А.И.Солженицын
10. В сталинское время
Теперь можно подозревать, что недоброжела- тельство к евреям обитало в сердце Сталина постоянно (мемуары дочери подтверждают это). Очевидно в расправе над троцкистами и другими партийными противниками он еще в двадцатые годы видел для себя и эту сторону - расчистку власти от евреев. Но, кажется, лишь однажды он такой аргумент выдвинул открыто: когда убеждал Каменева отказаться от пред. СНК в пользу Рыкова. С 1934 года Сталин возвратил к легальности понятие родины, скоро и с большой буквы, - однако, он действительно нуждался в этом для предстоящей войны, и это никак еще не носило противоеврейской окраски. Нисколько не принципиальный, но очень чуткий политик, может быть даже не разумом, а интуицией, всегда верно зная соотношение сил и границу своих возможностей, Сталин не решался проявить не только гонений но даже нерасположения к евреям. На примере Гитлера он мог видеть их силу и как невыгодно можно себя поставить в мире, объявись их врагом. Думаю, что самым близким проводникам своей политики он тоже не дал понять своих настроений. В тридцатые годы я остро следил за политикой, и уверенно могу сказать, что нам, рядовым советским гражданам, никаким кивком или оттенком сверху не было намёкнуто, что изменилось что-то от революции в еврейском вопросе, что появилось хоть какое-то официальное недоброжелательство к ним. Сейчас, оборотно, можно только восстановить, что не стало случаев преследований по обвинению в антисемитизме - но тогда это воспринималось естественно, как окончание всех национальных противоречий. В 1939-40 году, в пору короткой дружбы с Германией были, правда, устранены евреи с диплома- тических постов, из министерства иностранных дел. Но всю войну с Гитлером тем более приличествовало Сталину выступать защитником всех народов, гонимых нацизмом, в том числе и евреев. Говорят мне, что в 1943 г. появилась секретная инструкция об ограничении евреев на руководящих постах. Может быть, но в советской массе, в советской жизни это не чувствовалось еще никак. Эренбург был едва ли не главным трубадуром всей войны, и лишь в самом конце ее был осажен, когда, опозднясь, зарвался в своих требованиях мести. До послевоенных лет Сталин ничем открыто не подтолкнул развития противоеврейских чувств в народе. Мы, советские люди, послушные в своих чувствах люди. Мы не чувствуем и во всяком случае не проявляем того, что нам чувствовать не рекомендовано, не указано через "Правду", радио и партком. И так, хотя уже в 1920 году Лурье обнаружил в нашей стране вспышку нового антисемитизма - на все 20-е и 30-е и половину 40-х годов эта вспышка легла под золу, в тление. Подтвердив всеобщий закон, что антисемитизм общественный возникает прежде правительственного, наша страна проявила и новое: при тоталитарном правительстве первый без второго развиваться не может. Сейчас нам говорят, что еще до войны начались сильные стеснения евреев. Это - неправда, это - под увеличительным стеклом еврейской чувстви- тельности. Ну, может быть, намного ослабилась их роль в карательных органах, особенно в госбезопасности. Но и не слишком. Вот пример. Когда в 1940 году оккупировали Прибалтику, начальником двинского НКВД был назначен некий Каплан. В своих (общих для того времени) расправах он, очевидно, проявил и национальную линию - настолько, что в 1941 г., едва ушли советские войска, там произошел самопроизвольный (еще до немцев, еще не немцами принесенный) взрыв антисемитизма. И можно подумать, что не в одном Двинске был такой Каплан. В повести Д. II. Витковского "Полжизни" есть абзац о еврейской наружности следователя Яковлева - следователя уже новейших хрущевских лет. У Витковского это упоминание сделано грубовато и собственно ни к чему. Евреи, по своей новейшей политической ориентации сочувственно относясь ко всяким лагерным мемуарам, в этом месте всегда неприятно оттолкнуты. И В. Г. спрашивает: а сколько еще попадалось Витковскому за 30 лет следователей-евреев? Вот в этой невинной оговорке "за 30 лет", когда естественно было бы спросить "за сорок" или даже "за пятьдесят", - суть еврейской несамо- критичности по отношению к истории хоть дальней (фейхтвангеровщина), хоть ближней. За тридцать лет Витковскому, может быть, и мало попадалось евреев на следовательских местах, потому что именно со средины 30-х годов началась в органах замена евреев русскими, - но Витковский, который преследуется органами уже сорок лет, и был на Соловках, - очевидно, помнит время, когда трудней было увидеть следователя русского, чем еврея или латыша. Да пристало ли, да и совестливо ли объявить преследованием свое изгнание из карательных органов? Да это - моральная честь! Если бы евреи дорожили не только сегодняшним благом, и своим самолюбием, и своим торжеством, - а еще б дорожили и мнением того народа, среди которого живут, - они должны