В большинстве случаев разница будет в 3 дня. И если это не хлеб, можно подождать.
Получается, что помощь несколько странная. У производителей убыток, а у посредников прибыль.

Да пускай так. Я за любые меры, которые позволят нашему производителю легко и свободно выйти на рынок.

Рынок в 2025 году был очень вялый, и там точно не до новых моделей (с) глава АвтоВАЗ Максим Соколов

На этом фоне концерну пришлось отложить презентацию нового минивэна до лучших времен. Сейчас на внутреннем рынке нет подходящих условий для расширения модельной линейки. В целом за первые одиннадцать месяцев суммарные объемы продаж автомобилей Lada в России просели на 25,3% в годовом выражении.

Ну вы уж простите нас таких вялых и убогих, что ржавые (https://t.me/SergeyKolyasnikov/73709) корыта с отваливающимся рулевым (https://t.me/SergeyKolyasnikov/71706) по цене японских кроссоверов (https://t.me/SergeyKolyasnikov/69459) не покупаем.

Впрочем, вы же две недели назад анонсировали очередное повышение цен (https://t.me/SergeyKolyasnikov/73911)? Это наверняка поможет (но это не точно)

А если серьезно - у АвтоВАЗа только один шанс - это работа в направлении повышения качества и снижения цены. Но очень многих уважаемых людей придется отлучить от кормушки. Чего последние, есс-но, не захотят. Но в нынешний сверхтехнологичный век в своей текущей ипостаси АвтоВАЗ обречен.

Вы видели хоть одного чиновника на этих машинах? То то же. Если ваша машина херовее 10-15 летней японки, это серьезный повод для ревизии.

А еще лучше, передайте АвтоВАЗ в Алабугу. Они смогли в композиты в условиях санкций и во многие другие, куда более технологичные вещи (https://t.me/SergeyKolyasnikov/70763). Смогут и в машины.
https://t.me/SergeyKolyasnikov/74153

Путину доложат: увеличили выпуск инженеров, но не скажут, что они никому не нужны

Россия сегодня — страна, где готовят инженеров больше, чем когда-либо за последние тридцать лет. С 2018 по 2024 год — каждый четвёртый выпускник вуза получил диплом инженера. Это 27,9% от всех выпускников высшего образования. Больше, чем экономистов. Больше, чем юристов. Больше, чем учителей. Это не просто показатель — это приговор.

Приговор не студентам. Не преподавателям. А той системе, которая превратила инженерное образование в социальный конвейер, выдающий дипломы для экономики, которая уже не нуждается в инженерах — по крайней мере, в тех, кого она сама же и выпускает.

Доклад Высшей школы экономики «Выпускники инженерных специальностей. “Сопротивление материалов” на российском рынке труда» — один из немногих документов, где цифры не приукрашены лозунгами о «технологическом прорыве». Он честен до безжалостности. И потому опасен.

Из него следует: массовость инженерной подготовки напрямую связана с её обесцениванием. Это не теория — это статистика. 33% инженеров обучаются заочно или очно-заочно. Это форма, давно превратившаяся в механизм продажи дипломов под видом «гибкого обучения».

Эти студенты работают по 12 часов на стройке, в такси или на складе, а по ночам «проходят» онлайн-курсы, где проверка знаний — это галочка в LMS. Их не учат проектировать — их учат выживать.

Но даже очное обучение не гарантирует качества. Потому что 50% выпускников инженерных специальностей получают дипломы в вузах с низкой селективностью — где порог поступления не превышает 59 баллов по одному экзамену. Это уровень, при котором абитуриент не способен уверенно оперировать базовой алгеброй, не говоря уже о сопромате, термодинамике или ТОЭ.

А теперь вопрос: каким образом такие выпускники должны заменить уходящее поколение советских инженеров — тех, кто знал черчение до автоматизма, кто решал дифференциальные уравнения в уме, кто прошёл сквозь жёсткую фильтрацию МВТУ, МИФИ, Томска, Новосибирска?

Ответа нет. Потому что система не заменяет — она имитирует.

Имитирует подготовку. Имитирует занятость. Имитирует промышленность.

