Государь Император Петр I Алексеевич и его время 
28 января (10 февраля) 1725 года перестало биться сердце первого Императора Всероссийского Петра I Алексеевича, прозванного народом и потомками Великим за масштабность и неизменность преобразований всех сторон жизни России.
Завершилась земная жизнь Государя, правившего Отечеством нашим 42 с лишним года (1682-1725) и почившем на 53-м году жизни в новой столице Российской Империи, им же основанной. В память о времени Царствования Государя Петра I Алексеевича, пришедшимся на трагическое время изменений православных устоев и традиций Святой Руси, публикуется сей труд.
Патриарх Адриан и Царь Петр I Последним Патриархом - защитником обителей иноческих и старых порядков в досинодальный период истории государства Российского был избранный на Первосвятительский престол Митрополит Казанский Адриан (1690-1700 гг.). За строгость иноческую на должности Архимандрита Чудовского монастыря, его особо ценил предшественник Патриарх Иоаким.
Архипастырь строгой жизни, твердый и смелый, Адриан проявлял себя противником новшеств, сотрясавшим поновляемую Петром Россию. Вступив на Патриарший Престол, Адриан не скрывал своего недоброжелательства к вводимым Царем Петром I “новизмам”. В окружных посланиях к пастве Патриарх крайне резко высказывался против иноземцев и их обычаев; против табакокурения и брадобрития повторив против последнего проклятие Стоглавого собора. Все эти меры обострили отношения Патриарха с Царем Петром Алексеевичем, который после кончины матери в 1696 году и брата, Царя Иоанна в 1696 году, получил всю полноту власти.
Конфликт между Государем и Патриархом особенно проявился во время страшных казней стрельцов, взбунтовавшихся в 1698 году, во время длительной заграничной поездки Царя Петра. О горьких плодах сего странствия еще пойдет речь далее.
О дерзости и одержимости молодого Царя говорит известный пример - по древнему обычаю печалования, Патриарх Адриан, подняв икону Божией Матери, отправился к Петру в Преображенское, моля о пощаде преступникам. Петр гневно воскликнул: “К чему эта икона? Разве твое дело приходить сюда? Убирайся скорее, и поставь икону на свое место. Быть может я побольше тебя почитаю Бога и Пресвятую Его Матерь. Я исполняю свою обязанность и делаю богоугодное дело, когда защищаю народ и казню злодеев, против него умышлявших”.
В разгар казней, пишет Ключевский, - входит он в Московский Успенский собор. Митрополит Филипп встречает его, готовый по долгу сана печаловаться, ходатайствовать за несчастных, обреченных на казнь. “Только молчи, - говорит Царь, едва сдерживаясь от гнева, - одно тебе говорю - молчи, отец святой, молчи и благослови нас”. - “Наше молчание, - отвечал Филипп, - грех на душу твою налагает и смерть наносит”. - “Ближние мои, - скорбно возразил Царь, - встали на меня, ищут мне зла; какое тебе дело до наших Царских предначертаний!” И подобных совпадений в поступках и поведении двух Государей в летописи мы находим не мало.
В начале своего Царствования вся политическая мысль Царя Петра была поглощена борьбой с сестрой Софьей и ее подвижниками. Все гражданское настроение его сложилось из ненависти и антипатии к духовенству, боярству, раскольникам и стрельцам. Как пишет историк Ключевский: “Необходимая для каждого мыслящего человека область понятий об обществе и общественных обязанностей, гражданская этика, долго, очень долго оставалась заброшенным углом в духовном хозяйстве Петра. Он перестал думать об обществе раньше, нежели успел сообразить, чем мог быть для него”.
Бунтующих стрельцов Царь Петр ненавидел за убийство о время стрелецкого бунта 1682 года родственников - Матвеева и Долгорукова, выброшенных на пики стрельцов на его глазах. Отсюда одержимость Царя, его нервозность и подозрительность. Пытки отличались поразительной жестокостью. Сам Царь проводил целые дни в пыточных избах, собственноручно мучая и допрашивая стрельцов. Начались казни. Казнили по сто-двести человек в день, вешая, отрубая головы, колесуя. 195 стрельцов повесили над стенами Новодевичьего монастыря, а пятерых - перед окнами кельи, в которой жила Софья. В руки этих казненных вложили листы с челобитными, тела их не убирали пять месяцев! Всего было казнено 1182 стрельца, а само войско расформировано. Лишь однажды Петр Алексеевич помиловал стрельцов. Случилось это в Смоленске, куда Государь прибыл вести правый суд, но игуменья Вознесенского монастыря просила о милосердии. Государь исполнил просьбу и там же, в монастыре построил церковь.
Гнев Государя распространился и на всех имевших связи со стрельцами - Царевен Марфу (1652-1707), вторую дочь Алексея Михайловича, и на Царицу Евдокию Феодоровну (1669-1731), первую супругу Петра Алексеевича. Все они были против воли пострижены в монахини; Софья умерла схимонахиней с именем Софьи и была похоронена в Новодевичьем монастыре, Марфа - в Успенском девичьем монастыре Александровской слободы с именем Маргарита. Ее почитала Императрица Анна Иоанновна. Известно, что в 1725 году она просит у московского Губернатора Салтыкова склянку масла из лампады, горевшей перед гробницей Царевны Маргариты Алексеевны.
Испила горечь изгнания и пережившая многих Евдокия, в монашестве Елена. По воле Божией, она была освобождена внуком своим - Императором Петром II и получила от него незадолго до смерти, большое содержание и особый Двор. Относились к ней, как к Царице, и Императрица Анна Иоанновна (1730-1740).
Известно как безцеремонно поступал Петр Алексеевич с челядью своих родственников даже в скорбные минуты их жизни и смерти. Так, 20 марта 1723 года он застал в покоях умирающей Царевны Марии Алексеевны, сестры своей, множество священников, которые, по заведенному исстари обычаю, принесли ей яств, напитков и спрашивали: не нужно ли ей чего-нибудь, всего ли она имела вдоволь? “Его Величество, как пишет М. И. Семевский, - немедленно всех их выгнал вон и строго настрого наказал, чтобы впредь не повторялись подобные вещи”. Еще ранее Государем был учрежден порядок погребения отпевания усопших, по которому завывания и причитания над умершим были строжайше запрещены. Случилось это в 1716 году, при погребении Царицы Марфы, вдовствующей супруги Государя Феодора Алексеевича (1676-1682).
Причины такого поведения Царя пытались объяснить многие исследователи его личности. Среди них историк В. О. Ключевский: “С детства плохо направленный нравственно и рано испорченный физически, невероятно грубый по воспитанию и образу жизни и безчеловечный по ужасным обстоятельствам молодости, он при этом был полон энергии, чуток и наблюдателен по природе. Этими природными качествами несколько сдерживались недостатки и пороки, навязанные ему средой и жизнью...Петр знал людей, но не умел, или не всегда хотел понимать их. Эти особенности его характера печально отразились на его семейных отношениях. Великий знаток и устроитель своего государства, Петр плохо знал один уголок его, свой собственный дом, свою семью, где он бывал гостем. Он не ужился с первой женой, имел причины жаловаться на вторую и совсем не поладил с сыном, не уберег его от враждебных веяний, что привело к гибели Царевича, подвергло опасности самое существование Династии”.