были бы первые, сами уйти из НКВД - прежде, чем их оттуда изгнали. Они должны были бы раньше ощутить неловкость этого положения, этого преобладания своего там. Вся дозволенная и партией одобренная официальная и общественная атмосфера предвоенных лет была совершенно свободна от недоброжела- тельства к евреям. Помню в 1940 г по всесоюзному радио частое исполнение песенки, воспевающей родственные чувства в многолюдной еврейской семье. (Ведь это у нас случайно не бывает, это, как Рерих выражается - "знак!"). А вся та обстановка шума и захлебывания вокруг молодых музыкантов-лауреатов как вокруг национальных героев (как сейчас - вокруг космонавтов)? Несдержанно много и хвалебно, а там - почти сплошь еврейские имена, - ведь это тоже "знак". Не писалось в газетах прямо: "только евреи талантливы в музыке", но из непрерывного обсюсюкивания этих имен выходило именно так. И, кстати, в той рекламе можно заподозрить преувеличения. Много ли достигли, подрастя, Лиза Гилельс, Роза Тамаркина, Буся Гольдштейн? Не было ли здесь специального подбора профессоров консерватории? специальных несправедливых условий отбора, что и определяло состав делегации на международные конкурсы? А дальше пришла советско-германская воина. Хотя я современник и участник ее, но меньше всего мне в жизни пришлось заниматься ею, собрать по ней материалы или писать что-либо. Поэтому оговариваюсь, что ни на какую научную проверку фактов и обоснованность доводов не претендую. Вот мое субъективное впечатление. Я видел евреев на фронте. Знал среди них бесстрашных. Не хоронил ни одного. Мне приведут героев Советского Союза, двух-трех генералов. И все-таки: когда мне пришлось просматривать списки воинских частей русской армии в войну 1914-18 годов, я право же встречал там евреев гораздо чаще, чем видел сам в наших воинских частях в 1943-45 годах. Вопрос: если евреев в нашей стране процента полтора (по переписи 1959 г. - 1,1%, но вероятно многие записались русскими.) - то эти полтора процента были ли выдержаны в Действующей армии? на тысячу фронтовиков приходилось ли 15 евреев? Сомневаюсь. И если даже да, то как распределялись они между боевыми частями - и штабами, и вторыми эшелонами? Но отклоняю свое сомнение! - пусть 1,5% были выдержаны безупречно. Однако, эта война должна была быть для евреев особой, "газаватом": не Россию предлагалось им защищать, но - скрестить оружие с самым, может быть, страшным врагом всей еврейской истории. Не мобилизации следовало ждать, но толпами добровольцев ломиться в военкоматы! но освобожденными и по болезни - "зайцами" цепляться к фронтовыми эшелонам. (И одновременно - какая возможность возвыситься во мнении русских, укрепить свое положение в России!) Но - не видели мы такой картины. Того массового львиного порыва, как при защите Израиля от арабов - не было. Наверняка. Но враг - безусловный и страшнейший! Но выдающееся военное мужество евреев доказано шестидневной войной! Что ж помешало? Какая причина?.. Расслабляющий расчет: страна здесь - не наша, кроме нас - много Иванов, им все равно воевать, они и за нас повоюют с Фрицами, а нам лучше сохранить свою выдающуюся по талантам нацию, и без того уже вырезанную Гитлером. А среди забронированных от мобилизации? а в тыловых учреждениях? Там полтора процента были выдержаны?.. Думаю, что ой-ой-ой, с какой лихвой! Но статистикой этой (как и всякой другой) никто у нас не занимался и не займется. Вот рассказ рязанской парикмахерши. "В школу приехал к нам госпиталь из винницких врачей, все до одного евреи, и сестры тоже. Наняли только русских: коменданта, сестру-хозяйку да меня. Но и нас выжили. Среди раненых был еврей- парикмахер, его вместо меня поставили". Этот рассказ - не доказательство. Но - народное чувство наверняка. А вся паническая многоэшелониая эвакуация 1941 года? Из евреев - наполовину или больше? Скажут: понятно, русским не угрожало уничтожение, а евреям угрожало: и те западные области особенно евреями и были населены. А все-таки: сколько там было евреев-мужчин с медицинскими справками или броней? И это бесстыдное безоглядное, опережая запрос, швыряние денег, которые вдруг у стольких евреев оказались пачками, пачками? Народному чувству не прикажешь: осталось у русских, у украинцев, у белоруссов тягостное ощущение, что евреи прятались за их спину, что могли они провести эту войну достойнее. И когда Сталин после войны определил, что пришло время вздуть антисемитизм - он нашел готовую искру под пеплом. Да в том он и политик был, Сталин, что носом ощущал время для каждого дела. Тут-то и убили Михоэлса, закрыли театр, еврейскую газету, стали расшифровывать еврейские псевдонимы, снимать евреев с директорских постов и ввели процентную норму приема в ВУЗы. Но на "деле врачей", на начале подлинного выселения и посадки евреев - Сталин был остановлен смертью. То ли Богом, то ли людьми.
|