Вот цифра, которую никто не обсуждает: 41% выпускников инженерных вузов работают на должностях, не требующих высшего образования. Это не «временная адаптация» — это структурный факт. Почти половина дипломированных инженеров — курьеры, продавцы, охранники, водители, кладовщики.

Ещё 20% — квалифицированные рабочие и операторы. То есть теоретически они «в профессии». Но диплом инженера им не нужен — достаточно техникума. Следовательно, государство тратит миллиарды рублей на трёх- или пятилетнее обучение, результат которого — рабочий на станке с ЧПУ, которого можно подготовить за 11 месяцев в колледже.

Почему так происходит? Потому что промышленность не растёт. Она стоит.

В 2024 году индекс производства в обрабатывающих отраслях — на уровне 2021 года. Инвестиции в основной капитал — ниже, чем в 2018-м, если исключить военные заказы. А гражданское машиностроение — в упадке.

Да, есть «Ростех», есть «Калашников», есть «Алмаз-Антей» — но эти структуры работают в закрытом цикле, с собственными учебными центрами и узким отбором. Им не нужны массовые выпускники вузов с баллом 55. Им нужны люди из топ-10 вузов. Их — 5,4%. Остальные 94,6% — лишние.

При этом государство одновременно наращивает выпуск в системе СПО: 1,3 млн зачисленных в 2025 году — рекорд за полвека. Но за этим рекордом — не запрос рынка, а бегство из школы. Всё больше школ вводят внутренние проходные баллы в 10 класс. Не набрал 4,5 по профилю — иди в колледж. Колледж же становится социальным клапаном: туда идут не те, кто выбрал профессию, а те, кого не взяли в старшую школу.

И вот ирония: в то время как Минпросвещение рапортует о «триумфе СПО», Минпромторг признаёт, что ключевые машиностроительные предприятия в регионах переходят на сокращённую рабочую неделю. То есть даже существующим рабочим не хватает загрузки — а мы готовим ещё 1,3 млн в год.

Это не стратегия. Это хаос под видом плана.

Особенно цинично выглядит тезис о «платном образовании как признаке низкого качества». Доклад ВШЭ разрушает этот миф: выпускники-платники на старте карьеры зарабатывают больше бюджетников. Почему? Не потому, что платное образование лучше, а потому, что платники — чаще москвичи, чаще дети среднего класса, чаще обучаются в селективных вузах, чаще устраиваются в IT, нефтегаз или финтех. То есть платное образование — не причина, а маркер социальной стратификации.

Бюджетник из Тюмени с дипломом местного политеха — в проигрыше. Даже если он умнее, трудолюбивее, честнее. Потому что система устроена так, что место рождения и доход родителей определяют траекторию больше, чем знания.

Итог?

Россия производит инженерный избыток не для промышленности, а для статистики. Она заменяет развитие — имитацией подготовки кадров, маскирует технологическое отставание — цифрами о выпуске. И она обманывает молодёжь, внушая, что диплом инженера — это билет в будущее. На самом деле — это билет в долгий поиск себя в экономике, которая давно перестала верить в собственное производство.

В СССР инженер был фигурой системообразующей. Сегодня — он лишний человек в системе, которая сама себя разъедает. Доклад ВШЭ не просто констатирует это. Он — зеркало. Остаётся вопрос: кто готов в него смотреть — без иллюзий, без лозунгов, без надежды на «авось всё наладится»?

Пока ответа нет. Но цифры уже всё сказали.

https://dzen.ru/a/aTaH2-0cOhhZQwvs

Потребление алкоголя в России в ноябре продолжило снижаться восьмой месяц подряд и приблизилось к минимальному уровню конца 1990-х годов, сообщает РИА Новости со ссылкой на данные ЕМИСС.

С апреля 2025 года россияне стабильно сокращают количество выпиваемого спиртного: тогда показатель составлял 8,32 литра на душу населения за последние 12 месяцев, а в ноябре снизился до 7,63 литра. Такие низкие значения фиксировались последний раз в 1997–1998 годах, когда потребление держалось на уровне около 7,6 литра на человека.

https://dzen.ru/a/aTXgzbteAjgB3v8X

Это хорошая новость!

Радостно!