А тем временем в семье Государя Петра Алексеевича были богоугодные люди, о которых нельзя не вспомнить в день его памяти, ибо они оказывали большие милости Церкви и монашеским обителям, а также всем невинно пострадавшим от Государева гнева.
Благочестивая Царица Евдокия О первой супруге Государя Петра Алексеевича (1682-1725) упоминают летописи мало, а личность она легендарная, ибо веру и обрядность древней Руси Царица сохранила через все невзгоды и гонения мужа своего Государя Петра I.
Она мирно почила в старости, пережив всех близких потомков Императора, детей его, кроме Елисаветы, самого Петра, супругу его Екатерину I и всех трех сыновей своих, в том числе несчастного Царевича Алексея безвинно убиенного и даже сына его – Августейшего внука своего Государя Императора Петра II (1727-1730).
Известно, что до опалы Царица Евдокия праздновала в Измайлове дни рождения и именины своего супруга Царя Петра Алексеевича - ставила крестьянам пиво и вино, подавала нищим милостыню. В монастыре на Ладожском озере Евдокия пользовалась удобным помещением, тремя монашенками для личного услужения и достаточной суммой денег - несколько сот рублей ежегодно их нужд, какие тратила и на милостыни. В ее апартаментах была устроена часовня и совершалась литургия. Позже она была переведена в Шлиссельбург, где провела время в долгом заточении.
По освобождению своему в 1727 году, она уклонялась от придворных интриг вокруг своего внука Государя Императора Петра II. “Углубившись, как пишет К. Валишевский, - всецело в молитвы, посты и ожидание минуты, которая вернет ей, наконец, радость семейного счастья, она высказывала полнейшее равнодушие к делам политическим”. Находясь уже в Москве, она с нетерпением ожидала приезда в первопрестольную внука Петра и внучку Наталию: “Только о том вас прошу, чтобы мне внучат своих видеть и вместе с ними быть, а я истинно с печали чуть жива, что их не вижу. Прошу вас: дайте, хотя бы я на них поглядела и умерла”. По встрече 4 февраля 1728, она была сухо встречена царствующим отпрыском, но он окружил бывшую затворницу почестями и обеспечив ее в денежном отношении, чего она была так долго лишена, считал свой долг тем исполненным.
В последние дни жизни Государя Императора Петра II ее снова попытались втянуть в дворцовые интриги - ей было предложено регентство, но “она отказалась, ссылаясь на свои лета и немощи. 18 января вечером, когда доктора объявили, что угасла последняя надежда, она встала на молитву в соседнем покое, приготовляясь принять последний вздох внука” (К. Валишевский).
О влиянии иноземцев При Царях Алексее Михайловиче и Феодоре Алексеевиче на Русь оказывало большое влияние католическая Польша. Главный воспитатель Царевича Алексея Михайловича боярин Б. Матвеев ввел смелую новизну в Московский Государев Дворец, одев Цесаревича и его брата в немецкое платье. В детской комнате Алексея уже были немецкие игрушки, карты, картинки. Б библиотеке Алексея имелась грамматика печатанная в Литве. Отец Петра I был очень милостив к иностранцам, но в тоже время не подвергался их влиянию, и потому не проводил новых идей в общество: “Царь Алексей и его сверстники не менее предков дорожили своей православной стариной; но некоторое время они были уверены, что можно щеголять в немецком кафтане, даже смотреть на иноземную потеху, “комедийное действо” и при этом сохранить в неприкосновенности те чувства и понятия, какие необходимы, чтобы с набожным страхом помышлять о возможности нарушить пост в Крещенский сочельник до звезды” (В. О. Ключевский).
Со временем Алексей Михайлович все более увлекался “полезными новшествами”. Увлекаясь новыми веяниями, Царь во многом отступал от старозаветного порядка жизни, ездил в немецкой карете, брал с собою царицу на охоту, водил ее и детей на иноземную потеху - “комедийные действа” с музыкой и танцами, поил допьяна вельмож на вечерних пирушках, в трубы трубил и органы играл. По словам В. О. Ключевского: “Царь Алексей много помог успеху преобразовательного движения. Своими часто безпорядочными и непоследовательными порывами к новому и своим умением все сглаживать и улаживать он приручил пугливую русскую мысль к влияниям, шедшим с чужой стороны”. Но при этом он не порывал с родной патриархальной стариной. Однако и при нем, и поднее родственники Царствующего Дома воспитывались уже не только духовными лицами но все более иностранцами.
Так, дочери Царя Иоанна V Алексеевича (1682-1696) получали знания от немца Иоганна Остермана, учившего их языку и танцам. По словам М. И. Семевского: “немцы были в ходу, немцы были в силе, немцы считались воспитателями наследника Престола... Но кроме немца, для полного развития дочерей, необходим был француз”. Он “танцу учил и показывал зачало и основание языка французского”.
Препятствовать произвольному проникновению в Россию ереси и вольностей была обязана Православная Церковь и ее Предстоятели. Строгие меры к протестантам и католикам употреблял Патриарх Филарет (1619-1633). Истреблял у бояр немецкие органы, ливреи для слуг, картины и иконы западного образца Патриарх Никон. Подвергалось преследованию брадобритие, за употребление табака резали носы. Но в борьбе с чуждыми Православию мирскими удовольствиями и развлечениями Церковь, и ее Предстоятеля не всегда поддерживали Государи.
Так, Петру I приписывали слова к боярам о брадобритии, отвечающие, по словам Ключевского, обычному тону его речи и образу мыслей: “Наши старики по невежеству думают, что без бороды не войдут в Царствие Небесное, хотя оно отверсто для всех честных людей, с бородами ли они или без бород, с париками или плешивые”. Государь часто путал понятия старорусских традиций и православных канонов с истинным суеверием, видимо по причине недостатка богословского воспитания и образования.
Прискорбно, что не смотря на предостережения иерархов Церкви, Царями, напротив усиливался вызов иностранцев на государственную службу. В самом Дворце Самодержца постепенно завелись немецкая музыка, картины, часы, зеркала, кареты и другие Царские диковинки. Появились там же театр и придворная школа комедиантов. Многие не довольствовались только духовным образованием - стремились получить и светское. К таковым принадлежал и Царь Петр I, на которого уже с детства оказывалось немецкое влияние. По свидетельству историка Ключевского: “Как только Петр стал помнить себя, он был окружен в своей детской иноземными вещами; все, во что он играл, напоминало ему немца”. Так, со временем, над черным священством, категорически отвергавшем все языческое, иноземное и еретическое, сгущались грозовые тучи.
Государь Петр I и Русская Церковь Значение Русской Церкви и известных монашеских обителей, к примеру Тихвинского Богородице-Успенского монастыря, с восшествием на престол Августейшего сына Царя Алексея Михайловича (1645-1676) Петра I со временем утрачивается.
