Санька появился у нас, когда сна­б­женцы подвозили жратву - мол, за­бе­рите солдата, командирован к вам, а своих потерял. В том гран­ди­озном бардаке, который творился в ту пору в Грозном, подобная си­ту­­ация была не редкостью, но на­ше­му комбату новый боец чем-то по­казался подозрительным, и он, за­брав его с собой, что-то там целый час выяснял по рации. Хотя на шпи­о­на наш новый товарищ был похож ме­ньше всего - рыжеволосый, веснуш­чатый нескладный детина лет двад­цати двух - двадцати трёх с простецкой улыбкой и «окающим» го­ворком. Сразу подошёл к нам, без всту­пления всем начал пожимать ру­ку, попутно начав свой монолог:

- Доброго дня, славяне, зовут ме­ня Саня, фамилия Сомов, я с Волги, де­ревня Рогозино, вот мамку одну ос­тавил, земляки есть? Работы-то у нас не найдешь, в Самару ездил - никому я там не нужен, разве то­ль­ко улицы мести, да вот учиться по­том буду, а специальности-то нет у ме­ня, кому в городе комбайнеры ну­ж­ны? Деревня-то у нас уже теперь со­всем пустая, колхоза не стало, а ма­тери бы корову купить, очень она у меня это дело любит, с животиной во­зиться. Мамка думает, я на зара­бот­ки на Кубань поехал, она у меня од­на осталась, брата Афган десять лет тому забрал, погиб он там, а ба­тя после того пить сильно начал, и во­сьмой год уже как утоп, срочную я в Карелии служил, стрелять умею, так что я вам пригожусь, тут у вас всех как-то по прозвищам зовут, так вот меня лучше зовите Сомом, а не ры­жим, так, как меня ребята в шко­ле «рыжим» звали, поднадоело-то мне, а кормят вас как тут...

И так - бу-бу-бу - всё подряд рас­ска­зывает-басит, нимало не сму­ща­ясь, и просто глядя всем в глаза.

Мы немного опешили от такой «пре­зентации», и как-то даже сму­ти­­лись - даже наши остроязыкие Са­нька и Андрюха Твиксы, вечно встре­чающие новичков подкол­ка­ми, и то - просто переглянулись и мо­лча пожали ему руку.

Первый же день его пребывания сре­ди нас был отмечен происшес­т­ви­ем - пропал боец, как в воду ка­нул. Прапор Кузьмич бегает-мате­ри­тся, все в недоумении - чтоб так, в первый день... Под вечер Санька по­явился, принес вещмешок, на­би­тый карамельками. «Голубок», по-мо­ему. Килограммов шесть, не ме­нь­ше. Оказывается, не получив ни­ка­ких распоряжений по поводу то­го, чем заниматься дальше, он не при­думал ничего лучше, как уйти зна­комиться с новыми для себя мес­тами. Конфеты выменял на рын­ке на кроссовки, которые привез с собой. Конфеты те - отдельная пес­ня: выцветшие фантики, выпущены они были, наверное, еще при соци­а­лиз­ме - сказать, что они были твер­дыми - это ничего не сказать: их вполне можно было трамбовать в гильзы для крупнокалиберного пу­лемёта, засыпать пороху и исполь­зовать в качестве бронебойных пат­ронов. Конфеты Санька (не­сла­бо выгребший от Кузьмича за такой са­мовольный шоп-тур) раздал всем, «со знакомством вас» - как он говорил.

Твердые-твердые, а за день сло­па­ли мы их - солдатские зубы креп­че всякой брони.

Пытливый ум Сома во всей красе про­явился, когда из здания школы, раз­рушенной при обстреле, он взял не­сколько книг и глобус, и не­ко­то­рое время носил всё это богатство с собой - кроме глобуса, который мы приспособили - да простят нас пе­дагоги - под футбольный мяч, прав­да, в качестве мяча модель на­шей Земли прожила недолго: при вто­рой игре импровизированный мячик разлетелся вдребезги, но ре­зуль­тат первого матча, когда развед­ка (мы) победили десантуру cо счё­том 10:6, ещё долго оставался пред­ме­том обсуждения.