Денег нет и не будет: инвестиционный коллапс оставит экономику без роста в 2026 году

По официальным прогнозам Минэкономразвития, в 2026 году российская экономика должна вырасти на 1%. Однако уже сейчас очевидно, что этот сценарий нереалистичен. Экономика входит в новый год с нулевым ростом, при этом сталкиваясь с одновременным ужесточением фискальной и монетарной политики. Как заявил в интервью Forbes бывший зампред ЦБ, профессор Олег Вьюгин, «компании зажаты с двух сторон: дорогими деньгами и повышенными налогами». Его расчёт — в 2026 году возможен не рост, а рецессия, особенно в первом квартале.

Этот вывод подтверждается данными по реальному сектору — в частности, по рынку специализированной техники, который является опережающим индикатором инвестиционной активности.

Рынок спецтехники: инвестиционный спад во всех сегментах
Согласно материалам Форума Ассоциации импортёров и производителей спецтехники (4 декабря 2025 г.), выпуск спецтехники в России в январе–сентябре 2025 года сократился по всем ключевым направлениям:

- Сельскохозяйственная техника: –30% к аналогичному периоду 2024 года.

- Строительно-дорожная техника: умеренное снижение (точные цифры не публикуются, но по оценкам участников рынка — от –10% до –15%).

- Подъёмно-транспортное оборудование: стабильный уровень, обусловленный продолжающимся вводом складских комплексов в сегменте e-commerce.

Важно: импорт сократился примерно в той же пропорции, что и отечественное производство. Это означает, что повышение ставок утилизационного сбора, введённое в 2024 году с целью стимулировать импортозамещение, не привело к росту выпуска внутри страны. Вместо этого рынок перешёл в режим консервации: компании, ожидая удорожания ввоза, совершили массовые закупки в 2024 году, а в 2025 году — резко сократили заказы.

По косвенным оценкам, основанным на данных стран-партнёров (Китай, Беларусь, Турция), объёмы поставок спецтехники в Россию в 2025 году упали на 25–30%, что коррелирует с падением внутреннего выпуска. Никакого структурного сдвига в пользу российских заводов не произошло.

Причина спада — не в санкциях, а в условиях финансирования
Основной фактор снижения спроса — высокая стоимость заемного капитала. Ключевая ставка ЦБ с августа 2024 года остаётся на уровне 16%. Ставки по лизингу и инвестиционным кредитам — от 20% до 25% годовых. При таких условиях обновление парка техники экономически нецелесообразно.

Кроме того, в 2024 году наблюдался инвестиционный перегрев: по данным Росстата, ввод в действие машин и оборудования вырос на 18% за счёт опережающих закупок. В 2025 году последовал естественный откат. Но в отличие от предыдущих циклов, государство не смягчает условия — напротив, ужесточает их.

С 1 января 2026 года вступает в силу пакет мер по повышению налоговой нагрузки:

- Рост НДПИ для нефтегазового сектора на 5–7%.

- Увеличение страховых взносов для малого бизнеса (отмена льгот по патентной системе).

- Расширение базы налога на имущество организаций за счёт включения нематериальных активов.

Совокупный эффект, по оценкам ВШЭ, — дополнительная нагрузка на бизнес в размере 0,8–1,2% ВВП. Это происходит на фоне стагнации реальных доходов населения (–3,2% в 2024 г., по данным Росстата) и снижения потребительского спроса.

-Финансовая система: рост «плохих» долгов

Ситуация усугубляется деградацией качества кредитного портфеля. По данным ЦМАКП (Центр макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования), по итогам девяти месяцев 2025 года:

- Объём кредитов с просрочкой свыше 90 дней превысил 2 трлн рублей — рост в 1,6 раза за год.

- Доля таких кредитов в совокупном портфелю банков — 7%.

- В розничном сегменте просрочка (90+) — 12,9%, в корпоративном — около 5%, но с чёткой тенденцией к росту.

ЦБ РФ утверждает, что рисков нет: 90% проблемных кредитов покрыты резервами. Однако аналитики ЦМАКП предупреждают: пик корпоративных дефолтов придётся на III–IV кварталы 2026 года, когда исчерпаются запасы прочности у предприятий, работающих в условиях нулевого роста и высоких издержек.

Ключевые триггеры возможного кризиса:

1. Высокая долговая нагрузка — средний долг/EBITDA у средних предприятий превышает 5x.