Внешнее, зачастую мнимое почитание остается, но страх Божий уже не тот, что был прежде в древней Руси. Начинается горькая летопись испытаний, утрат и редких послаблений монашествующим от Государей Всероссийских.
Пленение ума и помрачение сердца Государя Петра Алексеевича (1682-1725) свершилось в 25-летнем возрасте, во время долгого (1697-1698) странствования по странам Западной Европы (Голландия, Англия, Германия) в составе Великого посольства. Он первым из Дома Романовых отбывал за границу “не как любознательный и досужий путешественник, чтобы полюбоваться диковинами чужой культуры, а как рабочий, желавший спешно ознакомиться с недостававшими ему надобными мастерствами: он, пишет Ключевский,- искал на Западе техники, а не цивилизации”. Не касаясь подробностей этого путешествия, направлю ваше внимание на некоторые наиболее важные события, произошедшие с молодым Царем вне пределов Российских.
Так, Царь Петр, в гостях у короля в Англии имел двухчасовую беседу на церковные темы с наследной принцессой Анной Стюарт, будущей первой Государыней Великобритании. Пренебрежение к латинству нравятся Монарху, и он называет ее “сущей дочерью нашей Церкви”. Сохранилось много свидетельств о широком интересе Петра Алексеевича к церковной жизни Англии, официальной и сектантской. Он беседовал о церковных делах с Кентерберийским, Йоркским и с другими англиканскими «епископами». Первые даже назначили для Государя специальных богословов-консультантов. К ним присоединился и оплот английского масонства - Оксвордский университет определивших для Петра своих консультантов. Но главными опекунами были более влиятельные лица.
Английский король и штатгальтер голландский Вильгельм Оранский (1688-1702), получивший английскую корону, но воспитанный в левопротестанском духе, ссылаясь на пример родной ему Голландии и самой Англии, советовал Петру “сделаться самому “главой религии”, чтоб располагать всей полнотой монархической власти”. Тогда Петр еще соблюдал большую осторожность беседуя о вопросах церковных, отвечая, что этими делами ведает в России высшая церковная власть в лице Патриарха. Однако в 1698 году он заказал в Англии знатоку коллегиального управления и масону Фрэнсису Ли проект духовной коллегии на случай ее введения в России. В 1711 году Царь советовался по этому вопросу со знаменитым ученым и масоном Вильгельмом Лейбницем. В архиве сохранился проект девяти Коллегий, подготовленный по просьбе Государя. Так, зарождался Синод.
Кроме того, Царь Петр посещал в Англии и Голландии всевозможные редкости и достопримечательности, фабрики, заводы, кунсткамеры, госпитали, воспитательные дома, военные и торговые суда. Он посещает обсерваторию, принимает у себя или посещает иноземцев, ездит к корабельным мастерам. Бывал Государь со товарищами в театре, заходили в костелы, призывали к себе женщину-великана, четырех аршин ростом, обедали у разных лиц и приезжали домой “веселы”.
Поработав четыре месяца в Голландии, Царь Петр отправляется в Англию, где радушно был встречен королем, подарившем ему свою лучшую новенькую яхту. В Лондоне Царь побывал в Королевском обществе наук, где видел всякие дивные вещи. Посетил он и Тауэр, который его привлек монетным двором и политической тюрьмой, единожды посетил Верхнюю палату английского парламента. Там Петр видел короля на троне и всех вельмож королевства на скамьях. Выслушав прения с помощью переводчика, Петр, как пишет Ключевский, - сказал своим русским спутникам: “Весело слушать, когда подданные открыто говорят своему Государю правду; вот чему надо учиться у англичан”. Пробыв 15 месяцев за границей, он истратил два с половиной миллиона рублей (в ценах конца XIX века)! Но еще больше он оставил о себе память, ибо игривость досталась Петру по наследству от отца Царя Алексея Михайловича, который был добр, любил пошутить, но остерегался быть шутом.
У Царя Петра I и его компании, пишет Ключевский, - “ было больше позыва к дурачеству, чем дурацкого творчества. Они хватали формы шутовства откуда ни попало, не щадя ни преданий старины, ни народного чувства, ни собственного достоинства”. Всюду молодой Царь и его спутники оставляли следы московских обычаев, какие заставляли мыслящих людей недоумевать, неужели это и есть властные просветители своей страны. Такое впечатление вынес из бесед с Петром английский епископ Бернет, которого Петр I поразил одинаково и своими способностями и недостатками, даже пороками, среди которых первыми были грубость и пьянство. Английский ученый и «иерарх» отказывался понять неисповедимые Провидения, вручившего такому, по словам Ключевского,- “необузданному человеку безграничную власть над столь значительною частью света”.
В годы правления одержимого разрушительными преобразованиями Петра I Большой Успенский монастырь утрачивает свое былое величие. Государь считал монастырско-церковные владения просто “тунегиблимыми”, т. е. зря пропадающими для государства. Он еще при жизни Патриарха Адриана (1690-1700), в открытом послании выступавшего против присвоения государством земель церковных, все свои реформы по контролю над хозяйством монашеских вотчин, провел через Приказ Большого Дворца. Последний управлял церковными имуществами с 1677 года.
После кончины в 1700 году Патриарха Московского и всея Руси Адриана, Петр I, издал 16 декабря именной Указ: ”Патриаршему Приказу Разряду не быть” и сразу взял в свои руки управление всеми церковными вотчинами. Возрожден был Монастырский Приказ. Но Царица Небесная снова заступилась за обитель Тихвинскую и земли новгородские.
Царь сделал исключение для Митрополита Новгородского Иова, которого он почитал. Церковные имущества его епархии не были отданы в управление Монастырскому Приказу! Ко времени правления Петр Алексеевича в обществе, впитывающем, по воле Государя, западные нововведения сложилось устойчивое мнение о некоторых неудобствах частной благотворительности. Царь вмешался и в эту веками сохранявшуюся традицию христианского милосердия, намереваясь по примеру просвещенной Европы, удалить с глаз долой нищенство в России.
По мнению Государя, частная благотворительность легко доступна злоупотреблению. Благотворительность “чиста в своем источнике, но легко поддается порче в своем течении. Здесь она против воли благотворителей и может разойтись с требованиями общественного блага и порядка. Петр Великий, усиливавшийся привести в производительное движение весь наличный запас рабочих сил своего народа, вооружил против праздного нищенства, питаемого частной милостыней” (В. О. Ключевский). Поэтому в 1705 году он указал рассылать по Москве подъячих с солдатам и приставами ловить бродячих нищих, и их наказывать - отбирать деньги, милостыни не подавать, а жертвующих арестовывать и подвергать штрафу. По Указу Царя благотворители должны были доставлять свои подаяния в богадельни, существовавшие при церквах. Петр Алексеевич вооружился против частной милостыни во имя общественной благотворительности, как учреждения - системы богоугодных заведений.
По его мнению, общественная благотворительность имела свои преимущества, она разборчивей и действеннее по своим практическим результатам, оказывая нуждающимся более надежную помощь и давая им постоянный приют. В Смутной время, в период голода и войн, древнерусский монастырь всегда был запасной житницей для нуждающихся, чаще всего независимой от государства, ибо “церковное богатство, как говорили пастыри нашей Церкви - нищих богатство”. Петр Алексеевич решился и здесь все взять под контроль.