«Ассортимент» найденных Са­нь­кой книг не помню, точно только знаю, что среди них был то ли рус­ско-португальский, то ли русско-ис­панский разговорник, потому как Саня с энтузиазмом взялся за ос­воение иностранного. Басовитый го­лос Сома превращался в противный тенорок, когда он довольно гро­мко повторял фразы, 90% из ко­то­рых составляли две: «Комо пер­мис­сио сеньора» и «Ста бьен, гра­ци­ас». И так по сто раз на дню, в те­чение недели. Своими лингвис­ти­чески-вокальными упражне­ни­я­ми он довел до ручки не только нас, но и нашу овчарку Дину, которая дня через три только завидев, как Са­ня берёт в руки маленькую кни­ж­ку, скуля и испуганно прижимая уши, лезла под бэтэр, при всем том, что на выстрелы-взрывы она вообще не реагировала. Закончилось тем, что какая-то добрая душа закинула Са­нькин самоучитель куда-то, и наш полиглот прекратил занятия.

Точно еще была книга о спорте, не­что вроде краткой энциклопедии о великих спортсменах 20 века. Не знаю, в какой информационной изо­ляции жил Санька у себя в селе, но многие вещи, узнаваемые им впер­вые, изумляли его, как ребёнка. Чем-то запал ему в душу вычитан­ный из этой энциклопедии амери­кан­ский спортсмен начала века «ре­зиновый человек» Рэй Юри - пры­­гун с места в высоту-длину (был в начале века такой вид спорта, даже имел олимпийский статус). И на­чалось... Чуть свободная минута - Саня чертит линию, и давай с мес­та сигать в длину, меряет что-то там по­том коротенькой линеечкой. На­род от смеха покотом ложился, ко­гда Саня в полной экипировке гро­мы­хал своими прыжками, а потом с линейкой, ползая на карачках, ме­рил свои результаты. Капитан Му­са­­ев и то заинтересовался нашей бу­дущей олимпийской звездой, осо­бенно когда увидел, что Саня скачет, взяв в руки обломок от гу­се­ничного трака (для увеличения на­грузки, как он говорил). Совер­шен­но обалдевший Муса минуту мол­ча наблюдал за этим, а потом, ко­гда мы ему объяснили, что тут про­исходит, посоветовал: «Ви би ещё плиту минометную этому Бру­ме­лю на шею павэсили, для нагруз­ки!»

Несмотря на такие вот фокусы, на­род Саньку любил, и если по­те­ша­лись над ним - то беззлобно, а уж поссориться с ним так вообще бы­ло невозможно. Сам же он очень близких друзей не имел, его благо­же­лательное и доброе отношение рас­пространялось на всех скопом, ни­когда в помощи не откажет, да ча­­ще всего его и просить не надо - Са­ня всегда сам появлялся там, где на­до, а в ответ на попытки благо­дар­ности смущенно разводил ру­ка­ми и басил:

- Да ладно, свои ж люди!

Как-то вечером Санька, покру­тив­шись около нашего радиста Ди­мо­на-Кактуса, снова пропал. Как ока­залось потом, связавшись по ра­ции с ближайшим блокпостом (ки­ло­­метрах в трёх от нас) Санька дёр­нул туда в гости к найденному зем­ля­­ку. Обратно он появился часа в два ночи с двумя бачками каши, побудил полроты своим басом: «Сла­вяне, я вам каши принёс, да­вай­те есть, пока теплая!» Ну что ты ему скажешь?

Каша кашей, если бы не одно ма­лень­кое «но» - Саня и туда и обрат­но топал по минному полю (без ма­лей­шего понятия о его сущест­во­ва­нии), которым наша инженерная служ­ба третьего дня отгородила нас от подозрительного участка зелён­ки, а только сегодня утром коман­дир наших сапёров, старший лей­те­нант Проханов, стучал себя пят­кой в грудь перед комбатом, что да­же мышь там не пройдёт (кстати, свою службу минное поле таки сослу­­жи­ло - на следующую ночь было по­­ряд­ка пяти подрывов со стороны зе­­лён­ки, кто там попал - мы не хо­ди­ли про­верять).

Чудил ещё не раз наш Саня, да только всё уже и не упомнишь.