2. Снижение прибыли в реальном секторе — по итогам 2025 года падение на 8–10% (оценка Минэкономразвития).

3. Жёсткая кредитная политика — банки сокращают выдачу инвестиционных займов, особенно в регионах.

Бюджетная ловушка
Если экономика не вырастет, а налоговая нагрузка возрастёт, фактическая собираемость окажется ниже плановой. В бюджете-2026 заложены доходы в размере 31,7 трлн рублей — рост на 12% к 2025 году. Для их достижения необходим рост ВВП не менее 2–3%. При нулевом или отрицательном росте — это невозможно.

Вьюгин справедливо отмечает: у власти остаются два варианта — резать расходы или увеличивать дефицит. Первое означает сокращение социальных трансфертов, программ поддержки и госинвестиций — что усилит спад. Второе — рост заимствований внутри страны, что усилит давление на ставки и инфляцию, заставляя ЦБ удерживать ставку на высоком уровне.

Третий путь — стимулирование предложения: заморозка тарифов естественных монополий, снижение административных барьеров, удешевление энергоресурсов для промышленности. Но такой сценарий не соответствует текущей доктрине «финансовой ответственности», ориентированной на сдерживание спроса, а не расширение предложения.

Российская экономика в 2026 году столкнётся с инвестиционной депрессией, вызванной сочетанием высоких налогов, дорогих денег и отсутствия реальных стимулов для обновления основных фондов. Рынок спецтехники — лишь один из симптомов. Аналогичные тенденции наблюдаются в станкостроении (–22% по данным Росстата за 9 мес. 2025 г.), лёгкой промышленности (–18%), машиностроении (–11%).

Плановый рост в 1% — техническая фикция, необходимая для балансировки бюджета. Реальность — стагнация с элементами рецессии. И если политика ЦБ и Минфина не изменится до середины 2026 года, последствия могут выйти за рамки отраслевых спадов — вплоть до системного кризиса ликвидности в банковском секторе.

https://dzen.ru/a/aTaTWbtzKFXfHG28

Это Набиуллиной спасибо. Она ещё полгода назад говорила про "перегретую экономику". За идиотов людей считает, даже професссоров-экономистов. Типичный иноагент у власти.

Вот только насколько объективно эти цифры отражают действительную картину? Не приукрашивают ли её?
Вероятнее всего, 7,6 литра - это лишь часть потребляемого на душу населения алкоголя, приобретаемого через торговую сеть.
Эксперт по алкогольному рынку Немцов А.В. на основании своих исследований заявляет, что через торговую сеть реализуется лишь две трети от общего количества, а ещё одна треть - это самогоноварение, технический, аптечный, домашний алкоголь. Если это учесть, то к 7,6л надо ещё добавить 2,5литра. И суммарно получится 10,1л. абсолютного алкоголя на душу населения.

Стали больше гнать и меньше покупать.

Экономика РФ: фронтальное падение по секторам. Так промышленность еще не болела

Экономические итоги 2025 года Росстат и эксперты подведут только в следующем году, но уже сейчас понятно, что придется фиксировать: это был худший период с 2022-го. Не до победных отчетов и некогда богатейшему российскому нефтегазу.

Углепром вернулся в 90-е и впал в серьезный кризис
Такой вид деятельности, как добыча полезных ископаемых, десятилетиями исправно сытно кормил российский бюджет. Теперь и Росстат показывает сбой: индекс производства за девять месяцев 2025 года составил 98,3%. Ушли в минус, проще говоря.

Среди тех, кто зарабатывает на природных ресурсах страны, лидером падения стал углепром.

«Новые Известия» следили за самым тяжелым за последние 30 лет кризисом в угольной промышленности. Заместитель генерального директора Института проблем естественных монополий Александр Григорьев указывает на то, что наших угольщиков подкосили низкие цены на мировом рынке, санкции и крепкий рубль.

И — внимание на сухие цифры:

по итогам девяти месяцев сальдированный убыток углепрома уже превысил 309 млрд рублей. В 2024 году угольная отрасль закрылась с чистым убытком в 85 млрд долларов.

По итогам текущего года убыток ожидается на уровне 350 млрд рублей, о чем в ноябре прямо заявил представитель Минэнерго Дмитрий Лопатин. По его данным, 74% угольных предприятий в РФ на сегодняшний день убыточны. В 2022 году в минус работали лишь 17% предприятий.

