"В королевстве Алых Башен жили рыцари и маги, и на самой древней башне – старый, мудрый Звездочёт: он скрипел пером гусиным по пергаментной бумаге и записывал, что было и что будет, каждый год. За стеной из алой яшмы поднимался гордый замок, по углам – четыре башни: Север, Запад, Юг, Восток. Башни были из рубинов, кимофанов и гранатов, альмандиновые окна, в каждой башне – огонёк...
Сам король жил в старом замке и не правил королевством: да и этою страною управлять – излишний труд. Ею правил маг-волшебник, Звездочёт на древней башне, и ему помощник верный был весёлый старый Шут. А Принцесса в третьей башне из нежнейших алых шерлов пряла пряжу из тончайших серебристых облаков; и была она прекрасна, как Принцесса в старых сказках, только в сказках, для которых не найдётся даже слов...
В этом странном королевстве никогда не гасло солнце, никогда не меркли звёзды, никогда не лилась кровь: там жила в последней башне золотая чудо-птица, птица с крыльями, как пламя, с странным именем – Любовь...
Птица в башне пела песни: и они неслись далёко, очаровывая души, покоряя все сердца; в королевстве Алых Башен никогда не лились слёзы, в королевстве Алых Башен было счастье без конца".
* * *
Ах, какое это было чудесное королевство!
Я, впрочем, совсем другого мнения о нём: извольте радоваться! – тащить огромную тяжёлую картонку, в которую запакована какая-то удивительная ёлочная игрушка, выписанная генералом для своей племянницы из Парижа! И вместо того, чтобы ехать в отпуск, прямо домой, заезжать ещё в чужую усадьбу, специально для того, чтобы передать ей этот подарок!
Эта огромная картонная тютя теперь торжественно красовалась на столе в гостиной. Я сперва, конечно, не обратил на неё никакого внимания и только с тоской поглядывал на часы в столовой, пока генерал угощал меня удивительным коньяком.
Наконец, генерал, крякнув, разгладил усы и заметил:
– Так-так, корнет. Получили первое боевое крещение, да-с. Три недели в лазарете? Владимир с мечами и с бантом? Поздравляю, поздравляю. Навылет? Это пустяки. У меня вот в Турецкую кампанию... ну, да об этом я вам как-нибудь расскажу при случае, а пока вот маленькая просьба. Вы теперь на побывку домой? Не терпится небось? Как же, Святки, сам знаю. Так вот, по дороге, вам ведь недалеко – заверните в усадьбу моей сестры. Я уже писал им, чтобы лошадей выслали... там, кстати, и Сочельник проведёте, и внучатую мою племянницу, Эльфочку, обрадуете. Свезите ей от старого дяди. Думаю, что угодил. Она у нас такая... воздушная, потому и Эльфочкой зовём, а настоящее то имя Людмила...
Генерал поднялся и, тяжело опираясь на палку, захромал в гостиную, где стояло картонное чудище.
Благодарю покорно! Если я успею ещё захватить поезд, то всё равно с этим "заездом по дороге" никак не попаду к Сочельнику домой. Правда, наше имение не очень далеко, но всё-таки, а мама так просила меня встретить с ней Сочельник! Шутка ли сказать – целый год войны, как не видались...
Но не исполнить этой "просьбы" было невозможно, и я, проклиная и генерала, и ни в чём не повинную Эльфочку, уселся вечером в вагон с огромной коробкой.
А вышло так, что я до сих пор иногда вспоминаю этот Сочельник, может быть, потому ещё, что это было последнее настоящее Рождество.
Вороные рысаки, ждавшие меня на маленькой белой станции, удобные тёплые сани с коврами и подушками. Несколько вёрст по гладкой заснеженной дороге. Аллея оголённых клёнов, целая свора огромных злобных догов и старый уютный дом, с колонная, как и полагается, весь в кустах сирени, должно быть, теперь совсем закутанной снегом.
Маленькая глухая усадебка и дом, тёплый, уютный, с переходами, неожиданными каморками, ступеньками, весь ещё полный озабоченной предпраздничной суеты. Пахло ёлкой, мятными пряниками, сдобными булками и ещё чем-то неуловимым, чем пахнут засохшие лепестки роз в старых комодах.
В доме было только две женщины: седая представительная старуха и её внучка – Эльфочка. Действительно воздушная, как сказал генерал. Совсем ещё подросток, тоненькая, хрупкая, с детскими плечиками, первый раз, наверно, надевшая праздничное шёлковое "взрослое" платье, всё в кружевах и воланах. На вид ей было не больше четырнадцати лет, но она старалась держаться, как взрослая.