Как-то утром получаем со­об­ще­ние по рации, что наш второй раз­вед­взвод нашёл недалеко от нас па­ру блиндажей-складов оружия ду­хов, сами ребята, сообщив, что там чисто, и можно всё это забрать, по­ш­ли дальше. Ну - забрать, так за­брать, собрались-поехали (что-то око­­ло 10 километров от нашего рас­по­ло­же­ния). Санька напросился с на­ми - Кузьмич не возражал. «Урал» бор­товой, БМПэха, нас пятнадцать че­ловек. Выехали после обеда. Как-то никому не пришло в голову, что си­туация с состоянием «чисто» за пол­дня могла и измениться. До­е­ха­ли, троих оставили у техники, ос­таль­ные выгрузились, пошли ис­кать по указанным координатам. При подходе к предполагаемому месту кто-то из первых троих поймал ми­ну: Мишку-Кузнеца сразу наповал, дво­их (Филиппа Копылова, Фи­ли­на, и Славика Рокки) ранило тя­же­ло. И понеслось - со всех сторон нас начали поливать, и место такое - что мы посреди зеленки на почти го­лой опушке, с реденькими кус­ти­ками, а откуда бьют, и не сразу со­образишь, чуть поодаль вокруг нас плотные кусты-деревья, холм спра­ва вообще утонул в рас­ти­те­ль­но­сти. Вот тебе и съездили за ору­жи­ем! Все залегли мордой в землю - и продвигаемся к кустам, отстре­ли­ваясь наугад. Благо рядом, до­пол­зли все, только Витьку Бороду в плечо зацепило. Санька притащил за собой Филина, а Андрюха Твикс - Сла­вика.

Филиппу-Филину ноги подро­би­ло - просто месиво, и пока мы от­стре­ливаемся - Кузьмич колдует над ним, перетягивает жгутом, колет промедол. Там, где мы оставили технику, раздаются два взрыва и оче­реди. Почти одновременно по­лу­чает пулю в бедро Ромка-Мос­к­вич. Похоже на то, что попали мы серь­ёзно на этот раз. Осталось три до­роги, что называется - либо идти в лоб (а всемером плюс четыре трёх­сотых, из них три тяжёлых - это самоубийство), или вернуться к дороге, но, судя по тому, что мы слы­шали взрывы - возвращаться уже некуда, либо вдоль холма по за­рос­лям попытаться как-то ускольз­нуть отсюда. А пока - забились в кус­ты, немного рассредото­чившись, и отстреливаемся на звук.

Санька Сом подползает к Кузь­ми­чу, молча подбирает автомат Фи­ли­на вдобавок к своему, и на по­лу­сог­нутых пробегает мимо нас, бли­же к краю зарослей, бася:

- Всё, мужики, уходите с ра­не­ными.

Кузьмич что-то кричит ему вслед. Санька не оборачиваясь, ма­шет рукой, мол, - уходите. Потом та­ким же макаром, под фонтан­чи­ка­ми пуль пробегает открытое ме­с­то и скрывается в кустах напротив.

Саня, Саня... Все оборачиваются на Кузьмича - он секунду смотрит в ту сторону, куда исчез Санька, взды­хает - и жестом показывает, что ну­жно уходить. Выстраиваемся це­поч­кой и ползём, пряча глаза друг от друга, ползём через заросли, в сто­рону, противоположную той, от­ку­да пришли. На себе тащим ра­не­ных. Сзади нас не прекращающаяся пе­рестрелка - все понимаем: шан­сов у Сани нет, и мы теперь просто обя­заны выйти отсюда и дотащить трёхсотых. Минута, другая, третья... пя­тая... ползём, пока ни на кого не нат­кнулись, сзади нас попрежне­му слышны очереди... Душа рвётся по­полам...

Спереди в кустах шорох и треск ве­ток - Андрюха Твикс момен­та­ль­но посылает туда очередь, в ответ - стон и детский крик:

- Дя-я-я-деньки, не стреля-я-я-я-я-йте!