Государственные меры поддержки — отсрочка по НДПИ и страховым взносам — отрасли не помогли. Крупнейшим импортерам — Китаю, Южной Кореи и Турции — дорогой российский уголь не нужен.

Газ-батюшка сдал позиции: добыча газа сокращается
Добыча природного газа с января по октябрь включительно сократилась на 3%. Производство сжиженного природного газа (СПГ) просело на 3,7%.

Министр энергетики Сергей Цивилев падение добычи природного газа на 3% подтверждает. В Минэнерго уже не сомневаются, что годовой план выполнить не удастся. Планировали 680 млрд кубов, по факту выйдет 660 млрд. Хотя еще в начале года кабмин прогнозировал рост добычи на 1,7%.

Авторы обзора «Мониторинг экономической ситуации в России» Института экономической политики им. Гайдара стагнацию связывают с сокращением экспорта и поиском альтернативных рынков сбыта.

Эксперты указывают, что санкционное давление на российских производителей СПГ за неполный год «убило» 11% экспортных потоков (экспорт СПГ уменьшился на 3,5 млрд кубов). Поставки в Европу сократились на 10%, а это минус 1,8 млрд метров кубических.

Последняя соломинка для экспорта трубопроводного газа — Китай. С января по октябрь КНР купила российский газ на 7,86 млрд долларов, указано в отчете таможенного управления Китая. По итогам года «Газпром» планирует продать партнерам из Поднебесной 38 млрд кубометров.

Директор по исследованиям и развитию Института энергетики и финансов Алексей Белогорьев не сомневается, что сданное в архив сотрудничество «Газпрома» с Европой восстановить уже никогда не получится. До начала СВО, напомним, газовый гигант сбывал в Европу и Турцию до 180 млрд кубов. И тогда «народное достояние» РФ стоило для европейцев в диапазоне от $270 до $500 за 1000 куб. м. В целом экспортные доходы «Газпрома» в 2021 году превысили 55,5 млрд долларов. Почувствуйте разницу.

Теперь вся надежда только на КНР. После подписания соглашения между «Газпромом» и китайской CNPC поставки по действующему газопроводу «Сила Сибири» увеличатся до 44 млрд куб. м. А вопрос строительства «Силы Сибири — 2» вряд ли будет окончательно урегулирован в перспективе 2026 года.

Нефть уже не спасение для Минфина
Российская статистика с 2022 года защищает нефтяников от посторонних глаз. Росстат приводит куцые данные по объемам отгруженных товаров. За январь — октябрь этот показатель в разделе «добыча нефти и природного газа» сократился до 78,1%. Из открытых статданных можно лишь выудить информацию, что выпуск нефтепродуктов снизился на 0,4%.

Вице-премьер Александр Новак в начале 2025-го обещал, что по итогам года нефтяники добудут 510 млн тонн. ОПЕК же сообщает о сокращении добычи российской нефти в 2025-м на 2%.

Что касается экспорта нефти, когда Brent стоит менее 60 долларов за баррель, а дисконт на Urals доходит и до 20 долларов за бочку, то, по прогнозам российских чиновников, страна продаст на экспорт порядка 240,1 млн тонн нефти. Что сопоставимо с показателями 2024 года.

Нефтяная отрасль продолжает работать в условиях введенных антироссийских санкций, которые сказываются как на экспорте, так и на инвестиционном климате. Так максимально лаконично эксперты описывают сложности российского ТЭК.

https://dzen.ru/a/aUKXUAGQ4n2f3hbQ

На своей пресс-конференции Путин оперировал цифрами, прогнозами, объяснял, почему высокая ключевая ставки и почему растут налоги. Он демонстрировал хорошее знание ситуации в экономике. Фактически глава государства поддержал своих коллег из Центробанка и правительства, политика которых привела к сокращению производства, к падению темпов роста. Путин признал, что нынешние меры не могут простимулировать экономику, но они вынуждены и временны. С этим можно спорить, поскольку существуют разные точки зрения даже среди маститых экономистов. Но есть один вопрос, по поводу которого спорить не надо — история все доказала. И этот вопрос президенту никто не задал.

