|
"Петушки" -типично графоманское сочинение!Фу-ууу!
А в остальном: каждому русскому писателю нужно пройти искус жидовской литературкой.В еврейской литературе нет высоты, глубины, протяженности и природы.В одном углу у них кран, в другом углу комнаты - пилять героя, в третьем - фото тети Розы Исаковны с ночным горшком, в четвертом -кредитка,а в пятом углу, которого на самом деле и нет, сидит герой романа.Кому это интересно!Кошмар ночной!Бывшие врачи-вредители переквалифицировалися в пейсатели - и марают.Чтоб получать Букера, Антибукера и "Русскую премию" за "Оду одуванчику"!!!!!!! Дожили!
То же и в поэзии!
Кроме того, говоря о советской и о современной литературе, надо сказать, что, по сути, это литература давно не русская, а еврейская. На 80 % - как советские публиковавшиеся авторы, так и теперь те, что сейчас в толстых либеральных журналах – евреи. Еврейские сплошь и редколлегии этих журналов. Притом что евреев у нас всего-то 0,6 % населения, но именно они повсеместно теперь правят всей русскою культурою – все это у всех на глазах! Одним словом, все по пророчеству Авеля Вещего!
Странная ситуация теперь в России! Читаешь и думаешь: в Израиле мы тут живем или все-таки на Руси? Впрочем, об этом лучше всего писал еврейский поэт Слуцкий. Притом еврейская тема у нас теперь полностью и навеки масс-медиа еврейством, оккупировавшим у нас все СМИ, запрещена, разве что « Наш современник». До чего докатилася Россия! Читайте, читайте же, наконец, господа, Пушкина и Гоголя! То-то бы они сказали, увидев такую ситуацию! Публиковать теперь будут только того, кто хорошо отзывается о евреях и поливает грязью другие народности. Господа гои! Живущие не по их Талмуду.
Теперь не Россия 1912 года, и никакой свободы слова нет. И не будет.
Давайте представим себе на этом фоне современной поэзии и на этих технологических нормах и госстандартах стихосложения, что Пушкин родился в 1930 году. Году к 45-му где бы он публиковался со своей эпатажной и свободолюбивой лирикой? Неужто стал бы обивать пороги Ахматовой как Бродский и прочие, требуя визы на русский Парнас? Или – Лермонтов со своей «страной рабов, страной господ»? Ведь так или иначе при любой государственной системе есть и те, и другие. И рабы, и господа, и челядь, и сатрапы. Всякая власть дает слишком много свободы стать полубогом – и часто людям мелким, ничтожным, корыстным, недалеким, серым. В том числе и в литературе.
Был бы ли тогда при всем этом у нас Пушкин или Лермонтов?
А родись он в 1950 году? А в 1960-ом?
Сейчас бы его стихов и не заметили - даже если кто-то и стал публиковать. Даже хлесткие и дерзкие эпиграммы вызвали б малое удивление – да и то в Интернете. Эпиграмм теперь не публикуют. И, вероятно, почти не пишут.
Если только не считать эпиграммами стихи Дормидонта Народного в «Комсомолке»:
Нет ни креста на вас, ни полумесяца,
Веревки даже нету, чтоб повеситься.
Впрочем, эти стихи тех, про кого они написаны, не заденут – предметы сатиры их даже и в глаза их не увидят на своей вилле в Ницце. Бесстыжих и нечестивых поэзией не проймешь.
Притом что толпа, чернь определяет теперь, что модно ныне в стихах, а что – нет. Литчернь – те же жадные и завистливые мещане, говорю здесь о литкритиках, восхищенных ничего не значащими для общества лингвистическими выкрутасами очередной поэтической летучей мыши, назначенной ими же на место очередного гения.
Среди же патриотов многие пытаются продолжать традицию Есенина – полностью оторвавшись и от России и от деревни.
Но зачем поэту вообще повторяться? Если сам Есенин категорически и пророчески заявил: «Я последний поэт деревни».
