Писателей с простой судьбой не бывает. Особенно русских писателей. И особенно богато рассыпал трудности под ноги русским писателям XX век. Писать «в стол» было, пожалуй, самым невинным развлечением, судьба предлагала большее: войну, тюрьму, расстрел. Нельзя сказать, что у Роберта Александровича Штильмарка судьба была самой трагичной. Он прожил немало и писал плодотворно. И всё же на фоне судеб русских писателей - его ровесников, жизнь его выделяется сложностью и драматизмом, творчество – неординарностью.
С женой и маленьким сыном Александром РобертовичемСын писателя, Александр Робертович Штильмарк, главный редактор журнала «Православный набат» рассказал корреспонденту «БАТИ» о своём отце – писателе, солдате, патриоте.
Корр. Насколько я понимаю, вы второй ребёнок у Роберта Штильмарка…
А. Штильмарк. Третий. Старшими были брат Феликс и сестра Елена. Они, к сожалению, уже умерли.
Корр. Когда вы родились, ваш отец был уже немолодым человеком…
А. Штильмарк. Да. Это было в ссылке под Красноярском, село Маклаково Енисейского района. Нынче село Маклаково называется город Лесосибирск. В 52-м году туда приехала моя мать. Она училась в аспирантуре, и была в тех краях в фольклорной экспедиции. И познакомилась там со ссыльным. И за связь с ссыльным её из аспирантуры выгнали. До 56-го года мы жили там, потом я очень сильно заболел, у меня был лямблиоз, очень тяжкая болезнь. И меня срочно повезли в Москву лечиться на завод «Акрихин». Уехали без всякого разрешения, ещё никакой реабилитации не было, и они очень здорово рисковали, но иначе я бы просто умер. Но в Москве с Божией помощью всё это дело как-то постепенно разрешилось. Мы жили у старшего брата Феликса, который работал биологом, в маленькой подвальной комнатушке на Фурманном переулке. Заглядывала туда милиция насчёт отца, но как-то с Божьей помощью всё обошлось.
Потом вышла знаменитая книжка «Наследник из Калькутты», отец получил небольшой гонорар, и мы купили полдомика в Купавне, такую развалюшку.
Формально я рождён в Сибири, а так и по матери и по отцу мои предки жили в Москве очень давно. Особенно по материнской линии, вообще лет 400.
Корр. Когда ваши родители встретились в Сибири, чем в ссылке занимался ваш отец?
А. Штильмарк. Он занимался строительством. Инженерными работами. Чисто практической деятельностью.
Корр. Если я не ошибаюсь, то образование у него было филологическое.
А. Штильмарк. Да, образование у него было филологическое, но в лагере… Ведь его в лагере вообще должны были убить. Ну, во-первых, скажу, что интеллигенты, даже если они не белоручки, не выживали на общих работах. И, не смотря на то, что отец прошёл войну, почти всю блокаду Ленинграда, и никогда белоручкой он не был, на общих работах он вряд ли выжил бы. Вообще мало кто выживал, но больше выживали мужики, работяги, у которых крестьянское прошлое. А люди интеллегентского образа жизни, дворянские дочки-сыночки, они практически никогда не выживали на общих работах.
Отец и на общих работах был какое-то время, но потом стал нормировщиком. Это была колоссальная по важности должность. Она была важной и для начальства, чтобы давать «туфту», это лагерное слово, понятно, что обозначает. Начальству было важно, чтобы приписки были на чём-то основаны. Если просто написать 128% плана, это не пройдёт, проверят, и всё вскроется. Должна быть хоть какая-то техническая документация под эти 128%, тогда всем премия, тогда всем хорошо. И особенно это было хорошо зэкам, от этих приписок зависела жизнь. Причём надо было умудриться включить и «блатных», которые не работали вообще, и поставить им тоже по 128, или по 110, потому что план должен был быть выполнен, или перевыполнен. Иначе пайки были очень низкими. И вот отец это умудрялся делать. Я сначала поражался, как это вообще можно делать. Я спрашивал у отца, как можно получить 128% плана, если выполнено только 92? Ну, говорит, это совсем просто. Вот когда выполнено на 2%, тогда сделать 128% трудно, а когда на 90% выполнено, тут вообще проблем никаких нет, даже когда на 37 выполнено, и то что-то уже можно сделать. Ну, допустим, вот копают грунт люди столько-то кубометров, он записывает, конечно, больше «кубов», поди там потом разбери. Глубину можно указать большую, скальный грунт записать, когда на самом деле грунт был лёгкий. Соответственно, там уже другие нормы и т. д. Понятно, что начальство знало, что это халтура, зэки уж тем более знали, что это халтура, тем более видели, что «паханы» не работают, а норма у них всегда была как следует. А иначе сделать было невозможно. Если «пахану» поставишь ноль, то тебя на следующий день убьют, даже в этот же день убьют, скорее всего. И вот отец умудрялся всё это делать.