О том, как относился Петр I к монастырям красноречиво свидетельствовал Указ, изданный в декабре 1701 года. В изложении историков звучит он так: “Монастыри монахам и монахиням давать определенное число денег и хлеба в общежительство их, а вотчинам им и никаким угодьям не владеть, не ради разорения монастырей, но лучшаго ради исполнения монашеского обещания, потому, что древние монахи сами себе трудолюбивыми своими руками промышляли и общежительно жили, и многих нищих от своих рук питали; нынешние же монахи не только нищих не питают от трудов своих, но сами чужие труды поедают...По этим причинам великий государь указал давать поровну, как начальным, так и подначальным монахам, по 10 рублей денег, по 10 четвертей хлеба и дров сколько им надобно; а собирать с вотчин их всякие доходы в Монастырский приказ. Слуг и служебников в монастырях оставить самое малое число, без которых обойтись нельзя. Что останется хлеба и денег от раздачи монахам, из этого остатка давать на пропитание нищих в богадельни и бедные монастыри, у которых нет вотчин”.
При Царе Петре I, старавшемся силы всех использовать для служения государству, переживавшему трудное время, меры по сокращению монастырей усилились и иным способом. В монастырских штатах Петра I число монашествующих было сильно ограничено и пострижение допущено лишь на убыльные (вакантные) места, и не иначе как после трехлетнего искуса.
Мужчин было дозволено постригать в монахи не ранее 30 лет, а женщин и того более - 50-60 лет. Были и другие ограничения. Новы монастыри дозволялось строить только с разрешения Синода и самого Государя. Малые монастыри, как и ранее, было велено сводить вместе, а церкви их обращать в приходские храмы. Многие монастыри упразднились сами, из-за недостатка средств после отобрания их имений в ведомство монастырского приказа.
Для улучшения же внутренней жизни монастырей при Петре I отдавались распоряжения о закрытии для монашествующих свободного выход из обителей, об уничтожении их странствований и прикреплении к месту. О ведении в монастырях строго общежития с лишением всех монашествующих прав части собственности и права делать завещания; все что оставалось после их смерти, должно было поступать в пользу монастырей, а имущество умерших церковных властей - в Синод.
В 1724 году вышел обширный указ Царя, под названием “Объявление” о монашестве, в котором подробно был выяснен взгляд его на монашество и желание сделать этот чин полезным для общества. Простых, неученых монахов предлагалось занять в монастырях земледелием и разными ремеслами, а монахинь рукоделиями; других, избранных монахов, готовить к высшим церковным должностям посредством ученых занятий, для чего завести устроение при обителях школы и ученые братства. Кроме того, монастыри должны были иметь богадельни, больницы и воспитательные дома для младенцев.
Со времени Петра I в монастыри постоянно посылались больные и раненные воинские чины, даже с семействами селившиеся в примоностырских слободах, и сумасшедшие преступники. Настоятели обителей обязаны были давать присягу не держать в монастырях затворников и “ханжей” и не “распложать суеверий”. На места настоятелей положено было назначать только людей известных правительству, черпая их преимущественно из Александро-Невского монастыря в Санкт-Петербурге.
По Указу Царя новый хозяин церковных земель - государство - роздал и разбросал ряд вотчин целиком в поместье служивым людям, городам, Государеву ведомству. Церковное землевладение чувствительно сократилось в своем объеме уже безвозвратно, навсегда. 6407 жилых дворов ушли из ведомства Церкви! Но казенное хозяйство оказалось убыточным, ибо то что принадлежит Богу, никому другому принадлежать не может. Гордым же и свободным распорядителям Божьего надо бы остеречься кары Небесной. Так и случилось - 16 октября 1720 года монастырский Приказ был закрыт, а монастырские вотчины, взятые от монастырей, были возвращены в прежние монастыри, кроме розданных в вечное владение отдельным лицам, среди которых были даже иноверцы. Ведать землями было поручено местным архимандритам и игуменам.
При Государе Петре I уменьшилось и то малое благосостояние, каким духовенство пользовалось прежде. По случаю войны со Швецией сокращена была на половину Царская руга (от греч. rhoga - плата) - денежная дотация, выделяемая государственной властью, на содержание монастырей и храмов. Некоторые доходные статьи духовенства - мельницы, рыбные ловли, пчельники, бани, наемны помещения при домах были объявлены оброчными статьями казны. При этом, получая, как и все в государстве жалование согласно чину, Петр Алексеевич говорил: “Эти деньги мои собственные; я их заслужил и могу употреблять как хочу; но с государственными доходами надо поступать осторожно: в них я должен дать отчет Богу” (Ключевский).
В 1722 году причтам, под предлогом борьбы с суевериями, запрещены были Петром I праздничные славления по приходам, кроме Рождественского, и хождение с иконами к прихожанам! Далее последовали распоряжения уже другого Государя Петра I - вспомнившего своего благочестивого отца, и его заботы о духовном облике верноподданных.
Как пишет историк С. В. Соловьев: “Алексей Михайлович считал своей обязанностью заботиться о душевном спасении подданных; он требовал от воевод, чтоб они в походах силою заставляли людей исповедоваться; понятно, что он должен был требовать этого от мирных граждан. В 1669 году было разослано по Приказам повеление: дьякам, подьячим и детям боярским и всякого чина людям говеть на Страстной неделе. В следующем году указ: списки людей не говеющих присылать в Монастырский Приказ, и таким ослушникам указ будет с опалою, без всякой пощады. В том же году приказано в Филиппов пост всем поститься и в церковь ходить каждый день. Еще в начале царствования издан был указ: в воскресный день и господские праздники не работать никому, в субботу прекращать работы, как заблаговестят к вечери. Не работать; - но что же делать?” - продолжает без тени иронии Соловьев.
“Правительство, которое брало на себя родительские обязанности в отношении к поданным - детям, запретило целый ряд увеселений и повсеместных суеверных обычаев...Если не послушаются, бить батогами; домры, струны, гудки, гули и хари искать и жечь...” И угрозы были не на бумаге - в 1669 году Великий Государь указал стольника Князя Григория Оболенского послать за то, что у него: “в воскресенье на дворе его люди и крестьяне работали черную работу, да он же, Князь Григорий, говорил скверные слова...” Помня об отце и творя волю Божию, Пет Алексеевич и в свое Царствование вменял в обязанность Правительствующему Синоду заботиться о чистоте вере и обрядов.
Так, последовали Указы Синода о запрещении в воскресные и праздничные дни до окончании Божественной Литургии какой-либо торговли.
Указом Императора Петра I установлено было, чтоб в воскресные и праздничные дни все ходили в храм Божий благоговейно слушать слово Божие. Исключение делалось только для больных. Не посещавшим богослужения грозила опасность быть записанными в двойной оклад подобно раскольникам. С нарушителей благочиния взымался штраф при выходе их из церкви, для чего были повешены штрафные ящики. Раскол подал повод к тому, чтобы не только всем наказать каждый год исповедоваться и приобщаться Святых Таин, но и поставить священникам в обязанность вести метрические и исповедные книги.