Да и в деревне поэты теперь не живут. Ибо жить на селе в наше время и остаться там человеком – это подвиг, знаете ли, граничащий с затворничеством и одиноким подвижничеством.
Но как бы ни были многолюдны, шумны, бойки столичные залы поэтических и писательских собраний, конкурсы в Липках, куда неизвестно кто и кого выбирает, какая бы ни шла в журналах и издательствах подковерная возня за премии и гранты, выяснение месткости места в литературе и креслости кресла в поэзии – а Муза живет сама по себе, вдали от сборищ и толп. В Михайловском, на хуторе Бутырки, в Шахматово или в Ельце, в деревне Никола или в каком-нибудь богозабытом Зеленодольске, на окраине в дырявом домушке. Кто знает!
И если у нас сейчас есть 5-6 настоящих поэтов ( хотя пока в литжурналах не видно их стихов с «лица необщим выраженьем») то, вероятно, проявятся их стихи потом. Не у всех есть Интернет. У большинства наверняка – только пишущая машинка. Может быть, как и Рубцов, они, эти поэты, даже нигде не работают – влачат жалкое существование. Страдают.
Страдания некоторых, особенно поэтов, очищают. Это – древняя византийская истина.
А, возможно, мы их стихов так и не прочитаем до самой смерти – рукописи, к сожалению, в этом мире и горят, и мокнут, их выбрасывают на помойку этакие разбитные провинциальные Верки Сердючки. А в бумажной литературе нашей литчернь стрижет поэтические кусты по ранжиру – чтобы не слишком кто-то выделялся из общей массы. Политкорректность. А, иначе говоря, ловушка для тех, кто хочет сказать правду о том, кто здесь правит, кто здесь расставляет акценты… Они и стригут поэтов и прозу: как кусты в Версале.
Может быть, для кого-то и красиво, ровно, аккуратно, причесано, без шероховатостей – но мертво, мертво!
И возникает теперь глобальный и очень щепетильный, неуютный вопрос: где теперь в России русская литература?
Не литжурналы ли виновны со своими кртитериями и шаблонами в том, что ее нет?
Где у нас теперь Николай Глазков? Где Северянин? Где у нас Соловьев? Где у нас какой-нибудь Лев Толстой со своими шумными и спорными для общества проповедями «кельи под елью»? Все ровно, аккуратно, тихо, гладко. Мертвое болото!
Нет теперь ни «Философского общества», ни журнала «Нива», ни тех, настоящих «Отечественных записок», ни «Русского слова», ни «Утра России», ни множества центральных газет, публикующих стихи, рассказы и поэмы. Не 1912 год, господа!
Все - измельчало, опошлилось, опустилось.Местечково! Кстати, тут вспоминается Александр Блок – и та, настоящая, русская, а не еврейская, царская свобода слова. Когда в Петербурге появилось издательство «Шиповник», где евреи, как и сейчас, печатали только евреев, Блок метко назвал это издательство не «Шиповник», а «Жидовник». Может, так назвать и большинство наших нынешних либеральных журналов? По крайней мере, это будет правдиво – а не либерально-закамуфлировано: мол, вам всем, русским авторам, здесь делать нечего…
Вот и не видно в журналах ни «Анны Снегиной», ни «Воскресенья», ни «Рудина», ни тем паче – этакого «Евгения Онегина». Все мелко плавют, неглубоко дышат, боясь проговориться. Боясь шиканья литтусовки вокруг – тупой, чавкающей, крикливой, суда литсалона или своего диссидентского кружка. Нет ни одного полностью свободного журнала – от идеологий и привычных доморощенных теорий.
И уж никто из наших литераторов не сидит месяцами в Михайловском, никто не живет по гостиницам в Орле или Ельце, никого не сослали куда-нибудь в Сарапул. Россию наша нынешняя официозная литература знает наездом.
Получает себе московские зарплаты – и «скорбит вместе с народом». Как президент, депутаты Госдумы, кремлевские министры и поп-звезды – в тяжелые моменты истории.
