А ты бы старшим не хамил бы.
А по существу: какое отношение это имеет к равным возможностям, и откуда ведомо, что если бы продолжалось Самодержавие, то в космос не полетели бы.

В космос летали, а полстраны жило без элементарных удобств. Израиль вот как-то без своих космонавтов обходится, и живут там люди неплохо, хотя ни нефти ни газа нет, военный бюджет огромный.

Щас скажут, что там типа тепло дюже, потому еврейская морковь быстро созревает, и почва песчаная лучше нашей глины.

Короткая же у вас память.


Ну так как, есть желающие отправится в счастливое советское прошлое собачатины погрызть?

Может, на заре советской власти собак и ели. Впрочем, в царской России тоже собак, наверно, кушали, раз помирали от голода и холода. Граждане, неужели вы не читали классическую литературу, раз приходится ее цитировать в доказательство простых истин? Никогда русскому бедняку не жилось на Руси хорошо.

Но если говорить о послевоенных годах (50-х, 60-х), то никаких собак уже не ели, а было относительное социальное равенство и благоденствие. При царской власти такого благоденствия не было никогда. Всегда имело место ГРУБОЕ неравенство. То есть не просто кто-то побогаче, кто-то победнее, а именно грубое расслоение: баре и крепостные, дворяне в театральных ложах и прачки, умирающие в подвалах.

Отдохни на сутки

Всегда считала Ксению здравомыслящей и умной женщиной. А нынче просто поражена. Что с Вами стало, Ксения? Где и чего такого непотребного Вы начитались, прям агитки с большевицких митингов?

Ааа! это другой вопрос.

Тогда надо смириться с тем, что справедливость в нашем мире недостижима. И не будем высказывать недовольство: мол, власть такая-сякая, закручивают гайки малоимущим; не дают возможности бедным детям учиться; медицина у нас платная, а кто платить не может - ложись да помирай; пенсии маленькие и т.п. Скажем себе дружно: Господь всем дал равные возможности для спасения (а ведь и правда!), а пенсия, вуз и платное узи - дело десятое и для спасения не важное.

Однако так не получится. Потому что нормального человека (любого достатка!) будет угнетать очевидная несправедливость общества, построенного на грубом неравенстве. Разумеется, Царствия Божьего на земле не построить, и даже при самом удачном государственном устроении некоторого неравенства не избежать. Но, повторюсь, одно дело - разница между советским слесарем и профессором, и совсем другое - разница между крепостным крестьянином и графом. Первые были относительно равны: оба жили в квартире, а не в собачьей будке, оба нормально питались, у обоих дети ходили в школу, ездили в лагерь, могли поступить в институт, а тот факт, что один ездил на Волге, а другой - на метро, был не так уж важен. Сын слесаря, выучившись, вполне мог стать профессором. А главное - человеческое достоинство гражданина не было попрано!

Разница же между крепостным и графом - это пропасть, которую никогда, ни при каких обстоятельствах не перейти. А главное - унижено человеческое достоинство, попран образ Божий в ближнем (кто не согласен, вспоминаем классиков - да вот хотя бы "Муму"). Потому что когда один человек жирует на костях другого, еще и безнаказанно унижая его (я имею в виду крепостное право) - это неправильно, несправедливо и небогоугодно. И никто меня в этом не переубедит.

А стремление человека к справедливости заложено в нас Создателем. Это своеобразный закон совести. Вернее, индикатор совести в нас.

Вот Владыко Вениамин об этом пишет (читали выше?), так что моя точка зрения не оригинальна.

А что, Фотина? Вы бы хотели быть Татьяной из Муму? Не всем же барами быть - кому-то надо и крепостным родиться.

И еще просьба: если есть что сказать по существу - говорите, возражайте, аргументируйте. Нормальная дискуссия без оскорблений и воплей - это всегда интересно. А кудахтать и переругиваться ("ах-ах, что случилось, вам бы галоперидолу!") - это глупо и по-детски, а мы тут все взрослые люди.

Вот давно не хватало тут ба... женщины, которая могла бы по-женски на место эту дворянку поставить

Попирали человеческое достоинство в СССР, да еще как, например в доблестных ВС СССР, а про места лишения свободы, вообще, говорить излишне.

Еще немного из истории крепостничества и истинном положении дел в дореволюционной России. Призываю не полениться и прочитать сей текст.





Протоиерей МАКСИМ ХИЖИЙ

Факты из жития Игнатия Брянчанинова.

"...Вкратце суть дела такова: в одном из сел, входящих в имение означенного помещика, приходской священник узнает на воскресной службе о том, что практически все девушки — крепостные крестьянки, включая малолетних, подверглись насилию со стороны барина. Леденящая ужасом подробностей история с доведением жертв до самоубийства, одновременным растлением сестер, надругательством над девушками после их Причастия Великим Постом предстает со страниц следственного дела. В своей объяснительной записке архимандрит Игнатий восклицает, что “разврат Страхова — какой-то неестественный!”[2]. Важным является то, что эта история произошла за 15 лет до отмены крепостного права, а не в эпоху печально известной Салтычихи. Она развеивает миф о некоем исконно русском “целост­но-крепостном” укладе[3], понимаемом чуть не как “монашеское послушание”. Так, по крайней мере, писал о крепостничестве известный духовный автор русского зарубежья архимандрит Константин (Зайцев) в своей книге “Чудо русской истории”.