Прогноз Минфина об обвале нефтегазовых доходов до уровня начала 2000-х — это не просто цифры очередного бюджета. Это итоговый диагноз целой экономической эпохе, вернее, целому десятилетию упущенных возможностей. Власти предсказывают, что к 2042 году доходы от углеводородов, составляющие сейчас около 4% ВВП, сократятся до 1.9%. В реальном выражении это падение на 43% по сравнению с 2019 годом.

Основная причина — физическое истощение старых месторождений без адекватной компенсации новыми проектами. Этот сценарий, основанный на консервативной цене нефти в $69, становится шоком, но лишь для тех, кто десятилетиями отказывался его замечать.

А тем временем текущая рыночная конъюнктура уже предвосхищает это мрачное будущее. Котировки российской нефти Urals на базе FOB Новороссийск на прошлой неделе опускались ниже $35 за баррель — минимальный уровень с начала 2022 года.

Дисконт к североморскому сорту Brent стабилизировался на рекордных $23-25. То есть, российские поставщики скидывают с каждого барреля вот эти 23-35 баксов. Главное – чтобы купили хоть за столько.

Более того, в самом нефтяном секторе нарастает внутренний конфликт: «Роснефть» открыто оспаривает методику расчёта налогов, основанную на котировках агентства Argus, указывая на её оторванность от логистических реалий. Эта дискуссия — симптом глубокого системного кризиса, а не просто спор о цифрах.

Главный вопрос, на который у власти нет внятного ответа: что делалось для предотвращения этого кризиса в течение последних десяти лет? С 2014 года, после первых серьёзных западных санкций и внятных сигналов о глобальном «зелёном переходе» и грядущем неминуемом отказе от российских углеводородов, был дан исторический шанс — и историческое же предупреждение.

Шанс решительно изменить экономический курс, направить колоссальные ресурсы сырьевой ренты на создание современного, технологически сложного несырьевого сектора. Но время было безвозвратно растрачено на риторику об «импортозамещении» и «снижении нефтегазовой зависимости», за которой не стояло реальной структурной трансформации.

Реальностью стал «западноцентричный» образ мышления элит, веривших в незыблемость прежних правил игры и не допускавших мысли о том, что их «партнёры» могут «так кинуть». Пока рабочим и крестьянам предлагали лозунги, стратеги рассчитывали заработать, пока есть возможность.

Иллюзия диверсификации: статистика против реальности

Официальная риторика последних лет уверенно говорит о преодолении сырьевой модели. Действительно, есть цифры, которые выглядят обнадёживающе: доля нефтегазовых доходов в федеральном бюджете, по заявлению главы ФНС, сократилась с 50% в 2018 году до 30% в 2025-м.

Ненефтегазовые доходы демонстрируют рост, частично компенсируя падение выручки от углеводородов. Министр промышленности и торговли рапортует о росте несырьевого неэнергетического экспорта (ННЭ), который за девять месяцев 2025 года достиг $111.4 млрд.

Однако за этими цифрами скрывается тревожная реальность, которую эксперты фиксируют уже много лет. Прежде всего, диверсификация бюджета — во многом результат не столько роста перерабатывающих отраслей, сколько падения цен на нефть и газа, а также повышения налоговой нагрузки на несырьевой сектор (например, рост налога на прибыль до 25% и введение НДС для УСН).

Иными словами, бюджет меньше стал опираться на нефть потому, что цены на нее упали, следовательно, и дохода в бюджет стало меньше.

С экспортом ситуация ещё показательнее. Несмотря на весь рост ННЭ, доля топливно-энергетических товаров в общем экспорте России по-прежнему превышает 56%. Российская экономика остаётся «ресурсно-ориентированной», и основные валютные поступления по-прежнему обеспечиваются сырьём.

Качество самого несырьевого экспорта вызывает ещё больше вопросов. Анализ структуры экспорта обрабатывающей промышленности показывает, что доля высокотехнологичных и средневысокотехнологичных товаров за последние восемь лет практически не изменилась, колеблясь в диапазоне 27–36%.