С семьейА ещё он был очень хорошим рассказчиком. И вот он по вечерам «толкал романа». Рассказывал всякие романтические истории в стиле «Наследника из Калькутты». На самом деле заключённые, особенно уголовники, очень сентиментальны, они могут заплакать от того, что ребёнок убежал на полчаса от мамы, а потом спокойно кого-то прирезать.
То есть отец был уважаемым человеком. Поэтому его не убили, хотя должны были убить по приказу его так называемого соавтора Василевского, который ему заказал книжку «Наследник из Калькутты». Он был из бандитских «авторитетов». Он сказал отцу: ты напиши, но у меня к тебе есть несколько условий. Первое условие, что в авторах будет моя фамилия стоять, второе, чтоб там был обязательно лев, потом чтоб это было не в России и не ближе 19-го века, чтоб подальше, чтоб цензура не придралась. И должны были в романе воровать ребёнка. Это самое для уголовников такое душещипательное. Пиши, значит, я Сталину пошлю, Сталин меня отпустит за это. Такая у него была идея, у этого Василевского.
Отец, естественно, все эти условия выполнил, если вы помните «Наследника из Калькутты», там и лев промелькнул, и ребёнка, естественно, воровали у Джакомо Грели, Бернардито похитил ребёнка. Эти условия были выполнены. И Василевский решил отца убить как свидетеля. Мало ли что потом, вот у меня «роман», вот он я, вот написано «Василевский», всё в порядке. И собрал он воровской сход, но вот эти бандюги решили отца не убивать, хотя Василевский уже дал деньги убийце, и по всем воровским законам отца должны были убить. И было там что-то совершенно немыслимое на этой сходке. Было решено: деньги Василевскому не отдавать, а батю-романиста не убивать. Вот так.
Решили, что пусть он пишет, культуру делает, мы будем её «хавать», и всё будет хорошо. Вот так отец остался жив. Потом Василевскому сказали: ты что, дурак, делаешь? Тебя же вызовут, а ты же ни по-русски, никак, видно же, что ты дурак! Хотя он дураком-то не был, но был абсолютно безграмотен. Он как раз был неглупый, этот бандит. Потому что он такие аферы проделывал потом, что можно сказать, он современный был человек, что демократическая Россия потеряла в его лице уникального кадра!
Вот таким образом в первых двух изданиях стояло две фамилии – Штильмарк, Василевский. А потом уже третье «Детгиз» издал только со Штильмарком. Издательство, не отец, само подало на Василевского в суд. И суд решил, что автор – только Штильмарк, но гонорар пополам, потому что Василевский создавал условия для написания. Логично. Потому что действительно условия создал. Так бы отец пилил деревья, а так Василевский поселил отца на второй этаж бани, там была коптилка, еду ему приносили какую-то скромненькую, можно сказать, по зэковским понятиям условия были потрясающие. Роман был написан, смешно сказать, за год.
Роберт Штильмарк и его жена Маргарита Дмитриевна СавёловаКорр. Если я не ошибаюсь, ваш отец отсидел все 10 лет от звонка до звонка.
А. Штильмарк. Он в 44-м году сел в тюрьму, а вышел в конце 53-го года. А потом – ссылка. В Сибири шло большое строительство, а отец был хорошим геодезистом.
Корр. А чем Роберт Штильмарк занимался после возвращения в Москву?
А. Штильмарк. После выхода «Наследника из Калькутты» отец занимался только писательской деятельностью. В 64-м году его приняли в Союз писателей.
Корр. Какие еще книги вашего отца вы бы отметили?
А. Штильмарк. «Образы России». Это первая книга о памятниках России, о Золотом кольце, первая книга, до этого ничего не было. Это было жуткое время, это были самые дикие хрущёвские гонения на русскую культуру. Поэтому пришлось, естественно, добавить всю эту ахинею про великого сына великого народа, то есть, про Ленина. Но самое главное, что в этой книге было написано про храмы. Это всё прошло. Кому было надо, тот всё прекрасно понял. Это было руководство для экскурсоводов, тема храмового зодчества была поднята впервые. Отец закончил «Образы России» в 64-м году. И в 66-м эта книга вышла.
Потом была «Повесть о страннике российском». Это был такой горе-купец Барабанщиков, он попал за границу, очень тяжко путешествовал. Книга не менее интересна, чем «Наследник из Калькутты», она меньше по объёму, и основана на реальных фактах.
Потом отец писал про Островского, драматурга. Но главная его книга, это – «Горсть света». Было много чего другого, много было очерков, много было переводов, фантастику отец переводил, такую умную фантастику. С лекциями ездил много. Его очень любили приглашать через бюро пропаганды Союза писателей на заводы, в институты.
А самая его главная книга, это – «Горсть света». Это история страны в истории его самого. История семьи и параллельно история страны. Он её не закончил и он её не редактировал. И, хотя она вышла, над ней ещё нужно поработать. Но я не единственный наследник. Люди совершенно фанатично относятся к каждому папиному слову как к Евангелию, считают греховным каждое изменение запятой. Но это абсурд. Отец-то, главное, со мной бы согласился, я это знаю.
Книга очень интересна, особенно её первая часть, она отредактирована лучше. Во второй он спешил, он не успевал, не успевал. Первая книга – это классика русской литературы. Это любой скажет, что берёшь и читаешь русскую классическую литературу. Интересно и блестяще написано. А потом, как говорится, галопом помчался, не успел.
Корр. Ваш отец умер в 1985-м году.
А. Штильмарк. Совершенно верно. 30-го сентября.
Корр. Вы были ещё сравнительно молодым человеком.
А. Штильмарк. Мне был 31 год.
Корр. Какое влияние оказал отец на формирование вас как личности?
А. Штильмарк. Колоссальное. Колоссальное влияние. Если бы не он, я не знаю, кем бы я был. Я Россию полюбил благодаря ему. Он меня возил по России-матушке. Мы жили очень бедно, мы жили в нищете, но мы путешествовали по Волге, пусть в самых несчастных ужасных трюмах. И вот он выводил меня на палубу и показывал: вот они – русские деревушки, вот они – русские храмы… Тогда же ещё не такое всё было похабное, как сейчас. Тогда было всё заброшенное, несчастное, трагическое, но не пошлое. Сейчас кругом эти гробы новостроек стоят, сейчас просто смотреть не на что. Москвы нет. Москву испохабили просто до безобразия. А отец мне показывал Москву, Россию, тогда она ещё была. Колёсный теплоходик, Углич, Калязин… Смотреть на всё это без слёз было невозможно, на эту трагедию, на умирающую Россию, на эти деревушки, на эти покосившиеся домики, на эти заборчики, на эти крынки, всё это было с парохода видно.
В КупавнеМы неоднократно с отцом путешествовали, и в Севастополе были, всю Новороссию проехали. Но больше всего мне в душу запала Центральная Россия и русский Север. И после этого я стал такой закостенелый квасной патриот.
Корр. Значит, русского патриота в вас воспитал отец. Значит, сам он был русским патриотом?
А. Штильмарк. Да, конечно.
Корр. Как он сформировался в советское время как русский патриот?
А. Штильмарк. Очень тяжело. Сначала он был, естественно, как все нормальные люди, монархистом, в детстве он видел царя, когда государь проезжал Иваново. Отец говорил, что мы несчастные люди, потому что мы царя не видели. Народ очень любил царя. Царский поезд встречали очень, очень доброжелательно. Отношение народа простого к царю было прекрасным.
Но потом случилась революция. Отец как-то окончил гимназию, пока она не успела полностью превратиться в советскую школу. Потом моего деда, а его отца должны были расстрелять за то, что он отказался воевать в Красной армии, но спас Фрунзе, сказал: будет он снабжать Москву дровами и топливом. Это было в Кудинове, нынешний город Электроугли. Дикое название, отец потом мимо проезжать не мог, чтоб не видеть вместо русского Кудинова Электроугли. Его Господь уберёг, что он сейчас не живёт, потому что от этих «роумингов» и «шопингов», «маркетингов» и «мерчендайзеров», я даже произнести не могу, не знаю, как бы он перенёс это глумление над русским языком.
Так вот. Потом уже, в 20-е годы ему не очень повезло. Он тогда стихи писал, вращался в поэтической среде, был с Есениным знаком, преподавателем в институте у него был Брюсов. И у него был неудачный брак. Его первая жена не любила всё русское и полностью поддерживала эту ужасную власть. Она была значительно старше отца, она была красивая, яркая, умная, и она его, конечно, захомутала как дурачка последнего. Родился от этого брака мой брат Феликс, он по своему любил Россию, был биологом, полжизни провёл в заповедниках, по тайге лазил...