Я приехал как раз вовремя – только что собирались зажигать ёлку. Конечно, о том, чтобы ехать сейчас обратно, не могло быть и речи, да и всё равно пришлось бы до следующего утра ждать на станции. А в этом доме даже совершенно чужого человека сразу охватывала такая атмосфера уюта и тепла, что я сразу почувствовал себя, как дома, и с увлечением стал помогать Эльфочке вешать на ёлку последние стекляшки и пряники.
Огромную белую картонку поставили под ёлку.
– Вы не знаете, что в ней такое? – спросила Эльфочка, лукаво прищуриваясь.
– Королевство, принцесса!
В дверях появилась бабушка.
– Ну, а теперь, дети, уходите, я сама зажгу ёлку, и потом вас позову, – заявила она.
Я не успел даже обидеться на это "дети". Позвольте, мне двадцать лет, я уже ранен и... Но Эльфочка схватила меня за руку и потащила куда-то по лестнице вниз, в столовую. На столе, украшенном маленькой ёлочкой, стояла кутья и узвар, а при виде осетрины я невольно вспомнил, что ужасно голоден, но Эльфочка указала мне какой-то пирог, стоявший посередине стола, и таинственно прошептала:
– Это королевский пирог – вы знаете. Что это такое?
Нет, я не знал.
– Старинный французский обычай, – пояснила она. У нас была одна француженка в роду, так вот с тех пор и осталось... В Сочельник печётся пирог, и в него запекается золотой, а потом пирог разрезается на столько кусков, сколько людей в доме, и ещё дин оставляется для случайного гостя или для нищего. У кого окажется золотой, тот объявляется королём, выбирает себе королеву. Они надевают короны, садятся рядом за стол, и все должны исполнять в этот вечер все их желания... В прошлом году королём оказался кучер Иван – тот самый, который вёз вас со станции... Мы его еле-еле усадили за стол, и я была выбрана королевой... и ужасно радовалась, но я была тогда маленькая...
– А сколько вам теперь лет, Эльфочка?
Она презрительно посмотрела на меня и пожала плечиками:
– Дамам не задают таких вопросов, корнет.
Под ёлкой оказалось много подарков: какие-то салфеточки, вышитые Эльфочкой для бабушки, а для Эльфочки – книги, золотые часики, жемчужная нитка на шею...
– теперь, конечно, ты ещё не можешь её носить, – заметила бабушка. – Но когда я повезу тебя ко двору...
Не забыли даже меня, случайного гостя: в красивый портсигар из слоновой кости с художественной резьбой была всунута записочка с моим именем, и я, окончательно растроганный, поцеловал бабушке руку, а Эльфочка захлопала в ладоши.
– Ну, а теперь дядин подарок!
Белая картонная тютя была вытащена на середину гостиной, и мы принялись её разворачивать. Картон, бумага, ещё бумага...
Ах, какое это было чудесное королевство!
Действительно, я никогда больше не видал таких художественных картонажей: старинный замок, строго выдержанный в готическом стиле, с четырьмя башнями по углам. В каждую башню вставлялся фонарик, и тогда окна из красноватой слюды бросали алые отблески на белую вату, покрывавшую стены и золочёные крыши. Получалось впечатление, будто бы в башнях действительно живые фигурки: старый звездочёт в мантии, усыпанной звёздами, шут в колпаке с погремушками, прекрасная принцесса с прялкой и чудесная золотая птица. Все фигуры были сделаны из воска и раскрашены, а птица настоящая, вызолоченная, с крыльями, усыпанными мелкими драгоценными камнями. Она могла служить потом замечательным пресс-папье.
Отдельно же, на самом дне картонки, лежала французская книга, отпечатанная на жёлтой плотной, как пергамент, бумаге, с позолоченными заставками и заглавными буквами – маленький шедевр печатного искусства – "Королевство Алых Башен".
Я заглянул через плечо Эльфочки, совсем забывшей о том, что она взрослая, и усевшейся тут же на ковре, среди обрывков бумаги, раскрыв на коленях книжку:
"В королевство Алых Башен Принц пришёл однажды юный, стройный, смелый и отважный, в раззолоченных шелках; кудри – нити золотые, а глаза – как в небе звёзды; меч отточен в его ножнах, и улыбка на устах.
Подойдя к старинной башне, он поднялся на ступени:
– расскажи мне, что ты знаешь, тайну звёздную открой!