Эта история, возможно, осталась бы неизвестной в череде насилий, если бы не одно обстоятельство: священник, ставший свидетелем народного страдания, поступил по-пастырски честно и мужественно, доложил об этом своему духовному начальству, митрополиту Новгородскому и Санкт-Петербургскому Никанору.

Иерей Ивановский выступил ходатаем за крестьян, к тому же, когда селяне двух соседних деревень Ярцево и Денисово узнали, что их за долги прежнего помещика с аукциона продают насильнику Страхову, то священник помог написать неграмотным челобитную. Ее и цитирует весьма обильно архимандрит Игнатий в своей объяснительной записке по делу, которое было переквалифицировано из “Дела по насилию помещика над крестьянами” в “Дело о неповиновении крепостных своему барину и подстрекательстве к бунту”. Таким образом преступниками становились уже не помещик, а священник и крепостные.

Чтобы почувствовать настроение народа, понять, как воспитывали и защищали его православные пастыри, обратимся к тексту челобитной:

“Мы дерзаем обратиться к Вам с просьбой, которая состоит в следующих словах. Мы были помещика означенного <...> но ныне <...> назначено продать имение с торгов. По сему случаю <...> подполковник Николай Федорович Страхов отправился в Москву. Единый слух в ужас и трепет привел сердца наши и в такую поверг нас горесть, что ноги наши не ходят от горя, не знаем, что теперь и делать.

Ваше Высокоблагородие! Будь нам благодетель, наставник и покровитель. Наше настроение такое: думали обратиться к Царю с прошением в том смысле, чтоб казна удовлетворила всех должников <...> и мы ежегодно бы в казну вносили бы с 35 участков 1750 рублей. Наставьте нас, не ведающих, каким образом поступить в сем деле <...> пока мы еще не проданы <...> ежели казна не согласна удовлетворить заимодавцев, то, по крайней мере, мы приискали бы себе хорошего помещика, за коим бы можно было жить, а не плакать. Заставьте нас вечно молить Господа о Вашей доброй, богобоязненной душе <...> Ваше благодеяние, сделанное нам, будет служить вечным памятником не только для нас самих, но и для детей наших”[4].

Столь смиренная просьба была квалифицирована как государственное преступление. Две следственных комиссии оправдали Страхова. Священник Ивановский был задержан полицией с невероятными даже для того времени насилиями (о всем этом пишет будущий Святитель-заступник). Среди бела дня иерей Божий был бит стражами порядка, с него на улице была сорвана ряса и шляпа, полураздетый он бежал в дом благочинного, который не только укрыл собрата, но и пошел с ним в полицейский участок. Результат был печальным. Священник был посажен на двое суток в неотапливаемую секретную комнату, где его не кормили. В результате он три недели болел. Далее: смещен с прихода, посажен в острог на три с половиной месяца. Семья изгнана с малолетними детьми из церковного дома; лишенная средств к существованию, она обречена на нищету и смерть. Гонители не пощадили даже зятя-священника, лишив его места. На благочинного также было заведено следственное дело.

Еще хуже были судьбы крестьян. 5 ходоков арестованы и умерли в заточении или сразу после него. В села направлена команда солдат для подавления мнимого бунта, а на самом деле для того, чтобы насильно обвенчать поруганных девиц и тем самым скрыть следы преступления.

Вмешательство в это дело архимандрита Игнатия было обусловлено тем, что участвовавшие ранее в расследовании духовные лица отказались, к их чести, подписать обвинительное заключение, высказав честное суждение. Будущий Святитель был назначен в третью комиссию, созданную уже по Высочайшему повелению. Его последовательная позиция по защите невинных крестьян и лиц духовного звания (он выступает как опытный следователь!) вызывает крайнее раздражение у власть имущих.

Вот что он пишет: “Нежелание принадлежать оглашенному в жестокосердии и прелюбодействе чужому помещику вполне невинно, как естественно было желание принадлежать помещику иному, за которым жить можно было бы, а не плакать! Где закон, запрещающий в таком положении просить, хотя бы письмом <...> притом просить благоразумно <...> Если бы их наставили как должно, те ли были последствия? И почему вторая комиссия не включила в <...> делопроизводство это письмо, акт крайне важный, на котором она уже сама основала обвинение священника в уголовном преступлении?”[5].

Следствие длилось около 2 лет. Однако это не испугало отца архимандрита, он провел тщательнейшее расследование — его рапорт, объяснения содержат около ста листов! Депутат от духовного сословия не только сделал смелые выводы о невиновности крепостных и духовенства (“Воздержавшись от произношения собственных приговоров и мнений, я заставлял везде самое дело говорить за себя <...> Действия Комиссии лишены юридического достоинства, следовательно неправильны и незаконны”)[8], но и добился своей стойкой принципиальной позицией переследования дела. Не без его участия священники, проходящие по делу как свидетели, были укрыты от насилий местной власти в монастырь с сохранением им жалования.