Какого лешего, это ещё что та­кое?! К кустам ползут Мишка Га­е­вой и Саня Твикс, через полминуты по­являются оттуда, неся стонущую де­вочку лет 11-12, у которой ок­ро­ва­влен бок. Кузьмич (он у нас в та­ких ситуациях был основным ле­карем - как-никак у него четыре кур­са медина, и он три года пробыл в Афгане фельдшером). Останавли­ва­ем­ся. Кузьмич осматривает де­воч­ку - судя по его фразам, ничего се­рь­ёзного, одна пуля навылет за­це­пила левый бок в районе под­ре­бе­рья, печёнки-селезёнки целые, но кро­ви много. Перевязывает. Де­воч­ка теряет сознание - промедол - и мы продолжаем двигаться. Уже позд­нее в расположении, когда дев­чон­ка пришла в сознание, мы уз­на­ли её историю: два месяца тому её родители, она и младший брат со­брались уезжать из Гудермеса к род­ственникам куда-то на север (как она сказала). Не знает, как и ку­да они ехали, только раз родители уш­ли договариваться за машину и про­пали. Прождали они с братом их трое суток, потом сами приняли ре­шение ехать к их тёте в Назрань (по-моему), через неделю от ди­зен­те­рии умер брат, хоронила сама в ле­су. И вот уже месяц, как она одна ски­тается по Чечне, не имея ни малей­шего понятия, где находится. Че­рез три дня из нашего распо­ло­же­ния (девчонка оклемалась на удив­ление быстро) её на вертушке вме­сте с другими ранеными отпра­ви­ли в госпиталь в Моздок. Звали её Алла Кононова. Сейчас, навер­ное, невеста уже...

Стрельбы сзади нас нет... Ощу­ще­ние времени потеряно оконча­тельно.

Выходим на дорогу. В полу­ки­ло­мет­ре впереди от нас пылит колон­на, двигаясь в нашу сторону (мы то­г­да ещё не знали, что те наши, ко­то­рых мы оставили на дороге, и ко­то­рых вместе с техникой пожгли ду­хи, успели по рации сообщить о том, что началась стрельба, и вы­зва­ли подмогу).

Десантура, родные вы наши... Че­рез минуту мы уже объясняли им си­туацию, перегрузив им в БМПэху ра­неных, и отправив её обратно, мы воз­вращались на то проклятое мес­то со складами. Надо сказать, что боя, в моём понимании, почти не по­лучилось - два взвода из роты ка­пи­тана Мережко (дай ему Бог здо­ро­вья, он сейчас должен работать преподавателем в Рязанском учили­ще ВДВ) плюс чуть-чуть нас, быс­т­ро выкосили духов.

Всего воинов Аллаха оказалось там около двадцати, это потом по­счи­тали - около пятнадцати трупов и тяжелораненых и пять пленных...

Саньку мы нашли около второго бли­ндажа, метрах в ста от первого, где мы напоролись на засаду. Он ле­жал почти весь раздетый, в крови, с покромсанным торсом и пахом, с простреленными ногами. Как мы по­няли, он был ранен в ноги, а по­том его взяли и начали терзать. Ря­дом валялись ножницы по металлу, все в крови. В Санькиной крови.
Са­ня был ещё жив, спутанное со­зна­ние временами появлялось у не­го, иногда взгляд становился даже ос­мысленным, боли он, похоже, уже не чувствовал. Мы стояли пе­ред ним на коленях, и в те моменты, когда к нему возвращалось созна­ние, он сипло шептал:

- Теперь куда я годен, домой то­ль­ко, ну хоть мамке подмогнуть, да вот подлечусь дома – и к вам, и за бра­том крепко скучаю... он меня ждёт... я знаю... мы вдвоём к вам вер­нёмся, славяне... родные...

Через полчаса Сани не стало.

Одежда, сорванная с него, ле­жала рядом. Андрюха Твикс, пока мы забирали оружие-боеприпасы, со­брал её, и начал вынимать до­ку­мен­ты, Санины вещи, мелочь раз­ную. Достал книжечку какую-то из Сань­киного лифчика, и начал ма­ши­нально перелистывать. Я по­до­шёл сзади, Андрюха обернулся на меня и, скрывая слезы, отвернул ли­цо, продолжая листать. На одной из стра­ниц что-то было подчеркнуто. Я наклонился ниже, остановил Ан­д­рюхину руку и мы оба прочли под­чёр­кнутое.

Это было Евангелие от Иоанна, а подчёркнута Санькой была фраза: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих».