Мне рассказывал о. Алексий Янг, ближайший ученик о.Серафима Роуза, что в конце жизни о.Серафима выяснилось, что о.Герман содомитствует. Для о.Серафима это был сильный удар. Видимо, в результате этого он и разболелся так сильно. Перед смертью о.Серафим проклял о.Германа, именно за содомитство -- это Янг рассказывал мне лично, как и обстоятельсва, при которых о.Серафим узнал это.

Вот эти воспоминания:

(...)

Он дотрагивался до других людей только когда благословлял, а больше никогда. Всего один раз я видел, как о. Серафим, разговаривая о чем-то с одним унывающим молодым человеком, слегка потрепал его по плечу. Отец Герман же, напротив, при встрече сразу старался загрести собеседника в свои объятия.

То, что незадолго до смерти о. Серафим проклял о. Германа Подмошенского, — правда. Примерно за полгода до смерти о. Серафима один платинский послушник сказал, что о. Герман приступал к нему и говорил такие вещи, которые нельзя повторить. Отец Серафим запретил этому послушнику оставаться с о. Германом наедине. Это сообщение чрезвычайно огорчило о. Серафима. У него и болезнь, вероятно, открылась из-за этой ужасной новости. Ведь это означало конец монастыря.

В будущем, уже после смерти о. Серафима, подобных обвинений и свидетельских показаний на о. Германа накопилось у архиепископа Антония большое количество. Он рассказывал мне, что показал их о. Герману, но тот на Библии поклялся, что это неправда. Архиепископ Антоний ему поверил. Но в будущем о. Герман был все-таки запрещен.

Про то, что Роуз в молодости был геем...

Об этом в Вики: ...
.....................
Смотрю, статьи сейчас подчистили, ссылки не бьются...
Впрочем, ищите эти письма, я не имею причин сомневаться, в их подлинности...

Про то, что Роуз в молодости был геем...

Но ведь он покаялся, всё по православному. Или ты зороастрист?

Ну там говорится про опубликованные письма... И это я не на помойке нашёл как бы... а у специалистов...
Можете взять труд проверить цитату из письма...

Я не хочу в данном случае тут как-то судить и т.д... Насколько понимаю, он жил жизнью подвижника после этого...
А говорить, что вот допустим Марию Египетскую можно простить, а кто с иной стороны зашкварился - нельзя - это я так не считаю))) Поэтому есть что есть - а нам это просто пища к размышлению...

Ученик - ясное дело, что сам за себя отвечает, я не спорю...

Собственно, вот он этот текст:

https://web.archive.org/web/20120414220847/http://www.pomona.edu/Magazine/PCMSP01/saint.shtml

Чуть южнее Ред-Блаффа, на автостраде № 5, открывается жуткое зрелище: оторванная кровоточащая рука на обочине шоссе, белые пальцы тянутся к полосам проезжающего транспорта.
Это захватывающе, даже если это всего лишь картина. Рука, возможно 30 футов длиной, очерчена красным цветом на полуприцепе, установленном в поле. Над ним большими красными буквами написаны слова: "эта кровь пролилась за ваши грехи.- Затем, так же внезапно, как и появилась, кровоточащая рука исчезла.
От Ред-Блаффа, штат Калифорния, 36 змей на запад на протяжении 49 миль через малонаселенные предгорья до горной деревушки платина, население которой составляет 60 человек,на краю национального леса Тринити. Почти безлюдные лесные массивы простираются более чем на 100 миль к северу и к югу. На Западе крошечные поселения с такими названиями, как арахис и Мэд-Ривер, усеивают государственную дорогу, ведущую к далекому Тихому океану.
Здесь, на широком склоне горного хребта высоко над платиной, Юджин Роуз, выпускник Помоны 1956 года, решил покинуть этот мир.

В течение первых двух дней после смерти душа наслаждается относительной свободой и может посещать те места на Земле, которые были ей дороги. Примерно на третий день душа проходит через легионы злых духов, которые преграждают ей путь и обвиняют ее в различных грехах. Душа должна пройти эти испытания, чтобы не быть немедленно брошенной в Геенну. Если она успешно проходит через него, то душа в течение следующих 37 дней посещает бездны рая и ада, не зная, где она останется. На 40-й день назначается его место. Он останется там до воскресения мертвых и Страшного Суда.
Эта интерпретация древних учений Православной Церкви обобщена в книге" Душа после смерти", которую ее издатели называют самой популярной в России работой о загробной жизни, хотя некоторые православные христиане категорически не согласны с ее аспектами. В России, несмотря на десятилетия советского подавления, православие, по сути, является национальной религией. Последние опросы показывают, что от Половины до двух третей российских граждан считают себя православными. Напечатанные на машинке части "души после смерти" были распространены через самиздат, подпольную прессу, еще до падения коммунизма.
Другие работы того же затворнического православного священнослужителя, известного как О. Серафим, также приобрел последователей среди русских верующих, и его подвижническая жизнь в пустыне приобрела почти мифические размеры. Среди некоторых благочестивых русских О. Серафим - это объект почитания. В темные часы, когда отчаявшиеся люди молятся о чудесах, некоторые обращают свои молитвы к нему.
До того, как он стал О. Серафим, его звали Юджин Роуз.