При Императоре Петре I появились новые сборы на школы, богадельни, на полковое духовенство, сбор со священников драгунских лошадей а с церковников по рублю в год за освобождение от личной военной службы. Взымались по Указу Царя повинности пожарная, караульная и другие. В целях улучшения средств духовенства по велению Петра I принимались меры к более равномерному распределению приходов и сокращению числа церквей и причтов.
16 февраля 1723 года Монарх успел утвердить Указ, в силу которого приказано было объявить Архиереям и прочим духовным властям, дабы они в церквах во время служения никаких челобитен не принимали, “кроме государственных великих и коснения не терпящих дел”, но упражнялись бы тогда в богомыслии и в молитвах и давался бы тем людям образ благовейнаго в церквах стояния (Из книги М. И. Семевского “Царица Прасковья”).
Жестокие распоряжения Царя Петра оправданные нуждой государственной, вызвали в монашестве сильное неудовольствие. Из монастырей выходили разные противоправительственные письма. Из за этого Государь Император несколько раз издавал Указы, запрещавшие монахам держать по кельям бумагу и чернила и писать что-нибудь без ведома настоятелей. При всей этой строгости Государь Петр Алексеевич много делал для ого, чтобы придать своей власти характер долга, а не произвола. Думал, что на его деятельность иначе и нельзя смотреть, как на служение общему благу народа, а не как на тиранию.
И он действительно к концу своего Царствования старательно устранял все унизительное для человеческого достоинства в отношениях подданного к Государю. В начале столетия запретил писаться под обращениями уменьшительными именами, падать перед Царем на колени, зимою снимать шапки перед Дворцом, рассуждая, как пишет историк Ключевский об этом: "К чему унижая звание, безобразить достоинство человеческое? Менее низости, больше усердия в службе и верности ко мне и государству - таков почет, подобающий Царю”. Он устроил множество госпиталей, богаделен и училищ, “народ свой во многих воинских и гражданских науках обучил”, в Воинских статьях запретил бить солдата, а всех на службе состоящих призывал “между собою христианскую любовь иметь”.
Внушал он и к противникам Церкви “с кротостью и разумом поступать по Апостолу, а не так как ныне, жестокими словами и отчуждением”. Говорил, что Господь дал Царям власть над народами, но над совестью людей властен один Христос, - и он первый на Руси Государь, кто стал о том писать и говорить открыто. Но Петра Алексеевича продолжали считать тираном и азиатским деспотом.
О том он не раз говорил с приближенными, с жаром, порывисто и откровенно: “Знаю, что меня считают тираном. Иностранцы говорят, что я повелеваю рабами. Это неправда: не знают всех обстоятельств. Я повелеваю подданными, повинующимися моим указам; эти указы содержат в себе пользу, а не вред государству. Надобно знать как управлять народом. Английская вольность здесь не у места, как стене горох...Полезное я рад слушать и от последнего подданного. Доступ ко м свободен, лишь бы не отнимали у меня времени бездельем...Невежество и упрямство всегда ополчались на меня той поры, как задумал я ввести полезные перемены и исправить грубые нравы”.
Государь Император Петр Алексеевич, как пишет Ключевский, говорил о себе: “Я не усугубляю рабства, обуздывая озорство упрямых, смягчая дубовые сердца, не жестокосердствую, переодевая подданных в новое платье, заводя порядок в войске и в гражданстве и приучая к людкости, не тиранствую, когда правосудие осуждает злодея на смерть. Пуская злость клевещет: совесть моя чиста. Бог мне судья! Неправые толки в свете разносит ветер”. Но в народе говорили про Царя Петра I, что он антихрист, враг народа, оморок мирской, подкидыш и много чего еще. Роптавшие жили надеждой, авось либо Царь скоро умрет, либо народ поднимется на него. О том говорил даже сын его - Царевич Алексей.
Гонения на АрхиереевДело Царевича Алексея особенно тяжело отразилось на всей Церкви, отозвалось оно и на Местоблюстителе Патриаршего Престола Стефане, Митрополите Рязанском и Муромском, которого окружение Царевича Алексея считало своим.
Возникшее в 1718 году дело Алексея и матери его Царевны Евдокии было обширным. Выяснилось, что в нем были замешаны духовные лица - духовник Царевича Алексея Иаков Игнатьев. Он был злейшим врагом Петра, как и духовник Евдокии Феодор Пустынный, участвовали в том и Ростовский Митрополит Досифей, и юродивый Михайло Босой. Все они говорили о близкой смерти Царя Петра и о скором возвращении Евдокии на Царство. Слова эти они подкрепляли разными пророчествами и видениями. Всех их освященный Собор осудил, лишил сана и отдал на суд гражданской власти. Митрополит Досифей, протопопы Иаков Игнатьев и Феодор Пустынный были казнены. Митрополит Иоасаф скончался скоропостижно еще раньше розыска по дороге из Киева в Петербург. Митрополит Игнатий, по старости, был уволен в 1721 году на покой в Нилову пустынь.
Особенную враждебность к реформам Царя Петра I проявляли: Епископ Тамбовский Игнатий и Митрополит Нижегородский Исайя. Владыка Игнатий был в 1700 году лишен чина за то, что выражал сочувствие книгописцу Григорию Талицкому, читая со слезами его тетради, в которых доказывалось, что Царь Петр - антихрист. Митрополит Исайя уволен был в 1707 году в Кириллов монастырь за то, что резко протестовал против сборов в его епархии в Монастырский приказ.
Государь Петр I знал и толки козни против него направленные, и говорил: “Страдаю, а все за Отечество; желаю ему полезного, но враги пакости мне делают демонские”. Он, по словам В. О. Ключевского, знал также, что было на что роптать: “народные тягости все увеличивались, десятки тысяч рабочих гибли от голода и болезней на работах в Петербурге, Кроншлоте, на Ладожском канале, войска терпели великую нужду, все дорожало, торговля падала. По целым неделям Петр ходил мрачный, открывая все новые злоупотребления и неудачи. Он понимал, что донельзя, до боли напрягает народные силы, но раздумье не замедляло дела; никого не щадя, всего менее себя, он все шел к своей цели, видя в ней народное благо”. Чтобы сломить сие козни Монарх свершал ужасные публичные казни - политических и других “злодеев государственных”. Так, в августе 1722 года, в Москве, на болоте был казнен старец безумный Левин. Казнен за то, что находил в Петре Алексеевиче олицетворение антихриста. По этому делу был длинный ряд арестов лиц разных сословий. Сам старец, после лютых пыток был казнен по приговору Правительствующего Сената. Отрубленная голова его была направлена в Пензу, место его родины, чтобы установить ее на столбе публично, тело же сожжено.