Но значительно важнее то, что великий святой сделал важные обобщения, выходящие за пределы самого дела:

“Теперь надлежит обратиться к самим действиям против духовных лиц во время исследования дела, к тем поступкам, которые, быв, часть примерами, вообще грубости, жестокости, ярости, дерзости, к которым дозволяют прибегать себе люди, употребляемые правительством как орудия закона, всегда справедливого и кроткого в самой строгости своей; в частности же, были еще гибельнейшими примерами совершенного неуважения представителей власти к сану духовному, поругания священства — и даже кощунства над святынею. Тщетно станут в подобных случаях усиливаться извинять, прикрывать письменно действие сего рода, истинное их значение начертывается не на бумаге, недоступной для толпы, но глубоко врезывается в сердцах. Укрывательство гнусных поступков безнравственности, извращение для того истины и неуважение, а тем более уничижение религии, соединяясь, составляют тот именно страшный яд, который, помалу, со временем растворяет совершенно совесть народа и ввергает его в нечестие, порождающее все бедствия <...>

...Эти строки позволяют нам по-новому увидеть духовный облик святителя Игнатия. Пред нами предстает не только учитель умного деланья, наставник монашества, тонкий богослов, но и печальник за православный народ, в лучших традициях нашей Церкви. Это явление в XIX веке было уже уникальным. Предшествующее столетие гонений на иерархию отучило духовенство спорить со светской властью. Весьма показательны были угрозы всесильного Аракчеева протоиерею его имения Грузино, служителю алтаря, дерзнувшему взять благословение у правящего архиерея на погребение в храме (по требованию графа!) любовницы Аракчеева. Граф обещал, что тому “не будет места не только в Сибири, но и на земле”[10]. Даже пассивное сопротивление беззакониям было небезопасно. А здесь всего лишь наместник монастыря, не епископ и не член Синода, позволил высказать откровенные суждения о действиях властей в письменном рапорте! Увы, они оказались пророческими…

Будущий Святитель Церкви надолго попадет в категорию неблагонадежных. Не случайно в одном из его писем мы находим прозрачный намек на слежку. “В письмах, идущих по почте, не забываю вставлять слова для политики, принужден кое-что умалчивать из опасения косой ревизии”[12], — пишет архимандрит Игнатий друзьям. Много позже, рассуждая незадолго до своей кончины о судьбах Церкви, он скажет, что “настал впервые Обер-прокурор, выразивший сочувствие” к нему. И далее: “Какое время! Для поддержания Церкви нужно быть во главе правления светскому лицу <...> чиновничеством уничтожено в Церкви существенное значение Иерархии”[13]. Именно синодальное чиновничество со сложившейся системой судопроизводства дел по расследованию действий духовных лиц смогло защитить священников, проходивших свидетелями и обвиняемыми по делу о крестьянах Страхова, укрыв их в монастыре от преследований крепостников.

К сожалению, действия Членов Комиссии, недостойно носившей именование Высочайше учрежденной, соделалось явным и ясным не только образованному кругу Устюжны, но и простому народу, который не всегда сразу понимает неправду, над ним совершенную, но почти всегда чувствует ее, уразумевает ее впоследствии по плодам и заражается страшным недугом недоверия к Правительству, а этот недуг укрепляется от самого терпения неправды, особенно когда она пребывает не изобличенною Высшими Влиятелями, каковыми были в Устюжне Члены Второй Комиссии. Вот слабый очерк подвига, ими совершенного”[14].

Это дело разрушает иллюзии по поводу благополучия Церкви в императорской России, столь популярные в патриотической публицистике. Оно показывает степень вины власти перед собственным народом и Церковью, которая при таком положении дел не могла спасти отечество от социальной катастрофы. Великий подвиг Государя Александра II, страдальца, убиенного террористами, — освобождение крестьян от крепостной зависимости — еще не нашел достойного осмысления в современной церковно-исторической литературе. Устоявшееся клише негативного, “апостасийного” восприятия любой либеральной реформации Самодержавия явно преобладает в исследованиях. Русское православное царство не смогло исполнить своего исторического призвания — быть прообразом Царства Небесного на земле, и Богом было попущено его уничтожение.
...
"



весь документ тут

http://aliom.orthodoxy.ru/arch/043/hizhy43.htm

Я вот стала сомневаться в Вашей "недетскости". Вы всюду пишите про голод, голод и голод в РИ. Это, как минимум, наглая ложь. Это первый аргумент, и достаточный в рамках данной дискуссии.
А то, "кем я хотела бы быть": собой и только собой.

Как же Вам мое дворянство то поперек горла сидит... А ещё спрашивают, почему я галоперидол часто поминаю. Диагнозы на лицо.