, о признании района Персидского залива сферой советских интересов, об отказе Японии от прав на концессии на Северном Сахалине[2].
Уже поверхностный анализ позволяет сказать, что наглости Джугашвили не было предела. Если бы немцы согласились на его условия, то они тем самым подписали бы всей Европе смертный приговор. В таком случае СССР не составляло бы труда перерезать поставки важнейших ресурсов для немецкой промышленности течение пары недель, сведя на нет любые попытки Германии сопротивляться советской агрессии. В условиях же разгрома Франции противостоять Советскому Союзу, после поражения Германии, на континенте было бы просто некому.
Могут, конечно, сказать, что будущее нападение неочевидно. Но воспоминания людей о предвоенном времени, в т.ч. и высокопоставленных лиц, дают нам ясное понятие, как обстановка воспринималась на местах. Вот что нам говорит Леонид Ильич Брежнев:
«Помню, в 1940 году Днепропетровский обком партии собирал совещание лекторов. Я тогда уделял особое внимание военно патриотической пропаганде, о чем и шел у нас разговор. А был, как известно, заключен договор о ненападении с Германией, в газетах публиковались снимки встреч Молотова с Гитлером, Риббентропа со Сталиным, договор обеспечивал нам необходимую передышку, давал время для укрепления обороноспособности страны, но не все это понимали. И вот, как сейчас вижу, встал один из участников совещания, хороший лектор по фамилии Сахно, и спросил:
– Товарищ Брежнев, мы должны разъяснять о ненападении, что это всерьез, а кто не верит, тот ведет провокационные разговоры. Но народ то мало верит. Как же нам быть? Разъяснять или не разъяснять?
Время было достаточно сложное, в зале сидело четыре сотни человек, все ждали моего ответа, а раздумывать долго возможности не было.
– Обязательно разъяснять, – сказал я. – До тех пор, товарищи, будем разъяснять, пока от фашистской Германии не останется камня на камне!
В ту пору я был секретарем Днепропетровского обкома по оборонной промышленности. И если кто и мог позволить себе благодушие, то я каждодневно должен был думать о том, что нам предстоит. На мою долю выпало немало важных и срочных дел по организации и координации такого мощного комплекса обороны, каким был в то время юг Украины, и в частности Приднепровье.
Заводы, изготовлявшие сугубо мирную продукцию, переходили на военные рельсы, наши металлурги осваивали специальные марки стали, мне приходилось связываться с наркоматами, вылетать в Москву, бесконечно ездить по области. Выходных мы не знали, в семье я бывал урывками, помню, что и в ночь на 22 июня 1941 года допоздна засиделся в обкоме, а потом еще выехал на военный аэродром, который мы строили под Днепропетровском. Этот стратегически важный объект был на контроле в ЦК, работы шли днем и ночью, только под утро я смог вернуться со строительной площадки»[3].
В 1973 году маршал Иван Конев, назначенный в январе 1941 года командующим Северо-Кавказским военным округом, вспоминал о том, как его принимал нарком обороны маршал Семен Тимошенко в связи с вступлением в должность: «Он сказал: «Мы рассчитываем на Вас. Будете представлять ударную группировку войск в случае необходимости нанесения удара»[4].
В начале июля 1941 года бывший командующий ЗапОВО генерал армии Павлов признавался, как так получилось, что немцы уничтожили советскую авиацию в первые же дни: «Я… допустил преступную ошибку, что авиацию разместили на полевых аэродромах ближе к границе, на аэродромах, предназначенных для занятия НА СЛУЧАЙ НАШЕГО НАСТУПЛЕНИЯ (выделено мной – Ю. К.), но никак не обороны. В результате таких действий в первый же день войны авиация понесла огромные потери, не успев подняться в воздух…»[5]
О скором начале войны все здравомыслящие люди прекрасно знали. На границе происходила концентрация войск и складов. 5 мая 1941 года Джугашвили выступил на приеме в честь выпускников военных академий:
«3-е выступление товарища Сталина на приеме
Выступает генерал-майор танковых войск.
Провозглашает тост за мирную Сталинскую внешнюю политику.
Товарищ Сталин — разрешите внести поправку.
Мирная политика обеспечивала мир нашей стране. Мирная политика дело хорошее. Мы до поры, до времени проводили такую линию на оборону — до тех пор, пока не перевооружили нашу армию, не снабдили армию современными средствами борьбы.
А теперь, когда мы нашу армию реконструировали, насытили техникой для современного боя, когда мы стали сильны — теперь надо перейти от обороны к наступлению.
Проводя оборону нашей страны, мы обязаны действовать наступательным образом. От обороны к военной политике наступательных действий. Нам необходимо перестроить наше воспитание, нашу пропаганду, агитацию, нашу печать в наступательном духе. Красная Армия есть современная армия, а современная армия — армия наступательная»[6].
Пенсионер Молотов, рассказывая о последних предвоенных месяцах 1941 года, в частных беседах ограничивался полупризнаниями, но в то же время весьма многозначительными: «Ошибка была допущена, но, я бы сказал, второстепенного характера, потому что боялись сами навязать себе войну»; «Гитлеру ничего не оставалось делать, кроме как напасть на нас, хотя и не кончена война с Англией, да он бы никогда ее не закончил — попробуй закончи войну с Англией!» [7]
В общем, все факты указывают на то, что т. Джугашвили был не меньшим поджигателем мировой бойни, чем Адольф Гитлер. Вопрос стоял лишь в том, кто нападет первым.
[1]
http://elib.ngonb.ru/jspui/bitstream/NG ... /2/044.pdf[2] Факты приводятся на основе анализа следующего сборника документов: Документы внешней политики. 1940—22 июня 1941. Т. XXIII. Кн. 2. 1 ноября 1940 г. - 22 июня 1941 г.— М. 1998.
[3] Цит. по эл. версии книги: Брежнев Л. И. Малая земля
[4] Конев И. С. Записки командующего фронтом. М., 1991. С. 538-539.
[5] Журнал «Армия». 1997. № 4. С. 29.
[6] РЦХИДНИ. Фонд 558, опись 1, дело 3808, листы 1-12.
[7] Цит. по эл. версии книги: Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева. М., 1991.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
