Эпиграф.
«Например, есть диаспора ингушей – они спокойные, трудолюбивые, пусть приезжают, и мы будем давать им эти дома. Пусть работают, выделим ему деньги как безработному."
Эдуард Россель.
++++++++++++++++++++++++++++++++++++++
Рабы немы
Как русские становятся кавказскими пленниками.
У Хасана есть русский раб, у Саида есть, они себе взяли, а я не могу, - жалуется соседу невысокий кавказец в войлочной шапке. - Новых давно не привозят, а старые или передохли, или больные, или водку пьют".
...На ногах у него нет деревянных колодок.
Его не приковывают длинной цепью, не бьют плеткой, не держат в зиндане. Но он - раб. На Кавказе иметь такого в хозяйстве удобно и престижно. Он служит хозяину за еду, ночлег и ежедневную бутылку паленой водки. Выполняет самую грязную работу. Он привык быть рабом.
Ему нечего терять, кроме своих цепей. Но он почему-то за них держится.
РАБ МЕЛЬНИЦЫ В паспорт вложена фотография: интересный 40-летний мужчина, тщательно выбрит, подтянут, при галстуке.
Снимок сделан в 1992 году.
Тогда Александр таким и был - здоровым, молодым, свободным. То, что я вижу сейчас, обозначается точным определением "синяк". От постоянного пьянства опухло лицо, мутные глаза как будто смотрят сквозь собеседника, рубаха и джинсы многолетней выдержки явно с чужого плеча. "Ну, за встречу", - он торопливо поднимает грязный стакан дрожащими руками.
Пить это почти невозможно: какая-то жуткая сивуха с запахом бензина. Слава, оперативник, который и привел меня к Александру, быстро оценивает ситуацию: "Слышь, Сашок, давай я сбегаю барышне какой-нибудь дамский напиток возьму. А вы пока поговорите". Сашок согласно кивает головой. Ему все равно - было бы горючее. "Давно живешь здесь, Саша?" - спрашиваю я. "Да давно уже, - охотно начинает он. - В этой... ну, в смысле, в этом помещении уже года два". Помещение - это подсобка рядом с частной мельницей и хлебопекарней. Грязная каморка, голые стены, заклеенное газетами окно. Стол, табуретка, кровать. На полу кучей свалена одежда.
Его история традиционна для Кавказа.
Русский, жил в Астрахани, потом уехал в Грозный. В начале первой войны в дом попал снаряд. "Соседи мои, ингуши, сказали: пора уходить, пока не убили. И меня позвали с собой". Александр уехал в Назрань. Жил с теми самыми добрыми соседями. Они не бедствовали: в Назрани был дом, в соседнем Карабулаке свой бизнес - мельница. Однажды мельник не вышел на работу, и его с легкостью заменил Саша. С тех пор и повелось: Саша то и дело что-то мастерил, чинил, ремонтировал.
Денег ему не платили: "Э, какие деньги, мы же братья, да?" "Сначала я у них жил, в доме, - говорит Саша. - Дом большой, семья: отец, восемь сыновей, у них свои семьи. У меня там даже комнатка была. А потом уехал, теперь вот здесь живу, на мельнице". За работу ему время от времени подкидывали денег. Потом стали давать только на еду по 30 рублей в день. Хотя и сам Саша, и его хозяева прекрасно понимают: каждый тридцатник уходит на горючее.
"А семья у тебя есть?" - спрашиваю. "Есть, - кивает. - Жена и два сына. Они в Астрахани живут". - "А почему ты к ним не уедешь?" - "Если выпишусь, - начинает путано объяснять он,- то у меня не будет права на компенсацию в Грозном". Опер Слава уже вернулся и внимательно слушает наш разговор. Ситуация, по мнению Славы, совершенно очевидная. Либо в Грозном он вообще никогда не был (регистрация у Саши астраханская), либо в 90-х уехал на заработки в Чечню и попал в эту семью. Дальше - по отработанной схеме. Ему запудривают голову мифической компенсацией, на которую он якобы имеет право, потом плотно подсаживают на пузырь. Сейчас он уже никуда не денется. А зачем? Ему и тут хорошо.
Однажды старая ингушка втолкнула в дверь мельницы девчонку - волосы светлые, без платка, в короткой юбке - и проворчала Саше: "На вот... Место себе сами найдете".
Так мне жалко стало ее, делится Саша. "Говорю: вот тебе кровать, ложись, дочка, спи, а я в другом месте переночую. Ну не мог я ее тронуть, у нее даже грудь была неразвита".
Слава объясняет: "Видимо, хозяева решили его таким образом поощрить. Прислали проститутку. Причем, похоже, русскую и начинающую - на обкатку. Кавказцы традиционно держат публичные дома, занимаются сутенерством, а вот сами девочки - или русские, или украинки".
РАБА ЛЮБВИ
"Послушай, Ира, все эти люди, которые сюда приходят, просто используют тебя. Почему ты это терпишь? Зачем вообще с ними спишь?" Она не обижается, хотя и отвечает раздраженно: "А выбор есть у меня? Если с ними здесь не спать, меня в горы увезут. Буду там черемшу собирать и точно так же спать с ними.