Звездочёт взглянул на Принца, посмотрел на что-то в звёздах, и в молчании суровом покачал лишь головой. Что же Принцу было делать? Ко второй пошёл он башне, где, сидя верхом на троне, заливался смехом Шут:
– Ваша светлость, в нашем царстве только песни и веселье, вы пойдите к третьей башне, не задерживайтесь тут.
А Принцесса в третьей башне, как мечта, была прекрасна... И, увидевши друг друга, оба поняли без слов... Потому что в этом царстве все любили без сомнений, все мечтали не тоскуя и пленялись без оков...
– Почему же эта птица заперта в четвёртой башне – из карбункулов, рубинов, тёмно-красных янтарей? Почему никто не знает и не видит этой птицы, и никто ей не раскроет в алых яхонтах дверей?
И конечно, всё случилось, предначертанное в звёздах. Принц открыл у башни двери, двери, алые как кровь; и как пламя ввысь метнулось – улетела в небо птица, золотая чудо-птица с странным именем – Любовь...
В королевстве Алых Башен горько плакали все люди: Шут, Принцесса, даже старый, очень мудрый Звездочёт; и тогда Принц поднял руку и поклялся, что добудет и обратно чудо-птицу в королевство принесёт".
За столом, в моём куске королевского пирога оказался золотой, и Эльфочка торжественно надела мне на голову корону, уверяя, что она мне очень идёт, а я выбрал, конечно, её королевой, хотя сперва, чтоб подразнить, предложил корону бабушке.
Уезжал рано утром, когда все в доме спали, чтобы не опоздать на поезд. Около крыльца стояли вороные в клубах белого пара – был раннее зимнее утро, когда, как на дешёвых картинках, розовое небо и голубой снег. В передней, надевая шинель, услышал скрип и обернулся: с лестницы спускалась Эльфочка, запахивая на ходу шёлковый, подбитый лебяжьим пухом халатик.
– Прощайте, – смущённо прошептала она, – я... я хотела вас попросить – возьмите – на память – вот эту ладонку... знаете, на войне...
Она протянула мне старинную медную иконку Божьей Матери, и в глазах её снова забегали лукавые огоньки:
– Вчера вы должны были исполнить любое моё желание, но я прошу вас сегодня, корнет.
Я взял ладонку, щёлкнул шпорами, приложился к тоненькой детской ручке, а потом не удержавшись, рванул её к себе и крепко поцеловал в губы.
Эльфочка ахнула, вырвалась и бросилась опрометью вверх по лестнице, оставив на пуговице моего обшлага маленький комочек зацепившегося белого пуха.
Я выскочил на крыльцо.
– Пошёл!
"В королевстве Алых Башен стало сумрачно и глухо: развалился старый замок – первым умер в нём Король... и остались только башни, что, как прежде, возвышались, над страной, теперь узнавшей, что такое страх и боль... Шут умолк и не смеялся; Звездочёт ещё стал строже; только в сердце у Принцессы слабо теплилась Мечта. А в четвёртой, алой башне, где жила когда-то птица, птица, с именем чудесным, поселилась – Пустота...
И однажды... был Сочельник... звёзды вспыхивали в небе, всё кругом покрыл, как ватой, белый искрящийся снег... В двери старой тусклой башни, где жила теперь Принцесса, постучался робко путник, попросился на ночлег. За столом уселись рядом: Шут, Принцесса, бедный путник, и совсем уже ослепший старый, мудрый Звездочёт.
– Я, – сказал он, – твёрдо верю: никогда не лгали звёзды, и, когда настанут сроки, в эту башню Принц придёт...
– Я пришёл, – ответил путник, – только – где же королевство? Не развалины же эти – башни алых янтарей? Где-ж прекрасная Принцесса? – нет, конечно, не для этой я искал по свету птицу, всех чудесней и нежней... Я не видел королевства ни чудеснее, ни краше королевства Алых Башен, обойдя кругом весь свет... Правда, я прошёл напрасно, не найдя волшебной птицы, но и здесь нет алых башен, и Принцессы тоже нет....
А Принцесса, бросив прялку, посмотрела на пришельца:
– Нет, – она сказала твёрдо, – ты совсем не тот... не тот... Принц был юный, светлокудрый, и глаза его, как звёзды; у тебя ж седые брови и усталый, горький рот...
В королевстве Алых Башен – больше нету королевства: не узнавшие друг друга не имеют права жить; и потерянную радость, и потерянное счастье суждено, как алый камень. В сердце горестно хранить..."
* * *
Ах, боже мой, Сочельник! Странный день в году, когда невольно вспоминаешь прошлое, – хорошее прошлое, конечно, настоящую жизнь. И не только это: Рождество – это детский праздник, или, вернее, праздник, когда и взрослые чувствуют себя детьми.