Давайте допустим, что Пушкин всю жизнь просидел в квартирке на Мойке, никуда бы не выезжал. О чем бы он писал? О виде из окна электрички или поезда – по пути на песочек в Сочи. О пляже в Адлере? О том и пишут поэты и писаки в толстых журналах демократического лагеря!
Это – русская литература?
Из А.И. Солженицина по поводу литературы и того что будет в дальнейшем с этими "Петушками" и пр. пропиаренными либерастами пейсателями:
Особо - в литературе
Ее можно было бы и не выделять, не
разительней в ней картина, чем в театре,
кинематографии, медицине, а для 20-х годов - и в
государственном управлении. Но, впрочем, есть тут
особая сторона. Ее отметил Куприн все в том же
письме к Д. Ф. Батюшкову от 18.03.1909 г. из
Житомира (оно неизвестно пока, но когда-нибудь
опубликуется).
Я ссылаюсь на него не потому, чтобы Куприн
был столь высоким литературным авторитетом, но -
живым и наблюдательным участником литературы тех
лет, к тому же - отличным знатоком именно тех
губерний, где евреи обитали большими массами. Он
близко, хорошо знал их.
Куприн напоминает свое прежде высказанное:
"Каждый еврей родится на свет Божий с
предначертанной миссией быть русским писателем".
Напомнив о своей самой (широкой точке зрения
по еврейскому вопросу - "всякое насилие над Евреем
- насилие надо мной", "если еврей хочет полных
гражданских прав, хочет свободы жительства, учения,
профессий и исповедоваться веры, хочет
неприкосновенности дома и личности, то не давать
ему их - величайшая подлость", - Куприн восклицает:
"Но есть одно - одна только область, в которой
простителен самый узкий национализм. Это область
родного языка и литературы. А именно к ней евреи -
вообще легко ко всему приспосабливающиеся -
относятся с величайшей нежностью. Кто станет
спорить об этом? Ведь никто как они внесли и
вносят в прелестный русский язык сотни немецких,
французских, польских, торгово-условных,
телеграфно-сокращенных нелепых и противных слов.
Они создали теперешнюю ужасную по языку
нелегальную литературу и социал-демократическую
брошюратину. Они внесли припадочную истеричность и
пристрастность в критику и рецензию. Они же
полезли в постель, в нужник, в столовую и в ванную
к писателям.
Мало ли что они еще наделали с русским
словом! И наделали, и делают не со зла, не порочно,
а из-за тех же естественных глубоких свойств своей
племенной небрежности, торопливости". (Куприн
объясняет: бессознательный инстинктивный вечный
странник, путник в свои обещанный Сион, еврей
равнодушен к той чужой земле, куда попал временно,
к ее природе, истории и языку.) "Ради Бога!
Избранный народ! Иди в генералы, инженеры, ученые,
доктора, адвокаты - куда хотите! Но не трогайте
нашего языка, который вам чужд... Вы впопыхах его
нам вывихнули, и даже этого сами не заметили,
стремясь в свой Сион".
Не буду приводить его заключительного грубого
и меткого сравнения.
Но если таково было до революции - каково же
после? Писатели с именами рассеялись, ушли в
эмиграцию. Другие, оставшиеся, с самых ранних
советских лет ощутили на себе тяготеющую длань
цензуры - и тем придавистей эта лапа, чем больше
талант. Поле издательское и поле читательское
полностью сменились и ждали нового посева, любого
нового. Никогда не было так легко войти в
литературу: не талант требовался первым, и уж
конечно не любовь к родному языку, но - идеология,
приверженность пролетарским целям, да не
внутренняя, а чтоб только заявить. Повалили
бездарные "пролеткульты", "кузницы", "лефы",
дружной кучкой, как знамение эпохи, пришла в
литературу группа одесситов - но это было из
лучших явлений, они были почти все талантливы, то
же можно сказать и о "серапионовых братьях", -
однако главный захват литературы шел не по крупным
именам, а по сторонним тихим креслам - рецензентов,
критиков, литературоведов, кому и предстояло
отныне, под общей сенью диктатуры пролетариата
судить, рядить и направлять советскую литературу.