Только еще бить будут и друг другу перепродавать..." Ире не было семи лет, когда мама ее умерла, а отец сошелся с другой женщиной. Девочку отдали в интернат. Когда ей исполнилось 18, как и полагается в романах и фильмах, встретился он - джигит Аслан, жгучий брюнет, гордый сын Кавказа. С ним Ира и уехала в Грозный. Но красивой сказки не получилось. "Муж требовал, чтобы я их веру приняла, - вспоминает Ира. - А я православная, крещеная. Мы часто ссорились из-за этого, а потом он меня выгнал. Два сына у нас было, он их себе забрал. Я больше их и не видела.
Как раз в первую войну..." Ира уехала из Чечни в Ингушетию, жила в Серноводске, там было много русских, она не чувствовала себя одиноко. Потом переехала в Назрань. Появился мужчина - ухаживал, помогал. Но он ингуш, а она русская. Поэтому о браке даже речи не заходило. Когда Ира родила ребенка, отец его не признал. Ира работала в киосках, торговала на рынке, больше всего ей хотелось подкопить денег и уехать. Об этом узнали. Поздно ночью в дом вошли мужчины. Иру изнасиловали и избили, забрали все накопленные деньги и ушли.
Вместе с деньгами исчезли и документы. Она сбежала из Назрани в другой ингушский город. Устроилась на несколько работ. Техничкой на завод за комнату. Семь месяцев назад нашла еще работу - в местном отделе милиции. За 1500 рублей в месяц. Столько, во всяком случае, ей обещали. "Вот рассчитались со мной, - вздыхает Ира. - Отдали за все месяцы 3 тысячи рублей..." Обращалась в отдел по защите русского населения администрации города Назрани.
Просила помочь восстановить паспорт. Начальник отдела сказал, что в этом помочь не может. Зато, мол, на Пасху всем русским полагается по тысяче рублей. "Выдали мне эту тысячу, потом еще в местных новостях показали, как хорошо помогают русским". Только через час разговора она неохотно сознается: время от времени к ней приходят мужчины.
Местные. По одному или сразу несколько.
Приносят водки, закуски, редко денег. Тем, что остается после гостей, Ира кормит сына.
"А что мне еще делать? - она с вызовом смотрит на меня. - Хоть какая-то защита. Я вот сказала милицейскому начальнику по своему месту работы, что за такие деньги больше пахать не собираюсь. Он знаешь, что ответил? На работу не выйдешь - ноги переломаю! Да здесь почти все русские бабы так живут. Документы отбирают или воруют, работай либо за крышу и еду, либо... сама знаешь".
РАБ ОМОНа
Русских, желающих рассказать о своей жизни на Кавказе, больше не нашлось. Даже те, кто сначала соглашался встретиться и поговорить подробнее, отменяли встречи, не приходили или говорили прямо: "Если хозяин узнает, что я виделся с журналистом... Так что лучше не будем".
Большая часть русских рабов - те, кто бежал в свое время из Чечни. Некоторые попали сюда из соседних областей. Схема проста: поехали на заработки, встретили работодателей - ингушей, чеченцев, жителей Дагестана. Обещали много денег. Потом потерянные либо украденные документы, угрозы: "Местных много, и все - родственники, а ты, русский, здесь совсем один". Предлагают работу за кров, еду и алкоголь. Человек привыкает.
Мысль о том, чтобы накопить все-таки денег, найти способ вырваться, появляется все реже, а потом и вовсе уходит.
Власти пробовали решить эту проблему.
После первой чеченской войны появился указ тогдашнего президента Ингушетии Руслана Аушева. "В связи с использованием отдельными гражданами в личных целях труда лиц без определенного места жительства ПОСТАНОВЛЯЮ: ...выявить местонахождение лиц без определенного места жительства и факты использования их в личных целях.
При отсутствии трудового договора и документа, удостоверяющего личность, Министерству внутренних дел ИР к лицам без определенного места жительства принять меры в соответствии с действующим законодательством. Президент Ингушской Республики Р. Аушев". Хотели как лучше, получилось как всегда. По словам вырвавшихся из неволи людей, этот указ спровоцировал волну убийств узников, которых отпускать на свободу никто не собирался из страха огласки.
Но и содержать их из-за указа стало опасно - могли оштрафовать.
Между тем и сама власть от бесплатной рабочей силы не откажется. В Ингушетии я видела одного русского. Имени его никто не знает. Возраст - за пятьдесят. Отзывается на кличку Собачник. Живет вместе с собаками ингушского ОМОНа в городе Карабулак. Тесная каморка, обноски, скудная пища. Правда, не пьет - собаки не переносят запах перегара. А он любит собак. Ухаживает за ними, воспитывает. "А омоновцы к Собачнику как относятся?" - спрашиваю у наших военных, которые и показали мне этого безымянного русского. "Понятно, как, - отвечают. - Как к собакам".
Совсем недавно на глазах Собачника омоновец застрелил одного из псов. Видимо, был не в духе.
Автор: Светлана Метелева
http://www.ruscourier.ru/archive.php?id=426&vo=20