Для сравнения, аналогичный показатель в Турции составляет около 40%, а в Иране — 50%. Более 60% российского экспорта обрабатывающей промышленности по-прежнему приходится на продукцию низко- и среднетехнологичных низкого уровня отраслей. Это означает, что страна экспортирует в основном полуфабрикаты, металлы, удобрения, но не сложные готовые изделия с высокой добавленной стоимостью.

Политический тупик как главный экономический риск

Таким образом, страна подошла к 2025 году с фундаментальным противоречием. С одной стороны, есть осознание неизбежности конца нефтегазовой сверхприбыли и красивые цели по наращиванию несырьевого экспорта на 70% к 2030 году. Для этого создана целая экосистема господдержки: национальный проект, Российский экспортный центр, цифровая платформа «Мой экспорт».

С другой стороны — утраченное десятилетие после 2014 года, в течение которого так и не была создана новая индустриальная база. Драйвером сегодняшнего скромного роста обрабатывающей промышленности является не частная инициатива, а прежде всего «бюджетный импульс», то есть госзаказ и оборонные расходы.

Политические риски этой ситуации колоссальны. Во-первых, это риск социальной стабильности. Бюджет, лишающийся нефтегазовой подушки, но обременённый растущими социальными и оборонными обязательствами, уже сводится с дефицитом, который в 2025 году может достичь 2.6% ВВП.

Во-вторых, это риск инвестиционного и технологического отставания. Ключевые высокотехнологичные отрасли, согласно экспертным оценкам, требуют жёсткого государственного регулирования и масштабных инвестиций в инновации. Однако в условиях бюджетного дефицита и «мобилизационной» экономики ресурсы для такого рывка крайне ограничены.

В-третьих, это риск геоэкономической уязвимости. Зависимость от котировок Argus, транзитных маршрутов и технологий «недружественных» стран никуда не делась, а лишь сменила форму.

Прошлое десятилетие доказало, что время — самый невосполнимый ресурс. Его потратили не на создание «новой экономики», а на латание старой и адаптацию к меняющимся внешним условиям в режиме ручного управления.

Теперь, когда прогноз Минфина рисует неизбежное будущее, страна оказывается перед выбором: наконец начать болезненную, но настоящую структурную перестройку или продолжить двигаться по инерции, надеясь, что кризис старых месторождений как-нибудь рассосётся сам собой.

Пока же начальство спорит о методиках расчёта налогов для нефти, которая завтра может стать не нужна никому, реальный шанс «переломить ход истории» уходит вместе с последними баррелями с истощающихся месторождений.

https://dzen.ru/a/aUbbgJYnuGeoGZkm

Госкомпании перестали платить — их долги перед бизнесом выросли в разы. А так-то, в экономике все стабильно

В российской экономике наблюдается тревожный и системный феномен, ранее тщательно маскировавшийся за фасадом «финансовой дисциплины»: государственные и госуправляемые компании массово перестали исполнять обязательства перед поставщиками.

Согласно данным «Ведомостей», число обращений бизнеса по фактам задержки оплаты контрактов по закону № 223-ФЗ (о закупках организаций с госучастием) выросло почти втрое за год — с 200 в 2024 году до 548 в 2025-м. Объём задолженности по этим жалобам увеличился с 1,5 млрд руб. до 4,03 млрд руб. Однако, как отмечают эксперты, эти цифры — лишь верхушка айсберга. Реальный объём неплатежей, по оценкам Института проблем естественных монополий и Московской школы управления «Сколково», может достигать десятков миллиардов рублей ежеквартально.

Системный кризис ликвидности под прикрытием «управляемой экономики»
Суть проблемы не в технических сбоях или временных кассовых разрывах, а в том, что государственные корпорации превратили поставщиков в источник бесплатного оборотного капитала. Это стало возможным благодаря сочетанию трёх факторов: сжатия доходов самих госкомпаний, жёсткой денежно-кредитной политики и отсутствия реальных институциональных санкций за нарушение обязательств.

Первый фактор — падение доходов и рост издержек.

Крупнейшие госкомпании, особенно в сырьевом и инфраструктурном секторах, переживают не просто снижение прибылей, а структурный дефицит операционных денежных потоков. Так, по данным Минфина, в 2024 году чистая прибыль госсектора сократилась на 28% по сравнению с 2023 годом. Одновременно растут обязательства: инвестиционные проекты, модернизация, социальные расходы и, что особенно важно, обслуживание долговой нагрузки.