"Вы знаете, отец Серафим действительно для нас, русских, он говорит с нами по-особому", - сказал молодой православный русский недавнему гостю из Америки. Роуз, однако, посещал Россию только в своем сердце; за исключением кратких поездок за пределы штата, он провел свою жизнь в Калифорнии. Он родился в 1934 году и вырос в Сан-Диего, где его отец был смотрителем стадиона "Бальбоа". Его мать была ярой протестанткой, пела в церковных хорах и часто обращалась к Библии.
"Я думаю, что большая часть того, кем был Юджин, была из-за моей бабушки", - говорит племянница Роуза Кэти Скотт, автор биографии под названием "Серафим Роуз: правдивая история и частные письма". Мать Роуза может быть суровой до крайности, говорит Скотт. После того как старший брат Юджина, Франклин, случайно поджег гараж, играя со спичками в возрасте 4 лет, его мать взяла Франклина внутрь и поднесла его руку к зажженной плите, чтобы показать ему, что огонь причиняет боль.
По словам родственников, мать Роуза возлагала на своих детей большие надежды. Евгений отлично учился в школе и получил стипендию для посещения Помоны. Во время учебы в колледже он погрузился в философию, классическую музыку и литературу, театр и языки. Он вращался в кругу друзей, склонных к интеллектуальным и художественным занятиям.
"Мы были аутсайдерами и не были этим недовольны", - говорит Лоуренс Макгилвери, антиквар 54-го года. -Мы не соответствовали друг другу. Мы не вступали в братства, не пили пива; мы были более открытой и терпимой группой во времена повышенной нетерпимости.- Роуз, немного застенчивый, был высоким, стройным и смуглым красавце, с глазами, которые горели ровно, как голубое пламя. "У него было острое понимание музыки, литературы и философии", - говорит Макгилвери.
"Он был самым талантливым человеком из всех, кого я знал", - говорит Дирк ван Нухейс, писатель 56-го года. - Он всегда был заботливым и вдумчивым, чрезвычайно умным и способным. Он был блестяще владеет языками и очень талантлив в спорте. Я думал о нем как о человеке с широким пытливым характером и умом. Он был человеком, который выбрал свой собственный путь в жизни в необычной степени."
Это жизнь одновременно известная и малоизвестная.
"Мы были самыми близкими друзьями, но там была такая огромная область его личности, которую он никому не раскрывал", - говорит Макгилвери. -И теперь ясно, что это была самая важная часть."

Говоря языком традиционного православного монашества, новоиспеченный монах умирает для мира и своей прежней жизни, чтобы обрести новую жизнь в Боге. Он забывает себя и покидает мир, чтобы искать истинную духовную мудрость. Физическая изоляция помогает душе отказаться от мирского образа жизни.
В первый раз Юджин Роуз умер, когда его сделали монахом на склоне горы над платиной в 1970 году, в возрасте 36 лет. Он и еще один человек, преданный Православию, русский американец по имени Глеб Подмошенский, к тому времени уже два года жили аскетом на горе. Они основали скит, или маленькое братство, не такое большое и формальное, как монастырь. Они готовили еду на открытом воздухе, на походной печке, иногда в снегу по колено, и таскали воду с подножия горы на старом пикапе. Они издавали журнал, который называли "Православное слово", используя ручной пресс, купленный Роузом за 200 долларов. Позже они купили подержанную Линотипную машину и генератор для ее запуска, и их поток публикаций вырос до календарей и книг.
Роуз выращивал овощи со смешанными результатами на красноватой почве. Монахи не ели мяса, но ели рыбу. Монашеские правила, которым они следовали, не допускали ни ненужных разговоров, ни небрежного откидывания назад, ни скрещивания ног в сидячем положении. Скит был создан не как место отступления, а как место уединения и борьбы. "У нас должен быть минимум "удобств", - писал Роуз, планируя свой отъезд из этого мира, - "мы должны быть готовы к этому"...и верьте в Бога, а не в устройства."