И не то чтобы кликнуто было: "евреи в литературу!",
нет, в литературу звался пролетарий от станка, но
у него и карандаш из грубых пальцев вываливался,
он не знал, что для "знамя" лучшая рифма -
"пламя", и так получилось, что тот образованный
бойкий слой, который был наверняка чужд
белогвардейским тенденциям, и честно предлагал
свои перья пролетариату - был почти сплошь евреи.
Да добавьте обычное еврейское выручанье: куда
попал - устраивай своих! В литературу попало
множество умеренно-способных грамотных людей, а то
и совсем лишенных вкуса, глухих к слову, слепых к
образу, которые никогда при других условиях и не
пошли бы в литературу, а теперь стали на долгие
годы ее судьями.
Они-то и засудили насмерть лучших русских
писателей того времени.
Думаю, что и гонения на имя Достоевского в те
десятилетия, попытка замять его и замолчать (и
замолчали бы, и вычеркнули бы, если б не мировая
слава!) вышли не из одной марксистской чистоты - а
из того особенно, что по еврейскому вопросу он
высказался неприемлемо.
Это - тяжелая, долгая, кошмарная история,
обильная умонепостигаемыми цитатами. Она будет
написана кем-то, дополнит историю блистательных
поисков и имен, постепенно хиреющих или под гнетом
переродившихся - и только тогда мы вполне охватим
советскую литературу первого пятнадцатилетия.
Здесь, чтобы отведать того вкуса, приведем
несколько из Осипа Бескина - заметного по тому
времени принципиального, идейного критика,
литературного доносчика, видной фигуры в
Комакадемии, секретаря "Литературной энциклопедии".
Его книжица - "Кулацкая художественная литература
и оппортунистическая критика". Изд-во Ком.
Академии, 1930 г. - посвящена разгрому трех
поэтов, так называемых "россеян" - Клюева,
Клычкова и Орешина, столь основательно им убитых
(буквально, все трое - в НКВД, кровь на бесе-
Бескине), что и до сих пор именам не подняться: а
еще - напугу всех остальных критиков, чтоб не
смели обреченных защищать.
Ни попыток поэтического разбора, ни даже
отдаленной смежности с литературою нет в этом
догматическом злобном гавканьи, не могу оценить
стиль этой книги более высоким словом. Прочесть
ее, перенеся себя в 30-е годы, во власть Бескиных
- жутко, небо суживается до яблочка, и ни жить, ни
дышать. "Россеян" он обвиняет, что они приближают
язык "к славяно-татарским истокам", стараются
"отмежеваться в области языка" - вот от таких
ортодоксов, как Бескин, который пишет:
"соотнесенность к", "адресация к",
"мистицизирование" - и все у него завешено этими
вялено-сушеными воблами.
Эту книгу надо бы переиздать и читать всем
тем, кто не хочет забыть истории. Как нагло и
откровенно выражается в ней ненависть к России и
русскому народу! Само слово Русь Бескин открыто
ненавидит, он бешенствует по поводу "христорадной
работушки", он берет только в кавычки "народ",
"народный дух", "русская душа", даже
"национальный" фольклор. Строка Орешина - "Над
матерью-Русью смеяться не дам!" - дает повод ему
объявить Орешина "законченной реакционной фигурой",
ибо "доживает свои век старая кондовая Русь... с
обязательными тараканами, с запечным медлительным
распаренным развратом... с махровым антисемитизмом,
с акафистом, поминками и всем прочим антуражем".
Вот все, что он в Руси заметил! Антисемитизма - не
упустил (от времен Алексея Михайловича, очевидно).
Русь для него - "обреченная на слом... призрак,
труп" В "Лит. энциклопедии" в статье о Гумилеве:
"расхлябанность российской интеллигенции, не
всегда знающей, что ей нужно". С легкостью
употребляет он термины: "русотяп", "русотяпский"
("замусоленная русотяпская формула"), высмеивает
Палех ', грозно"напоминает, что "русский стиль" к
нам просочился "через русское самодержавие" и,
наконец, венчает (цитирую буквально!):
"Октябрьская революция - не русская революция".