О сем печальном деле писал А. И. Ушаков: “Казнь Левина не учинена в Пензе для того, что помянутый плут в вине своей прежде принес покаяние, но потом прежде паки на прежнюю свою злобу обратился. И при сенаторах, будучи на спицах, с великою жестокостью те свои злые слова говорил и объявил, что он прежде покаяние приносил для того, чтобы ему освободиться от смерти и отпустили бы его в монастырь И если бы де оное учинили, то имел он намерение, чтобы в градах и на путях прежние злые слова (Петр де - антихрист) народу разглашать. А потом, хотя он и принес чистое покаяние, написав своеручно, однакож опасшись вышесказанного его к злобе обращения, чтоб он в пути каким-нибудь образом тех слов народу не разсеял”. Ушаков распорядился его казнить в Москве, но, опасаясь прежнего, приказал предварительно вырезать на генеральном дворе язык старцу. Вместе с Левиным, по то же делу было казнено 6 человек духовного звания. Право пытать и чинить всякого рода экзекуции всемилостивейше предоставлено было полицмейстерской канцелярии Указом Петра от 18 января 1721 года. Царь собственноручно предписал: “...а которые пойманы будут в городе и слободах в каком воровстве, тем розыск и экзекуцию отправлять полицмейстеру”, о чем последний должен был рапортовать в Юстиц-коллегию.
При общем казнокрадстве и тайном сопротивлении верующего в предания старины народа, Петр Алексеевич из человека снисходительного, доброжелательного и доверчивого, как пишет Ключевский, в такой среде “стал проникаться недоверием к людям и приобрел наклонность думать, но их можно обуздать только “жесточью”. Он не раз повторял Давидово слово, что “всяк человек есть ложь”, приговаривая: “Правды в людях мало, а коварства много”. Сей взгляд Монарха отразился и на его законодательстве, столь щедром на жестокие угрозы. Но дурных людей не переведешь и потому Петр, осознавал что очистить столь испорченную им самим атмосферу тайной вседозволенности одной только грозой закона, ибо как бы суров он не был, прибегать к более прямым и коротким способам действия - угрозам и казням приходилось очень часто.
Вся преобразовательная деятельность направлялась верой о необходимости и всемогуществе властного принуждения. Петр I надеялся только силой навязать народу недостающие ему блага. Он верил в возможность повернуть народную жизнь с ее многовекового исторического русла и вогнать в новые берега. Потому, как пишет Ключевский, радея о народе, он до крайности напрягал его труд, тратил людские средства и жизни безрасчетно, без всякой бережливости. Государь был честный и искренний человек, строгий и взыскательный к себе, справедливый и доброжелательный к другим. Но по направлению своей жизни он привык обращаться с вещами, рабочими инструментами, чем с людьми, а потому и с подданными обращался, как с орудиями, умел пользоваться и, быстро угадывал, кто на что способен, но не умел и не любил входить в их положение, беречь их силы, не отличался нравственной отзывчивостью своего отца Царя Алексея Михайловича (1645-1676).
Государь 20 лет оставлявший незамещенным Патриарший Престол, понимал, как пишет Н. Тальберг в “Истории Русской Церкви”, что “иерархия, в подавляющем своем большинстве, не сочувствует его преобразованиям. Потрясшее его дело Цесаревича Алексея было в этом отношении для него особенно убедительным. Замешанными в нем оказались духовные лица, в числе их и архиереи...Петр среди высшаго духовенства не видел будущего первоиерарха, на которого мог бы положиться”. Ведомый прежними заблуждениями после встреч и бесед заграничных о Церкви и ее устроении, он издал Манифест.
Историк Соловьев приводит его текст: “Между многими, по долгу Богоданныя нам власти, попечениями о исправлении народа нашего и прочих подданных нам государств, не смотря на духовный чин и видя в нем много нестроения и великую в делах его скудость, не суетный по совести нашей возымели мы страх да не явимся неблагодарны Вышнему, аще толикая от Него получив благопоспешества в исправлении как воинского, так и гражданского чина, пренебрежем исправления чина духовнаго. И когда нелицемерный Он судия воспросит от нас ответа о толиком нам от Него врученном приставлении, да не будем безответны. Того ради образом прежних, как в Ветхом, так и в Новом Завете благочестивых царей, восприяв попечение о исправлении чина духовного, не видя лучшаго к тому способа, паче соборного правительства (понеже в единой персоне не без страсти бывает; к тому-ж не наследственная власть, того ради вящше небрегут) уставляем Духовную Коллегию, т. е. духовное соборное правительство, которое, по следующем зде регламенте, имеет всякие дела управлять”.
Архиепископ Филарет о том пишет: “В 1720 г. собран был Собор пастырей Церкви русской. Под председательством самого Царя, Собор рассуждал о высшем духовном правительстве. Признано было полезным поручить управление Церковью, вместо Патриарха, постоянному Собору пастырей”.
Святейший СинодТак, Высочайшим Указом от 14 февраля 1721 года повелено было именовать духовный Собор Святейшим Правительствующим Синодом и возносить его имя вместо Патриаршего в церковных молениях. В тот же день последовало торжественное открытие Святейшего Синода, который был составлен из президента (новое слово для русского человека), двух вице-президентов, четырех советников и четырех асессоров и 3 представителей монашествующего и белого духовенства. В решении дел все они, не исключая и президента, имели равные голоса.
Нет нужды говорить о том, что сие нововведение не было с восторгом воспринято в обителях. Если даже президент Синода Митрополит Стефан Яворский до смерти своей в 1722 году не мог примириться с новой формой церковного управления. По кончине его Император не назначил нового президента. Более того, положение Синода в общем составе государственной администрации, как главы обширного ведомства, было унизительно сравнено с положением мирского Сената. Они сравнены были во всех правах и оба они, что было главным в этой идее, подсказанной Петру в сектантской Англии, были подчинены самому Государю, который в государственной присяге членов Синода (тоже еретическое нововведение), так и назывался: “крайним судиею духовной коллегии”. Неудивительно, что первоначально Сенат довлел над духовным Собором, что вызывало у Синода возражения и жалобы.
Император Высочайшим Указом от 6 сентября 1721 года уравнял их и назначил в Синод обер-прокурора - представителя Государя “оком Государя и стряпчим по делам синодальным”. Так, свершилось то, чего при низложении Патриарха Никона опасались митрополиты - власть Царская подчинила во всей полноте власть Бога на земле - Святую Церковь Христову.
Так, ответственность одного достойного мужа пред Богом обратилась в коллективную. С трудом великим на долгие 196 лет, постоянный Собор - Синод, заменил Патриаршее правление. С тех пор он принял на себя и занятия Патриаршего правления - священный долг пред Господом и Церковью; наблюдать за чистотою учения и благочинием богослужения, противодействовать ересям и расколу, проверять сказания о Святых и искоренять всякое суеверие, наблюдать за проповеданием слова Божия, избирать и поставлять достойных архипастырей, преподавать им наставления, в случае недоумения их и разрешать жалобы недовольных решениями церковных правителей.
В обязанность Синоду вменялось Императором преимущественное смотрение за всеми духовными училищами и всеми лицами духовного звания, цензура духовных книг, свидетельствование мощей и чудес, и сопричисление к лику Святых. Синоду принадлежало окончательное решение дел о сомнительных браках, недозволенных по степени родства, равно как и их расторжение. Словом, по словам Филарета: “все, что может иметь влияние на состояние отечественной Церкви, по отношению ли к догматам Веры или к богослужению и правлению, составляет предмет забот и рассуждений Синода”.