Роуз изучал философию, когда в 1952 году поступил в Помону.
"Он был необычным студентом", - говорит профессор философии Фредерик Зонтаг. - Он был необычен в своем поведении, манере говорить и в том, какие вопросы задавал.- Как раз перед выпуском Роуз попросил у Сонтага рекомендательное письмо.
"Без сомнения, Мистер Роуз-индивидуалист, - писал Сонтаг,-но именно из-за этой целеустремленной тенденции он вполне может сделать себе имя в своей избранной области. Он совершенно серьезно относится к своей работе, и его врожденные интеллектуальные способности, несомненно, имеют первостепенное значение. Поскольку его опыт был ограничен экономически и интеллектуально до окончания колледжа, он все еще исследует и пытается найти свое место в академическом мире, но я чувствую, что сейчас он очень близок к той конкретной области, в которой он может внести значительный вклад. У него все еще есть проблемы с общением, но это должно проясниться, когда он освоится в своей собственной области специализации."
Находясь в Помоне, Роуз и некоторые ее друзья, включая Макгилвери, прослушали лекцию бывшего англиканского священника Алана Уоттса, который стал знаменитостью, обратившейся в Дзен-Буддизм. Роуз был очарован. Он продолжал учиться у Уоттса, известного как "гуру битников", в Американской академии азиатских исследований в Сан-Франциско. Роуз в конце концов отошла от влияния Уоттса, высмеивая его как "кабинетного буддиста".-Но именно в Академии Роуз познакомился с китайским ученым-Даосом по имени Ги-Мин Шэнь, который произвел на него неизгладимое впечатление. Работа Сиена была сосредоточена на древнекитайском подходе к обучению. Он ценил традиционные китайские взгляды и оригинальные классические тексты выше современных интерпретаций. Роуз научился читать на древнекитайском языке, чтобы иметь возможность читать ранние даосские тексты.
Точка зрения Шена была схожа с точкой зрения французского метафизика Рене Генона, который, возможно, оказал наибольшее влияние на философское развитие Роуза. Роуз поглощал книги Генона, читая их в оригинале на французском языке, когда он не мог найти перевода. Генон осуждал ослабление духа древних культур в современном западном обществе. Он считал, что отождествлять новизну с прогрессом неправильно. Окончательную истину, предположил он, можно найти в мудрости веков.
"Именно Рене Генон научил меня искать и любить истину превыше всего и быть неудовлетворенной всем остальным", - писал однажды Роуз.

"Когда мы хотим назвать страсти общим именем,-сказал святой Исаак Сирин, клирик седьмого века и один из Святых Отцов Православия, - мы называем их миром. Но когда мы хотим различать их по их особым именам, мы называем их страстями. Страсти эти таковы: любовь к богатству, жажда обладания, телесное наслаждение, происходящее от половой страсти, любовь к чести, порождающая зависть, жажда власти, высокомерие и гордость положением, жажда украшать себя роскошными одеждами и тщеславными украшениями, жажда человеческой славы, являющаяся источником злобы и обиды, и физический страх. Там, где эти страсти перестают действовать, там мир мертв ... Кто-то сказал о святых, что при жизни они были мертвы, ибо, хотя и жили во плоти, они не жили для плоти.
- Посмотри, ради какой из этих страстей ты живешь. Тогда вы будете знать, как далеко вы живы для этого мира и как далеко вы мертвы для него."

В платине Роуз много лет жил в неизолированной лачуге без водопровода и электричества, с крошечной дровяной печкой для тепла. Он сам построил себе хижину.

On a cool late afternoon in June 1956, while waiting for a train in Los Angeles, Eugene Rose, who was just shy of 22, wrote a letter to Laurence McGilvery.
"My dear Larry," it began, "I am slightly drunk, having drunk a bottle of chablis at Fred Harvey's Railroad Restaurant (Taix's had a long line; at Fred's the waitress didn't know what chablis was.) I am rather stupid for not having told you, to your face, certain things before. My slight drunkenness gives me an opportunity, though it's about time I told you when sober. If we are friends at all, such things cannot be 'hid.'
"Fact number one: my mother has discovered, rather illegitimately (I shall tell you of it later) that I am homosexual; if you have not surmised the fact already, it is time you know of it. I have not quite been kicked out of the house, but I probably shall not return after September. My mother was quite hysterical, but my father persuaded her that I am only 'sick.' I have agreed to go to my friend's psychiatrist in S.F., which I was rather interested in doing for other reasons, at parental expense.
"I suppose you have also surmised by now that I shall live this summer, and sleep, with a young man I love, and who loves me.
"I have been very stupid in Claremont. I have hardly been a friend to you. Forgive me. It is perhaps not Claremont of which I was sick, but myself. I suppose I have not told you earlier of myself because I feared you would regard me a bug, a monster, or merely 'sick,' as my parents regard me. I am certainly 'sick,' as all men are sick who are ever absent from the love of God, but I regard my sexual inclinations as perfectly 'normal,' in a sense I do not as yet understand.
"I shall be happy to hear from you, and to see you sometime soon."
McGilvery reassured Rose of their friendship. They remained close for years, even though McGilvery did not share Rose's accelerating religious fervor. "He would have known that I would have scoffed at the idea of devils roaming around the Earth and holy oils that could cure something," McGilvery says. "I could have argued about his beliefs to the end of my life."
He never got the chance. After Rose became a monk, McGilvery never heard from him again. He sent Rose a Christmas card year after year, but there was never a response.

