Еще в марте 1833 года директор придворной капеллы Алексей Федорович Львов написал музыку для "Отче наш". Государь Николай Павлович, прослушав музыку на репетиции придворной капеллы, не сделал никакого замечания, но Великим постом, накануне принятия Святых Тайн, неожиданно призвал Львова и сказал ему:

- Если я пожелаю во время обедни, чтобы "Отче наш" было исполнено по твоему напеву, то сложу руки на груди. Если этого не будет, тогда надо петь напевом Сарти.

В день принятия Святых Тайн Львов с затаенной тревогой оглянулся на Государя перед тем моментом, когда по чину служения следовало петь молитву Господню. Император благоговейно преклонил голову и скрестил руки на груди.

- Я, - рассказывал Львов в душевном умилении, - обернулся к хору и тихо сказал: "Мое "Отче наш".

Когда в парадных залах Зимнего дворца приносились царской чете поздравления с принятием Святых Тайн, Император поцеловал Львова и тихо сказал ему:

- Спасибо! Но у меня есть к тебе еще просьба. Будь вечером у Государыни.

В тот же вечер, когда на половине Императрицы собрались близкие друзья Царской семьи, Николай Павлович взял под руку Львова и отвел его в боковую комнату.

- Вот моя просьба к тебе, - сказал Государь, - я хочу поручить важное дело. Ты будешь работать не для меня, а для России. Можешь ли ты написать русский народный гимн?

Львов, сознавая всю важность возлагаемой на него работы, произнес:
- Это было бы счастьем моей жизни, но я не могу...
- Можешь! - прервал Государь. - Можешь, во-первых, потому, что ты русский и сразу понял, что надо; а во-вторых, - потому, что сегодня я слышал в твоем напеве молитву Господню и тоже понял, что ты можешь сделать то, что я тебе поручаю.

Вскоре после этого Государь в первый раз услышал гимн "Боже, Царя храни!" на репетиции придворного оркестра.

В конце лета 1833 года предстоял отъезд Государя на Кавказ, где в то время шла ожесточенная война. Императрица чрезвычайно опасалась этой поездки: ею овладел страх не только потому, что Государь ступит на землю, где каждый шаг грозит ему опасностью, но и потому, что путешествовать Император решил морем на старом парусном фрегате.

Львов, зная о близком отъезде Государя, решил спросить его, удостоен ли гимн Высочайшего одобрения, но сначала решил посоветоваться с Государыней.

Вечером Алексей Федорович явился во дворец.

- Ее Величество в гротовой комнате, - доложил ему камер-лакей, - и Вас велено проводить туда.

Кроме Государыни, окруженной своей семьей, здесь же были князь Волконский, граф Орлов, графиня Толстая и молодой граф Виельгорский.

- Знаете, что мы придумали? - обратилась Императрица к Львову. - Сегодня Государь проводит перед отъездом последний вечер дома. Как только мы заслышим его шаги, запоемте Ваш "Боже, Царя храни!" Я думаю, что Государя это порадует!

Прошло несколько минут, и послышался скрип деревянной лестницы под ногами Императора. Львов дал тон, и Государыня Александра Федоровна, встав, запела вполголоса "Боже, Царя храни!"

К ее голосу присоединились голоса присутствующих. Маленькие фанерные двери растворились, и при матовом свете прикрытых колпаками марсельских ламп появилась могучая фигура Императора Николая Первого.

Николай Павлович дослушал гимн до конца, потом быстрыми шагами подошел к супруге, поцеловал ей руку, обнял наследника Александра Николаевича и сказал:

- Большего утешения для меня быть не могло.

На другой день Львов получил повеление сопровождать Императора в поездке на Кавказ.

Когда Государь совершал переезд из Керчи в Редут-Кале, корабль попал в страшную бурю, и все кроме него и Львова ушли с палубы.

- Львов, - приказал Государь, - пой "Боже, Царя храни!"

- Я не имею никакого голоса! - возразил Львов.

- Неправда, - засмеялся Император, - ты пел гимн! Я это помню и не забуду! Ну, уж ладно, ты молись только, чтобы этот гимн пели всегда с той же искренностью, с какой пою я.

И Государь, завернувшись в свою старую шинель, чистым басом вполголоса запел русский гимн.