Примечателен тот факт, что радеющий о государстве Петр Алексеевич испросил благословение у Восточных Патриархов уже после издания Указа об учреждении Синода, ставя, таким образом, первосвятителей перед фактом.
Лишь в сентябре 1721 года Петр отправил послание Константинопольскому Патриарху со словами: “И уповаем, что Ваше Всесвятейшество, яко первый Архиерей Православныя Кафолическия Восточныя Церкви, сие наше учреждение и сочинение Духовного Синода за благость признати изволите и о том прочим Блаженнейшим - Александрийскому, Антиохийскому и Иерусалимскому - Патриархам сообщение учините...” И только 23 сентября 1723 года Патриарх Иеремия III прислал Утвердительную грамоту. В ней были и такие слова: “Синод в Российском Святом Великом Государстве есть и нарицается нашим во Христе братом, Святым и Священным Синодом от всех благочестивых и православных христиан...Он имеет право совершать и установлять тоже, что и четверо Апостольских Святейших Патриарших Престола. Советуем, побуждаем и предписываем ему хранить и держать неизменными обычаи и правила Священных Вселенских Святых Семи Соборов и прочее содержимое Святою Церковью и пребудет непоколебимо во веки”.
Одинакового содержания была и грамота Патриарха Антиохийскаго Афанасия. Константинопольский Патриарх Иеремия III сообщал, что Александрийский Патриарх скончался, а Иерусалимский Патриарх болен. Таким образом, только двое из четырех Восточных Патриархов письменно подтвердили благословение нового устроения Церкви в России! Факт примечательный во всех отношениях. Однако, такое высказанное на бумаге уважение к Предстоятелям Патриарших Престолов в жизни Государя омрачалось полным неуважением к церковной иерархии, какое он не уставал выражать в течении всей своей жизни.
Царские забавыЯрким примером сего, о чем невозможно умолчать в сем труде, является основанная Петром I коллегия пьянства или “сумасброднейший и всепьянейший собор”.
Он состоял, как пишет В. О. Ключевский, - “под председательством наибольшего шута, носившего титул князя-папы, или всешумнейшего и всешутейшего патриарха московского, кокуйского и всея Яузы. При нем был конклав 12 кардиналов, отъявленных пьяниц и обжор, с огромным штатом таких же епископов, архимандритов и других духовных чинов, носивших прозвища, которые никогда, ни при каком цензурном уставе не появяться в печати”. Петр I носил том соборе сан протодьякона и сам сочинил для оного устав, в коем проявил не меньшую законодательную мудрость, чем в составлении иных регламентов. В том уставе определены были до мельчайших подробностей чины избрания и поставления папы и рукоположения на разные степени пьяной иерархии.
Первейшей заповедью ордена было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми. Были даже всешутейшие матери-архиерейши и игуменьи. “Как в древней Церкви спрашивали крещаемого: “Веруеши ли?”, так в этом соборе новопринимаемому члену давали вопрос: “Пиеши ли?” Трезвых грешников отлучали от всех кабаков в государстве; инако мудрствующих еретиков-пьяноборцев предавали анафеме...Бывало на святках компания человек в 200 в Москве и Петербурге на несколько десятках саней на всю ночь до утра пуститься по городу “славить”; во главе процессии шутовсой патриарх в своем облачении, с жезлом и в жестяной митре; за ним сломя голову скачут сани, битком набитые его сослужителями, с песнями и свистом. Хозяева домов, удостоенных посещением этих славельщиков, обязаны были угощать их и платить за славление; пили при этом страшно, замечает современный наблюдатель. Или бывало на первой неделе Великого поста его всешутейшество со своим собором устроит покаянную процессию: в назидание верующим выедут на ослах и волах или в санях, запряженных свиньями, медведями и козлами, в вывороченных полушубках”.
В другой раз, как пишет М. И. Семевский, - “ в день, ознаменовавшийся встречею знаменитого ботика,- дедушки русского флота,- все от мала до велика, от последнего денщика, до великого Монарха, пировали десять часов сряду. По свидетельству одного из участников пира, Император был особенно расположен пить; несколько раз говорил, что тот бездельник, кто в этот день не напьется с ним пьян, и все, соревнуясь друг перед другом, так страшно пили, как не запомнит ни один заезжий немец - во все пребывание свое в России. Не было пощады и дамам, т. е. Императрице, герцогине Катерине Ивановне и прочим членам Царского семейства с из свитами. Их отпустили после шестичасового угощенья”.
Но особенно любил Петр веселиться по случаю спуска нового корабля, ибо новому кораблю он был рад как новорожденному детищу: “В тот век пили много везде в Европе, читаем у Ключевского, - не меньше чем теперь, а в высших кругах, особенно придворных, пожалуй, даже больше. Петербургский двор не отставал от своих заграничных образцов. Бережливый во всем, Петр не жалел расходов на попойки...На корабль приглашалось все высшее столичное общество обоего пола. Это были настоящие морские попойки...от которых идет поговорка, что пьяным по колено море. Пьют бывало до тех пор, пока генерал-адмирал Апраксин начнет плакать-разливаться горючими слезами, что вот он на старости лет остался сиротою круглым, без отца, без матери, а военный министр светлейший князь Меншиков свалится под стол и прибежит с дамской половины его испуганная княгиня Даша отливать и оттирать бездыханного супруга. А если случалось во время пира Петру на кого вспылить и удалиться к дамам - приставит к выходу солдата, запретив собеседникам расходиться до его возвращения. И ждали все пока Екатерина не успокаивала расходившегося Государя, “не укладывала его и не давала ему выспаться”. До той поры все сидели по местам, пили и скучали.
Обилие вина и шума на том продолжительном торжестве, каким было заключение мира Ништадтского со Швецией (1721), “не мешало гостям чувствовать скуку и тягость от обязательного веселья по наряду, даже со штрафом за уклонение (50 рублей). Семь дней, как пишет Ключевский, - “тысяча масок ходила, толкалась, пила, плясала целую неделю, и все были рады-радешеньки, когда дотянули служебное веселье до указанного срока”. Эти официальные празднества были тяжелы, утомительны: “но еще хуже были увеселения, тоже штатные и непристойные до цинизма...Петр старался облечь свой разгул с сотрудниками в канцелярские формы, сделать его постоянным учреждением”. Именно так и появилась коллегия пьянства.
Так, к примеру, выглядела годовщина празднования Ништадтского мира, в начале сентября 1723 года, незадолго до кончины Императора, как о том пишет М. И. Семевский в книге “Царица Прасковья”: “все были обязаны подпискою явиться на это празднество. В течении восьми дней по улицам Петербурга выдвигались торжественные процессии, были самые разнообразные костюмы - халдейские, аббатские; Государь Петр Алексеевич являлся то католическим кардиналом, то матросом-барабанщиком; костюмы польские, старинно-немецкие, иезуитские, французские, итальянские, китайские, жидовские, капуцинские, индейские, японские, татарские и другие пестрели на площадях и улицах Петербурга. Тут же среди замаскированных...красовалась “неусыпаемая обитель”. По свидетельству одного из участников пиров: “С этих пирушек, благодаря его высочеству (А. Д. Меншиков) и другим питухам, которые пили с замечательною энергиею и всячески старались напоить друг друга, многие сановники...редко приезжали домой здоровыми. Вино занимало сановников, танцы - развлекали дам...”
