Своему последнему роману, напечатанному в декабрьском номере "Нового журнала" за 2018 год, я предпослал такой эпиграф:
"Если хочешь знать историю, читай толстые монографии. Если хочешь понять историю, хорошенько поройся в семейном архиве".

Возможно, кому-то он покажется излишне пафосным. Но реальность частенько посрамляет скептиков. Так вышло и здесь: не прошло и ста дней после публикации, как попалось мне в архиве одно любопытное дело.

Суть его такова: двести лет назад на майора Федота Денисовича Тверцына, родного брата моего прапрапрадеда, крестьянин и дворовый пожаловались Царю Александру Первому. Дескать, притесняет (заставляет работать на Светлой седмице, тогда как гулять в России положено со Страстного четверга одиннадцать дней напролёт, а лучший луг - нет чтобы им отдать - себе забрал) и бьёт (т.е. злоупотребляет своим служебным положением уездного исправника и подвергает не запрещённым тогда телесным наказаниям).

Думаете, прошение с брезгливостью выбросили в корзину (что логично следовало бы из традиционных современных представлений об отношении господ к крепостным)? Но тогда бы оно не пролежало два века в имперском архиве, куда не грех почаще заглядывать каждому, кто берётся голословно судить о русской истории.

Жалобу прочитал сам Император и лично направил комитету министров, который её коллегиально рассмотрел, что подтверждает выписка из журнала заседаний от 9 июля 1818 года: "Комитет положил: прощение сие препроводить к управляющему Министерством полиции для исследования через рязанского гражданского губернатора, и дабы о том, что откроется, довёл он до сведения Комитета..." (РГИА. Ф. 1286. Оп. 2.1818 г. д. 40. л. 6).

Дело расследовали достаточно быстро, и в том же году на стол министра, а им был генерал от инфантерии и недавний председатель комитета министров Сергей Кузьмич Вязмитинов, легли все его подробности. Сам помещик вины своей не признал и поведал, что после недавней покупки этого имения прибавил крестьянам ещё девять десятин и снабдил их почти всех на посев яровым хлебом, "а во многих случаях приглашал для помощи им соседних крестьян с оплатой денег по найму" (там же, л. 10). Жалобу считает местью, ибо подаватель замечен им во многих худых поступках. Что касается самого челобитчика, то он "от подачи совершенно отказался, присовокупляя, что прошение сие уповательно подано бежавшими от помещика его дворовыми людьми; что ж касается до показанных в том прошении отяготительных работ, то действительно он с прочими крестьянами того села настоящего 1818 года в Светлую неделю с вторника обгораживал господский сад и рубил ветельник по наряду старосты... и сверх сего в течение нынешней весны занимались оне по воскресным дням и прочею господской работою" (там же, л. 10-10об). Это же подтвердили ещё семнадцать человек, и лишь один сказал, что "господскими работами никогда не отягчался и по воскресным дням, хоть изредка мелочными работами и занимался, но остаётся господином своим довольным" (там же, л. 10об).

Опрошенными оказались все соседние помещики, многие их крепостные и приходской священник. Единственное они припомнили, "что в одно вокресенье в прошлом 1817 году ездили крестьяне его в город Пронск за кирпичом, но и тут им помогали других того села владельцев крестьяне" (там же, л. 12).

Что касается жалобы на "истязания", то читаем в деле: "Помещик Тверцын в отобранном от него объяснении показал, что в 1814 году купил у поручика князя Гагарина дворового человека Фому Иванова с женой его и детьми, не зная развратного его поведения; что с самого начала покупки он, Иванов, кроме грубостей и оскорбений, обращался всегда в пьянстве и вовсе не радел о приличной ему жизни, за что единственно отдавал его, по неимению в городе Пронске смирительного и рабочего дома, под стражу, и по вытрезвлении Иванов был им наказан слегка розгами" (там же, л. 21об - 22).

Следствие проводил уездный предводитель дворянства (тогда в России местное самоуправление, даже сословное, имело немалый вес), который, по расхожему мнению нынешних толкователей отечественной истории, должен был всегда находиться на стороне помещиков. Ан нет, относительно отягощения крепостных работами в выходные дни тот рассудил так: "и хотя такового показания приходской священник не утвердил, но единогласное их о том уверение подаёт повод заключать о справедливости их отзыва... а потому, руководствуясь Высочайшим повелением, изъястнённым в указе Правительствующего Сената от 30 числа сентября месяца сего года, я предписал Пронскому земскому суду строго наблюдать, дабы крестьяне помещика Тверцына к работам на него по праздничным дням отнюдь принуждаемы не были, и никаких не происходило со стороны его истязаний, равно и работы разделялись бы согласно Высочайшему указу 1797 года апреля 50-го по равному числу дней в неделе, как для крестьян собственно, так и для работ в пользу помещика" (там же, л. 12об - 13).

Этот вывод рязанский гражданский губернатор Николай Александрович Наумов сообщил письмом от 25 марта 1820 года действительному тайному советнику, управляющему Министерством внутренних дел графу Виктору Павловичу Кочубею.

Однако комитет министров (читай: правительство) с таким решением не согласился, посчитав, "что помещик Тверцын с людьми своими и крестьянами обращается несогласно правилам человеколюбия и употребляет их на работы более указаконенного времени, заставляя заниматься оною и в самые праздничные дни, сверх того наказывает и безвинно и что хотя от нынешнего губернатора подтверждено Пронскому земскому суду о наблюдении, дабы работы крестьянами Тверцына производимы были не иначе, как на основании законов, но мера сия не может быть достаточна, ибо земский суд, кроме того, что озабочен исправлением множества разнородных обязанностей, не оправдал, как судить можно, распоряжениями своими того, что в деле сём от него ожидать должно было" (там же, л. 26об - 27). Об этом граф Кочубей сообщил рязанскому генерал-губернатору 7 апреля 1821 года, предложив тому войти в рассмотрение этого дела, "дабы по ближайшему соображению всех обстоятельств оного и точнейшему удостоверению об образе управления имением Тверцына и о положении крестьян, учинить распоряжение о взятии имения сего... в опеку, или поручили бы, по крайней мере, пронскому уездному предводителю иметь наблюдение за поступками помещика, с обязанием его подпискою, так и дворовых людей без ведома земской полиции не наказывал и никакими излишними повинностями не отягощал" (там же, л. 27 - 27об). Из следующего абзаца видно, что предложение это доведено и до сведения Государя Императора.

И всё же худшего сценария моему родственнику избежать удалось. Это понятно из последнего документа в деле: отношения генерал-губернатора Александра Дмитриевича Балашова на имя управляющего министерством внутренних дел от 9 сентября 1824 года: "Пронский помещик Тверцын, по жалобе на него крестьян, подвергнут надзору, в продолжения Высокопревосходительства" (там же, л .29).

Вот что, оказывается, можно откопать в семейных анналах, если хорошенько в них порыться. Подумать только: шесть с лишним лет Император и высшие чины государства не выпускали из вида дело, начало которому положила жалоба на помещика высеченного им розгами за беспробудное пьянство дворового! Вот какими, оказывается, «бесправными» были у нас двести лет назад крепостные крестьяне!

Так что трудов учёных и эмоций мастеров художественного слова для знания истории, может быть, и достаточно, но для понимания её без архивов никак не обойтись.

Писано 20 апреля 2019 года в Лазареву субботу.

Андрей Николаевич Красильников, 2019