Возвратившись к себе в номер, я решил позвонить домой и сообщить, что со мною все в порядке, что я жив и здоров. Для этой простой процедуры требуется приобрести у портье специальный талончик и уже после этого заказать разговор. Портье оказалась молодой женщиной лет тридцати, у которой, в соответствии с нашими целями и задачами, было бы недурно выведать: действительно ли «...всякого проезжающего наглые валдайские и стыд сотрясшие девки останавливают и стараются возжигать в путешественнике любострастие...»? Поэтому я прихватил с собою книжечку Радищева и, когда несложная процедура с приобретением талончика подошла к концу, спросил у портье (назовем ее Верой), как она относится к следующим невинным размышлениям Александра Николаевича о её родном городе: «Бани бывали и ныне бывают местом любовных торжествований. Путешественник, условясь о пребывании своем с услужливою старушкою или парнем, становится на двор, где намерен приносить жертву всеобожаемой Ладе. Настала ночь. Баня для него уже готова. Путешественник раздевается, идет в баню, где его встречает или хозяйка, если молоды, или ее дочь, или свойственницы ее, или соседки. Отирают его утомленные члены; омывают его грязь. Сие производят совлекши с себя одежды, возжигают в нем любострастный огонь, и он препровождает тут ночь, теряя деньги, здравие и драгоценное на путешествие время. Бывало, сказывают, что оплошного и отягченного любовными подвигами и вином путешественника сии любострастные чудовища предавали смерти, дабы воспользоваться его имением. Не ведаю, правда ли сие, но то правда, что наглость валдайских девок сократилася. И хотя они не откажутся и ныне удовлетворить желаниями путешественника (посмотрел я осуждающе на Веру, – авт.), но прежней наглости в них не видно». – Так как же все-таки на Валдае обстоят дела с этим самым? Прав или не прав был Александр Николаевич? – спросил я. – Что, валдайских баранок или девок захотелось? – спросила громко Вера, и я понял, что Радищева она читала внимательно, а на подобный вопрос уже не раз отвечала. – У нас-то наглости поубавилось, а вот у вас... – Не надо. Я это зачитал с чисто исследовательской целью... – А у вас, у мужиков, единственная цель – одна. На всех. – Неправда, Вера, – произнес я очень серьезно, честно глядя в её лукавые глаза. – Просто, зная, что именно Радищев написал о Валдае, я хочу этот вопрос здесь, так сказать, поднять. Мне и стоящим за моей спиной читателям очень важно знать, насколько это действительно так, и если вы поможете с этим разобраться, то мне больше ничего от вас не надо, а читатели будут вас с благодарностью вспоминать. И далее я рассказал Вере о том, что за время своей поездки по радищевско-пушкинскому маршруту убеждался, и не раз, что вся жизнь маленьких городов, сел и деревень полностью зависит от женщин, что практически все, с кем мне пришлось разговаривать, – женщины, которые вот в такое трудное время, видимо из чисто инстинктивных соображений спасения нации, вынуждены выходить на первые роли. Я вспомнил Городню, Медное, Выдропужск, Вышний Волочок... – Вот в этой связи, – подытожил я, – мне и интересен Валдай. А если бы не вы, то я задал бы этот вопрос кому-нибудь другому... – Не «другому», а «другой», – бесцеремонно поправила меня Вера. – Завтра с утра будет моя сменщица, Ириной зовут, ее и спросите. – Завтра с утра я буду уже отсюда далеко, – почти пожаловался я на свою зависимость от суровых обстоятельств. – Надо еще во многие места заехать... Меня уже ждут в Яжелбицах. После этого Вера стала более милосердной и согласилась отвечать на мои вопросы. Видимо, знание мною недалеких отсюда Яжелбиц вызвало ко мне некоторое доверие. – Женщины цепляются за жизнь в основном потому, что у них есть дети, – рассказывала Вера. – Мужчине что? Пришел домой, лег на диван – и всё. Есть дома хлеб или нет – его не волнует. Ребенок если и попросит еду, то у матери. В гостинице нашей все женщины практически живут одни, без мужей. И вообще, на Валдае и, наверное, везде жить легче одной. Потому что у женщин и зарплата повыше, и профессия стабильная, и положение более определенное. Женщины более надежны в работе: меньше скачут, а больше работают. Мужчины же сейчас работают главным образом «на подхвате». У нас они в основном шофера в авторемонтном предприятии. Так там денег уже давно не платят. И на других предприятиях тоже. Поэтому всё в нашей жизни – на плечах женщин. Детям ты не объяснишь, что не выдали зарплату. Им надо есть, одеваться... Ребенок идет в школу – завтрак нужен? Нужен. И обед нужен, и ужин… Мать на все пойдет, чтобы дитя сохранить. Но, только ради ребенка. А не ради мужика... У нас огороды, дачи – всё на женщинах. Мужика интересует только бутылка. – Но, не все же такие, – стал возражать я, имея в виду себя. – Может, и не все, но вот идешь по улице, и так, чтобы глаз на ком-то остановился, чтобы на кого-то оглянуться, обратить внимание, такого нет. Все они, если честно сказать, грязные, неопрятные... Вот женщина идет на работу, она и одеться стремится покрасивее, и за прической следит, и старается понравиться, хотя может, делает это из последних сил… А мужикам на свой внешний вид наплевать. Было бы что выпить. Так что мы все здесь радуемся, что живем одни, без таких вот «подарков». Хотя для детей, конечно, это утрата. – Но, скажите, Вера, если откровенно, без мужчины все равно плохо. Ведь есть еще и какие-то чисто физиологические потребности, – робко спросил я, подводя тему вплотную к Радищеву, и выключил диктофон, чтобы не смущать собеседницу. – Можете не выключать, – без смущения отреагировала Вера. – Кто это вам сказал, что я обхожусь без мужчины? Вот я работаю в гостинице, и если мне для жизни нужен мужчина, я пойду и себе его найду… Мужчины – как? Они приходят, вот как вы, заводят разговор, хотя бы и про Радищева, потом зовут в номер, потом шампанское... Все это одинаково и заранее известно. Но вам кажется, что это вы нас «снимаете», а на самом деле – «снимаем» мы. Я выбираю, а не наоборот. Я могу и поговорить, вот как с вами, и выпить шампанского, а потом ведь я решаю: идти в постель или нет. Если мне мужчина не нравится, то никакими шампанскими меня к нему не заманишь. Я ведь не девочка… Но для меня что важно? Вот я приду к такому мужчине на день, на час или на два, и мне никто не скажет, что я сука или что-то в этом роде, как это мужики в семьях своих жен кроют последними словами. Меня и покормят, и приголубят, и скажут, какая я хорошая и красивая… Пусть на два часа, пусть даже это и не искренне, но зато потом этими воспоминаниями я буду жить месяц или два. Надо будет – я еще кого-нибудь найду… Вот вы со мной говорите о литературе, об истории, а значит, считаете меня достойной такого разговора. А с женой вы когда-нибудь говорите на такие темы? – Не часто, – соврал я. – Ну вот, а со мной – говорите! Ваша цель, конечно, запудрить мне мозги, но это не важно. Важно, что вы со мной о серьезном говорите, и мне интересно. У меня есть знакомый мужчина, с которым я встречаюсь. Редко, конечно, потому что у него семья. Но я с ним встречусь и дальше живу спокойно, никто мне нервы не треплет по ночам. Я пришла с работы, ложусь и отдыхаю спокойно. – А замуж за такого, хорошего, вы бы вышли? – У меня была возможность выйти замуж, и не одна. У меня квартира прекрасная, обставлена, все сделано красиво, кстати, тоже мужчиной. Но жить с ним я не согласилась. Не хочу приносить несчастье человеку, которого все равно не полюблю. Обманывать никого не хочу. Поэтому мне легче жить одной. – А чем вообще здесь люди живут? – Раньше были кинотеатры, и люди ходили в кино. Теперь все смотрят «видики». В кино ходить смысла нет. Дом культуры у нас был, но сгорел... – Когда?! – быстро среагировал я на близкую нашему путешествию «пожарную» тему. – Под самый Новый год, на 1995-й, – ответила Вера. – Вот это да! – Не ясно, то ли его взорвали, то ли сам сгорел… Завтра пойдите и посмотрите. Так вот, есть здесь театр, но я, к своему стыду, еще ни разу не была, хотя всегда собираюсь. Дискотека есть для ребятишек. И всё... Раньше было хоть что-то. Ребята молодые в основном все пьют. – А девушки чем занимаются? Проституцией? – вернулся я к изначальной теме. – А вы мне ответьте: чем отличается б... от проститутки? Разница есть? Вы сможете ответить? – спросила неожиданно и несколько раздраженно Вера. Я серьезным тоном сказал о том, что проститутка это все-таки профессия, что, вообще, я видел настоящих проституток на Сент-Дени в Париже или на Риппербане в Гамбурге, что они там такие огромные, что их за версту видать, а одеты так, что захочешь – не ошибешься. А вот на наших улицах стоят, так иной раз и не определишь, б... это или проститутка. – Им деться некуда, – объясняла Вера. – У мамки денег нет. Батька пьет. А одеться красиво хочется. И вот сейчас пойдите, посмотрите, они у нас на «пьяной» площади у ларьков стоят. Спасибо, что молодая и красивая, подъедет машинка, попросит кто-нибудь прокатиться, дадут денег на косметику или еще что-нибудь – и всё. А кроме того, им это сегодня даже нравится. У них какой-то свой круг общения, общие интересы, опять же занятость, романтика. Дома-то помрешь от скуки… – Вы их оправдываете? – Я их не осуждаю… Но это вы, мужчины, до такого довели, что такие девочки вынуждены продавать себя, чтобы нормально жить. И покупатели их, кстати, тоже вы – мужики. Поэтому, не надо никого обвинять в продаже тела, совести или еще чего. Уж как вы её продаёте, так никто нигде не торгует. Я на политиков, на всех этих журналистов с писателями смотреть не могу. Вот они – продают свою душу и совесть на глазах у всех, и ничего. А больше им продавать нечего. Тела их никому не нужны. Зато о морали много говорите. А проститутка продает только тело. Душу свою она бережет. Это вы, мужчины, покупая её тело, душу ей отдаете: ведь любите и поговорить «по душам», и даже поплакаться. А что в христианстве дороже: душа или тело? Мария Магдалина была, между прочим, проституткой, а Воскресение Христа первой признала, раньше вас, мужиков. – Она все-таки была раскаявшейся! – продемонстрировал я знание вопроса. – Так и эти бы раскаялись, если бы им встретился Христос. А так, вместо Него – кто? Перед кем каяться-то? – строго сказала Вера и дала понять, что ей надо заниматься уборкой помещения. – Иди, – сказала она мне, перейдя на «ты». – Я к тем, с кем на такие темы говорю, в постель не иду. Имеет сельская свобода Свои счастливые права, Как и надменная Москва. Просидев молча рядом с Верой еще минуту (для приличия), я вышел и через некоторое время уже звонил к себе домой, сообщая, что со мной все в полном порядке…
|