Мама, дом, детство, блестящие ёлки... я обычно хожу в этот вечер под чужими окнами, заглядывая в них и стараясь представить себе, что там, у ёлки, такие же счастливые люди, каким и я был когда-то... Или забиваюсь в свой угол, зажигаю на столе свечку и наливаю стакан. Один.
Приглашали знакомые. Не пошёл. Заработал к Рождеству немного денег и решил закатиться с компанией в ресторан. Там играет старый цыганский примас – скрипач Янко – старик совсем, а хорошо помнит офицеров моего полка. Да и в Добровольческой я с ним встречался... По крайней мере, хоть старое веселье помнит, а то разве теперь умеют веселиться, ухаживать, по-настоящему любить?..
Ну, о любви-то я и сам не вспоминаю, смешно... Чересчур много "любимых женщин", всех этих Адочек, Верочек... Надоели.
* * *
Пили до утра. Серпантин, воздушные шары, ещё что-то... Играл Янко, танцевала акробатические танцы какая-то балерина, тонкая, гибкая, как змея.
Я её видел впервые: недавно приехала. Но нашлись знакомые, пригласили к столу, а потом, под утро уже, поехали к ней пить кофе. Собственно говоря, собирался я один, потому что не всё ли равно – она ли, другая?.. Но за мной увязалось ещё несколько.
Странное впечатление, когда выходишь на улицу на рассвете зимнего дня. Улицы кажутся
такими тихими, подметёнными снегом, праздничными. Сразу чувствуется почему-то, что по ним будут ходить в этот день спокойно и радостно, потому что праздник... В английских книжках есть такие картинки "Merry Christmas" – весёлое Рождество.
У Людмилы Лэн – так значилось в афише – две меблированных комнаты, но может быть, потому. Что мы, войдя, сразу бросили пальто и шубы, куда попало, они стали как-то особенно неуютными. На столе стояла маленькая ёлка с приготовленными свечами.
Людмила сварила на электрическом кофейнике кофе, поставила ликёр, и подойдя к столику, стала зажигать на ёлке свечи. Она, кажется, была трезвее всех.
– Теперь уж скоро утро, – сказал я. – Зачем вы зажигаете?
Она улыбнулась.
– А я для себя... Пейте, пожалуйста. Раз Рождество, значит, должна быть ёлка... – Она взяла какой-то красный фонарик, лежавший под ёлкой, осторожно разгладила его, выпрямила, зажгла.
Я подошёл и обнял её за плечи.
– Ну, дорогая... – хотел сказать: пойдёмте за стол, – и не кончил.
В руках у Людмилы Лэн была мятая, кое-где порванная золотая башенка с алыми окнами из слюды.
– Это что у вас такое?
Она поставила башенку на подоконник.
– Старая игрушка... С детства ещё. Мне подарили однажды на ёлку целый картонный замок... Королевство Алых Башен... И как ни странно, каким-то чудом всё-таки удалось сохранить одну башенку... Я с ней никогда не расстаюсь. В Сочельник зажигаю и ставлю на окно, – может быть, кому-нибудь и посветит этот огонёк.
За столом кто-то рассмеялся и плоско сострил, Людмила на минутку прижалась лбом к стенке. Я видел сбоку её лицо – тёмные круги под глазами, накрашенные губы, выбившийся пепельный локон... Синие глаза смотрели устало и спокойно. Они больше не удивлялись и не ждали ничего...
Да, теперь я узнал её – тоненькую Эльфочку из старой усадьбы, – старый дом, ёлка, королевство Алых Башен и я, двадцатилетний гусарский корнет...
И таким же вот рождественским утром первый – и последний – наш поцелуй в тёмной передней.
Я прикоснулся к рукаву, как будто ожидая найти на нём ещё тот комочек лебяжьего пуха, зацепившийся за пуговицу шинели – у Эльфочки был лебяжий халатик, лёгкий, как снежинка... Сказать ей? Зачем? Разве она узнает во мне того корнета? Да и я не узнал бы её. Если бы не эта башенка... Я прошёл в другую комнату, разыскал свою шляпу, пальто и вышел на улицу. Было холодно и зябко.
В большом доме с тёмными окнами, на четвёртом этаже, у самого подоконника виднелся слабый алый огонёк...
Как кончалась эта сказка?
"В королевстве Алых Башен..." – так ведь нет же королевства...
Разве принц пришёл обратно? "... растворилась в башне дверь..."
К чёрту башню! Нет, не помню... Как сберечь нам в жизни сказку, если даже в этой сказке – горечь жизненных потерь?
|