А.А. Панченко
К ИССЛЕДОВАНИЮ “ЕВРЕЙСКОЙ ТЕМЫ” В ИСТОРИИ РУССКОЙ СЛОВЕСНОСТИ: СЮЖЕТ О РИТУАЛЬНОМ УБИЙСТВЕ1
Насколько мне известно, одним из первых (если не самым первым) случаев упоминания “кровавого навета” или легенды о “еврейском ритуальном убийстве” в русской беллетристике XIX в. можно считать роман “Братья Карамазовы”. Речь идет о хорошо известном эпизоде из XI книги романа, где изображается следующий диалог Лизы Хохлаковой и Алеши:
— Я ведь одному вам говорю,— начала опять Лиза.— Я себе одной говорю, да еще вам. Вам одному в целом мире. И вам охотнее, чем самой себе говорю. И вас совсем не стыжусь. Алеша, почему я вас совсем не стыжусь, совсем? Алеша, правда ли, что жиды на пасху детей крадут и режут? — Не знаю. — Вот у меня одна книга, я читала про какой-то где-то суд, и что жид четырехлетнему мальчику сначала все пальчики обрезал на обеих ручках, а потом распял на стене, прибил гвоздями и распял, а потом на суде сказал, что мальчик умер скоро, чрез четыре часа. Эка скоро! Говорит: стонал, всё стонал, а тот стоял и на него любовался. Это хорошо! — Хорошо? — Хорошо. Я иногда думаю, что это я сама распяла. Он висит и стонет, а я сяду против него и буду ананасный компот есть. Я очень люблю ананасный компот. Вы любите? Алеша молчал и смотрел на нее. Бледно-желтое лицо ее вдруг исказилось, глаза загорелись. — Знаете, я про жида этого как прочла, то всю ночь так и тряслась в слезах. Воображаю, как ребеночек кричит и стонет (ведь четырехлетние мальчики понимают), а у меня всё эта мысль про компот не отстает. Утром я послала письмо к одному человеку, чтобы непременно пришел ко мне. Он пришел, а я ему вдруг рассказала про мальчика и про компот, всё рассказала, всё, и сказала, что “это хорошо”. Он вдруг засмеялся и сказал, что это в самом деле хорошо. Затем встал и ушел. Всего пять минут сидел. Презирал он меня, презирал? Говорите, говорите, Алеша, презирал он меня или нет? — выпрямилась она на кушетке, засверкав глазами. — Скажите,— проговорил в волнении Алеша,— вы сами его позвали, этого человека? — Сама. — Письмо ему послали? — Письмо. — Собственно про это спросить, про ребенка? — Нет, совсем не про это, совсем. А как он вошел, я сейчас про это и спросила. Он ответил, засмеялся, встал и ушел2. По мнению Л.П. Гроссмана, здесь, как и во многих других местах “Братьев Карамазовых”, Достоевский ввел в роман “тему текущей публицистики”, а именно — газетные и журнальные публикации на тему кровавого навета, вызванные “кутаисским делом” 1878 г. по обвинению местных евреев в ритуальном убийстве. В качестве наиболее вероятного источника соответствующего пассажа “Братьев Карамазовых” исследователь назвал печатавшееся в том же году в “Гражданине” переиздание опубликованного в 1844 г. Министерством внутренних дел “Розыскания о убиении евреями христианских младенцев и употреблении крови их” (“К истории евреев” / “Сведения о убийствах евреями христиан для добывания крови”)3. Эту точку зрения разделяют и составители Полного собрания сочинений Достоевского в 30 томах под редакцией Г.М. Фридлендера4. Иного мнения придерживается Б.Н. Тихомиров, полагающий, что Лиза Хохлакова читает книгу И.И. Лютостанского “Вопрос об употреблении евреями-сектаторами христианской крови для религиозных целей в связи с вопросом об отношениях еврейства к христианству вообще” (М., 1876)5. Кроме того, в библиотеке Достоевского находилось одно из изданий книги Д.А. Хвольсона “Употребляют ли евреи христианскую кровь?” (СПб., 1879)6.
Хотя в известных мне памятниках антисемитской литературы на русском языке отсутствуют пассажи, прямо совпадающие со словами Лизы Хохлаковой, вполне вероятно, что речь в “Братьях Карамазовых” идет либо о перепечатке “Розыскания...” в “Гражданине”, либо о книге Лютостанского, также основанной на “Розыскании...”. И в том, и в другом издании цитируется фрагмент не дошедшей до нас рукописи Яна Серафиновича “Обнаружение перед Богом и миром еврейских обрядов” (начало XVIII в.), попавший в “Розыскание...” из книги Гауденты Пикульского “Еврейская ненависть” (Zl⁄os´c´Z˙ydowska, 1758)7: “Одного ребенка я велел привязать ко кресту и он долго жил, другого велел пригвоздить, и он скоро умер”8. В обоих текстах сохраняется и упоминание (со ссылкой на книгу Йохана Андреаса Aйзенменгера “Разоблаченный иудаизм” (Entdecktes Judentum, 1700), в “Розыскании...” и в публикации “Гражданина” под № 82, у Лютостанского под № 81) о еврее, колесованном в Кадене в 1650 г. за то, что он “умертвил ребенка, дав ему восемь ран и обрезав пальцы на руках”9. Вместе с тем, поскольку речь в романе идет именно о “книге”, можно допустить, что Лиза действительно имеет в виду сочинение Лютостанского.
Гроссман полагает, что диалог Алеши и Лизы встраивается в общую канву “резких националистических выпадов”, характерных для творчества Достоевского 1870-х гг.: “”Братья Карамазовы”, писавшиеся в… атмосфере яростного националистического похода правой печати, отчетливо отражают это течение и совершенно недвусмысленно примыкают к нему. Внешне пассивный и по существу момента убийственный ответ Алеши Карамазова на вопрос Лизы звучит в полном согласии с кампанией официозов и поддерживает кровавый миф, наново обработанный царскими чиновниками и правительственными публицистами в целях обоснования погромной политики царизма”10.
|