John Christensen was a student at the University of California, Santa Cruz, when Fr. Seraphim Rose gave two lectures there in 1981.
"He was the real catalyst in my conversion to Orthodoxy," says Christensen, now a hieromonk known as Fr. Damascene. "He changed my life. I felt that he was a very important, major figure for our times, someone who had found the answers to modern Western man's search for God and the meaning in life. So, very soon after he reposed, I started gathering material about him and writing about him."
About 10 years later, in 1993, Christensen published Not of This World: The Life and Teaching of Fr. Seraphim Rose, Pathfinder to the Heart of Ancient Christianity. The 1,000-page biography is richly detailed, drawing on interviews with Rose's friends, letters, information from relatives, Rose's own writings, school and college records and other sources.
"I think it's a nice work of fiction," says Cathy Scott, Rose's niece, who faults in particular its depictions of Rose's early years and of his relationships with his family and friends. Her biography, published last fall, presents a distinctly different but no less striking portrait of Rose, especially of the life he led before he joined the Orthodox Church. Her book is filled with examples of Rose's letters to his friends--scattershot musings on life, God, philosophy and culture--and the simple, homey notes he sent his mother about snowfalls or gardening at Platina. It was Scott's book that, to the consternation of many Orthodox Christians, publicly revealed Rose's homosexual activity before his conversion; Christensen, though aware of it, had chosen not to mention it.
The foreword to Scott's book was written by a convert to Orthodoxy named Craig Young, now known as Fr. Alexey. Rose had been appointed Young's spiritual father, and the two spent considerable time together, keeping in touch by letter when Young left the Platina area. In a review of Christensen's book published in the journal Orthodox America, Young called it "a treasure and a disappointment, a joy and a sadness, an inspiration and a scandal." He says that the biography was distorted by the influence of Podmoshensky, who had bitter differences with the church hierarchy after Rose's death.
As a biographer of Rose and disseminator of his teachings, Christensen, a fluent writer, has been to a large degree the caretaker of Rose's legacy as well. He says he is not interested in debating whose biography presents a truer picture of Rose. But he defends the accuracy of his work and says there is a reason for the approach he took.

Но вот по отдельности, первый из приведенных вами текстов.
Прохладным июньским днем 1956 года, ожидая поезда в Лос-Анджелесе, Юджин Роуз, которому едва исполнилось 22 года, написал письмо Лоренсу Макгилвери.
-Мой дорогой Ларри, - начал он, - я слегка пьян, выпив бутылку Шабли в Железнодорожном ресторане Фреда Харви (у Тайкса была длинная очередь; у Фреда официантка не знала, что такое Шабли.) Я довольно глуп, потому что не сказал вам в лицо некоторые вещи раньше. Мое легкое опьянение дает мне такую возможность, хотя мне давно пора сказать тебе об этом, когда я трезв. Если мы вообще друзья,то такие вещи невозможно скрыть.'
- Факт номер один: моя мать обнаружила, причем довольно незаконно (я расскажу вам об этом позже), что я гомосексуалист; если вы еще не догадались об этом факте, то вам пора об этом узнать. Меня еще не совсем выгнали из дома, но после сентября я, вероятно, не вернусь. Моя мать была в полной истерике, но отец убедил ее, что я всего лишь больна.- Я согласился пойти к моему другу.

Джон Кристенсен был студентом Калифорнийского университета в Санта-Крусе, когда О. В 1981 году Серафим Роуз прочитал там две лекции.
"Он был настоящим катализатором моего обращения в православие", - говорит Кристенсен, ныне иеромонах, известный как О. Дамасский. - Он изменил мою жизнь. Я чувствовал, что он был очень важной, важной фигурой для нашего времени, человеком, который нашел ответы на вопросы современного западного человека о Боге и смысле жизни. Поэтому, очень скоро после того, как он скончался, я начал собирать материал о нем и писать о нем."
Примерно через 10 лет, в 1993 году, Кристенсен опубликовал книгу " не от мира сего: жизнь и учение О. Серафим поднялся, Следопыт к сердцу древнего христианства. Эта 1000-страничная биография богато детализирована, опираясь на интервью с друзьями розы, письма, информацию от родственников, собственные сочинения розы, школьные и студенческие записи и другие источники.
"Я думаю, что это хорошее художественное произведение", - говорит Кэти Скотт, племянница Роуза, которая особенно ошибается в его изображениях