Совокупный объём чистого долга госкомпаний, по оценке Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования (ЦМАКП), превысил 42 трлн руб. на конец 2024 года — рекордный уровень за всю постсоветскую историю.

При этом ликвидность сосредоточена в руках государства и ЦБ, а не у самих корпораций. Например, «Роснефть» в 2024 году направила на дивиденды 390 млрд руб., но одновременно задерживала оплату контрактов с подрядчиками на десятки миллиардов.

«РЖД» сократила выплаты поставщикам почти на 17%, несмотря на рост выручки, объяснив это необходимостью финансировать «национальные проекты». Такого рода практики стали нормой, а не исключением.

Второй фактор — высокая ключевая ставка ЦБ.

С декабря 2024 года ключевая ставка ЦБ стабильно колеблется в диапазоне 16—18%. Это делает заёмный капитал экстремально дорогим — стоимость кредитования для нефинансовых компаний превышает 22–25% годовых. Для госкомпаний, формально обладающих «высоким» кредитным рейтингом, такой уровень всё ещё обременителен, особенно на фоне падения EBITDA.

В этих условиях проще искусственно растянуть дебиторскую задолженность, чем брать кредит для расчётов с поставщиками. Неплатёж становится «беспроцентным финансированием» — без отчётности, без проверок и без последствий.

Третий фактор — слабость институтов.

Несмотря на наличие в законе № 223-ФЗ положений о сроках оплаты (не более 30 дней) и обязанности публиковать информацию о задолженности, механизмов принуждения к исполнению нет. Федеральная антимонопольная служба (ФАС) фиксирует нарушения, но не может наложить штрафы на «Газпром», «Росатом» или «Ростех».

Малый бизнес, зависящий от одного-двух госконтрактов, предпочитает не жаловаться, чтобы не лишиться будущих тендеров. По данным Общероссийской общественной организации «ОПОРА России», около 65% пострадавших компаний не подают официальных обращений из-за страха репрессивных действий со стороны заказчиков.

Цепная реакция: как неплатёжи тормозят экономику
Экономические последствия этого поведения многократно усиливаются по цепочке поставок. Малый и средний бизнес, формально объявленный «локомотивом роста», оказывается в ловушке: он не может получить деньги от госкомпании, но вынужден платить зарплаты, налоги, аренду и кредиты. В условиях высоких процентных ставок кассовые разрывы становятся фатальными. По данным Банка России, доля МСП с отрицательным операционным cash flow в 2025 году выросла до 41% — максимум с 2016 года.

Неплатёж перед поставщиком — это не просто задержка перевода. Это разрыв доверия, сбой в производственном цикле, сокращение инвестиций и увольнения. Особенно страдают регионы: в Северо-Западном и Приволжском федеральных округах, где доля госкомпаний в закупках превышает 60%, число банкротств малых предприятий выросло на 34% за год.

Кроме того, такая практика искажает саму природу государственных закупок. Вместо инструмента развития конкуренции и повышения эффективности госсектора они превращаются в механизм переноса фискального бремени на частный сектор. Государство экономит на ликвидности, но за счёт ослабления деловой активности и роста неформальной экономики.

Выход: не в лозунгах, а в обязательствах
Без изменений в институциональной архитектуре ситуация не стабилизируется. Повышение штрафов за просрочку оплаты, введение обязательных гарантийных счетов на этапе заключения контракта, подключение ФСБ и Счётной палаты к мониторингу дебиторской задолженности госкомпаний — вот минимальный набор мер. Необходимо также усилить роль Федерального казначейства: все госкомпании с более чем 50%-ным участием государства должны проходить обязательную казначейскую проверку на предмет ликвидности перед заключением контрактов.

В конечном счёте, когда государство становится ненадёжным платёжеспособным субъектом, оно подрывает не только доверие бизнеса, но и саму основу рыночной экономики. В условиях, когда каждый рубль на счету, а доступ к финансированию ограничен, задержка оплаты от госкомпании перестаёт быть «технической» и становится стратегическим риском для всей экономической системы. Игнорировать этот сигнал — значит ускорять деградацию деловой среды под прикрытием макроэкономической «стабильности».

https://dzen.ru/a/aUp5KShR5FNULGW2