Ты сказал! Ты выдал тайну эпохи!..
Но открываем в тот же год того же Бескина
статью о Багрицком в "Литературной энциклопедии" -
и хотя по смыслу видно, что и Багрицкий не знает,
куда убежать от сияющей современности, прячется за
Уленшпигеля и за Вальтера Скотта, - здесь ни
поносной брани, ни политических намеков, как все
мягко и любовно: "напряженная физиологическая
ярко-выраженная жизнерадостность", "надрывные
эротические произведения" (это вам не запечный
разврат!), "пантеистические настроения",
"архаические лирические позиции", "анархическое
романтическое буйство".
А "россеян" за то самое - послал в НКВД.
Отчего это?
Сама та "Литературная энциклопедия" 1930-1934
года - отличный археологический участок по
разбираемому предмету. Всего сотрудников -142, из
них евреев - 40 верных, но подозреваю, что больше.
Им и поручено осветить нам литературу всеобщую и
русскую. Как они распределяются по взятым темам?
По английской литературе - 1, по французской - 2,
по немецкой - 0, по итальянской - 1, а по
еврейской - 8! Правда, еще есть 21 "по западным"
вообще, но ведь туда и скандинавские входят, и
балканские, и славянские, и романские, - вряд ли
на немцев да англичан добавится больше, чем по 3.
Итак, какая самая заметная и великая литература в
мире? Разумеется - еврейская.
И кто же те прославленные имена? Смотрим на
"А" (уж не выявляя акцентов в списке французских,
немецких и т. д.): Абрамович Н. Я., Абрамович
Ш. Я., Айзман Д. Я., Айхенвальд Ю. И., Аксельрод
3. М., Аксельрод И. И., Аксельрод Л. И.,
Аксенфельд И., Ан-ский (Рапорорт С. А,),
Антокольский П. Г., Арго (Гольденберг), Аш Шолом.
Из двенадцати кто оставляет в памяти? в
истории? двое? трое?
Вот на "Б": Бабель, Бал-Махшовес. Багрицкий,
Барто А. Л., Безыменский, Бергельсон,
Бердичевский М. И., Бернстейн А., Бернштейн И.,
Бескин Осип Мартынович (и самому не кануть в
Лету!), Бескин Эммануил Мартынович, Биль-
Белоцерковский, Бовшовери И., Богров Г. И.,
Брейтбург С. М., Бренер И. X., Брик Осип, Брод М.,
Бродский Н. Л.
И они серьезно надеялись, что так все
утвердится!...
Эти перья затравили и Замятина, и Пильняка, и
Павла Васильева, и Платонова - и блистательного
как солнце Булгакова, одного из ярчайших во всей
русской литературе.
В той энциклопедии статью о Булгакове пишет
Исаак Маркович Нусинов (о нем самом - 4 столбца,
больше, чем о Булгакове, и - крупный портрет,
правда, не такой, как у И. Л. Переца - у того
бальзаковский, дантовский на вкладном листе, у
Нусинова же как у Петрарки, Еврипида и Державина).
Статью Нусинов кончает: "Весь творческий путь
Булгакова - путь классово-враждебного советской
действительности человека. Булгаков - типичный
выразитель тенденций внутренней эмиграции". Кто
жил в 30-е годы - знает цену такого доноса.
(Нусинов, кажется, умер, но его семейные и друзья
сегодня конечно - в первых почитателях
"Мастера...").
Сам Михаил Афанасьевич составил толстую книгу
вырезок - ругательных статей против себя. Когда-
нибудь и ее опубликуют, хотя бы для историков
литературы, пусть ужаснутся.