Трагедией завершились пиры, ознаменованные свадьбой Царевны Анны Иоанновны с герцогом Курляндским Фридрихом Вильгельмом, Августейшим племянником короля Прусского: “…брачная жизнь Анны Иоанновны продолжалась с небольшим два месяца. В январе 1711 года она отправилась вместе с мужем в Митаву, но 9 числа, в сорока верстах от Петербурга...молодой герцог скончался. На основании некоторых известий, он умер от непомерного потребления крепких напитков, которыми так заботливо угощал его сам Петр и все петербургские сановники” (М. И. Семевский). Каким достойным образом можно объяснить включение в программу празднования Ништадтского мира в 1721 году непристойнейшую свадьбу князя-папы, старика Бутурлина, со старухой, вдовой его предшественника и воспитателя Петра Никиты Зотова. Государь приказал обвенчать их в присутствии Двора при торжественно-шутовской обстановке в Троицком соборе Санкт-Петербурга: “Какую политическую цель можно найти в этой непристойности, как и в ящике с водкой, формат которой напоминал пьяной коллегии Евангелие?”
Приводя все эти нелицеприятные примеры, в особенности изображая выходки пьяного собора, историк В. О. Ключевский заключает: “Одним словом, это была неприличнейшая пародия церковной иерархии и церковного богослужения, казавшаяся набожным людям пагубой души, как бы вероотступлением, противление коему - путь к венцу мученическому...Иноземные наблюдатели готовы были видеть в этих безобразиях политическую и даже народовоспитательную тенденцию, направленную будто бы против церковной иерархии и даже самой Церкви, а также против порока пьянства...Трудно взвесить долю правды в этом взгляде но все это - скорее оправдание, чем объяснение...В пародии церковных обрядов глумились не над Церковью, даже не над церковной иерархией, как учреждением, просто срывали досаду на класс, среди которого видели много досадных людей...К большинству тогдашней иерархии был приложим укор...Серьезнее был ропот в народе, среди которого уже бродила молва о царе-антихристе”.
Государь Петр I играл и иронизировал не только над церковной иерархией или церковным обрядом. Предметом шутки он делал и собственную власть. Неудивительно, что многие дурные вкусы и забавы были продолжены его наследниками Екатериной I, Петром II, Анной Иоанновной и даже Елисаветой Петровной. Неудивительно, что после Петра не церковные, но государственные, юридические и нравственные связи одна за другой порываются, и, как пишет Ключевский, “среди этого разрыва меркнет идея государства, оставляя по себе пустое слово в правительственных актах. Самодержавнейшая в мире Империя, очутившаяся без установленной династии, лишь с кое-какими безместными останками вымирающего царского дома; наследственный Престол без законного престолонаследия; государство, замкнувшееся во дворце со случайными и быстро менявшимися хозяевами”. Именно так, в течении 37 лет после кончины Петра I, исполнилось шесть царствований.
И все же, по словам Н. Тальберга: “Греша непристойными забавами, затрагивавшими духовный царский чины, Царь Петр был верующим и церковным. Он любил петь на клиросе и читать Апостола, в частности в воздвигнутом им Св. Троицком храме в только-что создавшемся С.-Петербурге. В 1693 г. он писал Царице Наталии Кирилловне: “изволила ты писать, что передала меня в паству Матери Божией. И такова пастыря имеючи, почто печаловать? То я бо молитвами и предстательством не точию я один, но и мир весь сохраняет Господь”. Читал он в Велику Субботу перимии в Соловецком монастыре. Духовником его некоторое время был подвижник, прозорливец иеромонах Иов, основатель Голгофо-Распятского скита в Соловецкой обители. В последней иконостас в Св. Преображенском храме воздвигнут был по его повелению в 1697 г. По его же распоряжению при нем построена была в 1702 г. церковь на Заячьем острове в Соловецком монастыре. В 1694 г. Царь был застигнут сильной бурей в Белом море и молился о спасении. Судно его добралось до Унской губы. Там находился Пертоминский монастырь, возникший на месте погребения праведных иноков соловецких, Вассиана и Ионы, утонувших вблизи в 1561 или 1566 гг. Они чудесно помогали обращавшимся к их предстательству. Петр и свое спасение объяснил тем же. Он просил Архиепископа Холмогорского Афанасия об обретении их мощей, что и было исполнено. Установлено было им местное празднование. Им возобновлен был Новгородский Перекомский монастырь. Валаамская обитель, после разорения ее шведами 100 лет пребывала в запустении, восстановлена была Царем. Новую столицу он свою отдал под небесное покровительство преподобного Исаакия Далматского, в день памяти которого родился. Им перенесены были в Санкт-Петербург из Владимира мощи Благоверного великого князя Александра Невского. “А икона Успения?” с волнением спросил он, получив известие о сильном пожаре в Киево-Печерской Лавре. “Ну, так Лавра цела”, с радостью воскликнул Царь, узнав, что святыня уцелела. Находившейся в часовне в Петербурге чудотворный образ Спасителя брался всегда Петром с собою в походы. Проникнуты религиозностью его приказы до и после Полтавской битвы. Им была пожертвована рака к мощам преподобного Ефрема Новоторжского. В Усть-Желтиковом монастыре, где одно время пребывал в заключении Царевич Алексей Петрович, строго покаравший его отец построил потом церковь во имя Святителя Алексия. Церковь Сампсоньевская и Пантелеймоновская в Санкт-Петербурге были воздвигнуты Петром в память победы под Полтавой и при Гангуте. Петропавловский собор в столице основан в день рождения Петра. В Воронеже в Успенском соборе, в котором Царь пел на клиросе, хранится крест Евангелие, им подаренные...Петр говорил Патриарху Адриану (1690-1700): “Священники ставятся малограмотностью; надобно их сперва научать таинствам и потом уже ставить на тот чин; для этого надобно человека и не одного...Надобно промыслить, чтоб и Православные христиане, и зловерцы - Татары, Мордва, Черемисы и другие - познали Господа и Закон Его; для того послать бы хотя несколько десятков человек в Киев в школы...Евангельское учение - вот знание Божесе, больше всего в жизни сей нужно людям”.
По кончине Государя Петра I, действие его законов о монашестве по счастью несколько ослабело. Русская Церковь еще долгие 38 лет восстанавливала свои силы и, прежде всего, усердием дочери Государя Императрицы Елизаветы Петровны.
И все же, в память о венценосном преобразователе России Государе Императоре Петре I Алексеевиче следует вспомнить великое множество добрых дел его, совершенных во славу Отечества нашего.
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
Классические масонские цвета целого ряда масонских государств! БОг шщельму метит! 