Вот оттуда список одних только фамилий и
псевдонимов (установленные евреи подчеркнуты):
В. ГЕЙМ, М. КУБАТЫЙ (Моргенштерн Мануил Матвеевич),
Луначарский (?), Ашмарин (Витольд Ахримович),
М. ЗАГОРСКИЙ, В. БЛЮМ, А. ОРЛИНСКИЙ, М. ЛЕВИДОВ,
А. ЦЕНОВСКИЙ, М. БРОЙДЕ, НЕЗНАКОМЕЦ (Борис
Давыдович Флит), А. Безыменскии, П. Черский
(Червинский П. Ф.), МОМУС, О. ЛИТОВСКИЙ, Театрал
(не Мейерхольд ли?), Е. Мустангов (?), СТАРИК
(Н. Е. Эфрос), А. ФЛИТ (Александр Матвеевич), ЛИР
(Натан Соломонович Рашковский), Н. ОСИНСКИЙ,
П. Краснов, Д. МОЛЛОРИ (все тот же Борис Давыдович
Флит, забежал укусить с другой стороны), ПИНГВИН
(Вадим Габриэлевич Шершеневич), Г. РЫКЛИН,
Г. Горбачев, САДКО (В. Блюм), Юр. Спасский,
Н. Адуев, Бастос Смелый (не очень-то...), САВЕЛИЙ
ОКТЯБРЕВ (Борис Григорьевич Самсонов), Никита
Крышкин (Николай Константинович Иванов), Р. ПИКЕЛЬ,
Кузьма Пруткин (?), В. Павлов, Ст. Ас. (Асилов),
А. ЖАРОВ, П. К-цев (Керженцев), П. Кр-в (опять же
Керженцев), И. Кор (Санжур Иван Арефъевич),
В. Орлов (?), И. БАЧЕЛИС, Вс. Вишневский,
Н. Оружейников (Колесников), В. КИРПОТИН,
С. ДРЕЙДЕН, К. ЭЛЛИН (Наум Давыдович Лабковский),
Д'АКТИЛЬ (А. А. Френкель), А. БРОДСКИЙ,
Г. Немлечин (?), ПЕРВОМАЙ ПЛЕНУМОВ (Абрам Маркович
Гольденберг), БИС, Е. С-ой (?), МАШБИЦ-ВЕРОВ
(Иосиф Маркович), В. ШКЛОВСКИЙ (Этот сегодня
распинается, как он всегда высоко ценил Михаила
Булгакова!).
Добавить сюда заклятых врагов "Турбиных" -
АВЕРБАХ, КИРШОН, М. КОЛЬЦОВ, Раскольников, ФУРЕР,
ЯН СТЭН (Борис Вениаминович Бернштейн), Сутырин,
Пельше, НУСИНОВ, С. ЯКУБОВСКИЙ, К. МИНСКИЙ,
В. КАПЛУН, В. АЛПЕРС, В. ЗАРХИН, Я. КУТ, Б. ВАКС,
Новов-Дубовский, ГРОСМАН-РОЩИН, Т. Рокотов (?),
А. Придорогин, М. ЛИРОВ (то ли М. Лейзеров, то ли
М. Литваков), Г. ЛЕЛЕВИЧ (Кальмансон),
Б. РОЗЕНЦВЕЙГ, ЗЕЛЬЦЕР, Грандов (?), В. Ермилов -
считай, читатель, сам.
Изо всех газет и журналов статьи рыгали,
блевали, плевали, стреляли в одинокого Мастера -
и негде было опровергнуть, ответить, оправдаться.
Эти перья и довели Булгакова до слепоты и до
смерти.
Так было в советской литературе до середины
30-х годов. Тут подступило общее утеснение евреев
- потеснили их и в литературе, с главной эстрады.
(В креслах по окружности, батальонами критиков,
литературоведов и переводчиков они остались).
И тут обнаружилось, что во всем гомоне ничего
настоящего, бессмертного за 15 лет ими не сделано!
А тех, кто мог бы сделать - затравили, убили. И на
освободившуюся эстраду поперла такая же бездарь,
но теперь уже русская.
Считалось - "литература". А - не было ее.
Просто - не было.
……….---------------------------
Звиняюсь, что так длинно!
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
После Венечки многие пытались ему подражать. Ни у кого не получилось.