Корр. К началу войны вашему отцу 32 года…
А. Штильмарк. Да, он 1909-го года рождения. В 41-м он сразу же попадает под Москву в действующую армию лейтенантом. Он не участвовал в боях под Москвой, его часть стояла под Москвой в резерве, потом её перебросили под Ленинград. Это знаменитая Гатчинская дивизия. Там он увидел, что такое война, тогда у него начало очень сильно меняться мировоззрение. В «Горсти света» отец описывает свои впечатления от боя, в котором погибло много солдат как с нашей, так и с немецкой стороны. И, видя множество трупов с арийскими лицами, он написал, что видит, что два великих народа столкнули умышленно, и пройдёт ещё какое-то время и Европа начнёт заполняться африканцами, азиатами, и кем попало.
Итак, отец попадает на Ленинградский фронт, было у него две контузии, одна лёгкая, другая тяжёлая, после чего его отправили в тыл по Дороге Жизни. Было три ранения, одно серьёзное. Я помню как уже при мне, при моей жизни, осколки у него выходили, их в своё время не смогли вырезать. В районе виска у него осколок был. В больших сражениях, вроде Курской битвы, отец не участвовал, но в локальных боях воевал. Описывать ему это было очень тяжело. И как самый ужасный случай, он рассказывал о том, как ему пришлось убить своего. На трамвае с прицепом отец вёз продовольствие, вёз в часть муку. Его сопровождал солдат, оба были, конечно, вооружены. И на повороте прыгнул к ним мужик, схватил мешок муки, отец в воздух выстрелил, а тот спрыгнул, побежал с мукой. Отец его убил. Это, как рассказывал отец, был самый ужасный случай. Но был жесточайший приказ, иначе тогда действовать было нельзя. Сразу на поражение стреляли в таких случаях, а отец ещё вверх стрелял. А тот всё равно... Видно, уже настолько оголодали.
Интересный случай был с отцом при отступлении Гатчинской дивизии. Дивизия отступала на несколько десятков километров ближе к Ленинграду. Дело было летом, не помню какой год. Что я был, мальчишкой, я не интересовался ни годом, ни номером дивизии, мне было интересно, что с отцом было, как это всё происходило. Случай был такой. Отца заместитель командира дивизии послал умирать. Бери, говорит, свой взвод, (отец командовал взводом разведки), и задержи немца хоть на полчаса. Была у них сорокапятка, были мины противотанковые и автоматы. И всё. То есть их послали умереть. Отец быстренько вышел к реке, через реку в этом месте был мост. Постарались заминировать мост, но это сделать было очень трудно, мост был бетонный, они пытались что-то выдолбить, но времени не было, немецкие войска подходили. И они сделали хитро. Поддолбили так, чтобы казалось, что мост заминирован, а заминировали все берега вокруг этого моста. Ну и с автоматами залегли. Отец с замом побежали через мост смотреть, и увидели, что два немецких танка-разведчика уже идут. Проехали мимо, отец с замом спрятались, в крапиве сидели, пожгло их невыносимо, но попробуй высунься! Отец видел, как немец вышел перед мостом, крикнул второму «минирт!», они развернулись и уехали. Наши вышли, жутко красные, все в крапиве, перебежали на свой берег. И вскоре поехали немцы, объезжая мост, и два или три танка взорвалось. У них всё это дело остановилось, дальше никто не пошёл. И задержал их отец в итоге часов на пять, на шесть. Командир дивизии получил орден, а отцу ничего не дали. Потом уже ему дали орден Красной звезды. Во время ареста орден отняли, и потом, уже при мне, здесь, в военкомате вернули. Медалей у него было много. А потом его ранили в бою, контузило его сильно. Говорить он долгое время не мог, даже рот не мог открывать, его кормили через трубочку.
После ранения он был отправлен в тыл, преподавал в военном училище топографию, потом на курсах «Выстрел» преподавал, потом его взяли в Генеральный штаб на какую-то должность. Вот тут-то Берия его и «схавал».
Корр. За что?
А. Штильмарк. Ну тогда никто таких наивных вопросов не задавал. За то, что должность в Генеральном штабе была нужна Берии, он кого-то своего туда метил. Отца посадили по личному его приказу. Должны были дать лет 5 или 8, но он там ещё себе наговорил, в итоге 10 лет ему дали. Классический срок – 10 лет. Тогда уже давали как правило 10 и 25, а отцу должны были дать не много по тем временам.
Корр. То есть, сформировался он как патриот во время войны и в лагере.
А. Штильмарк. Во-первых, конечно, зрелище войны, потом он ещё хорошо помнил дореволюционную Россию.
Корр. Ещё два маленьких экскурса. Первый – в прошлое. Штильмарки когда появились в России?
А. Штильмарк. В 17-м веке. Одна ветвь Штильмарков приехала из Швеции в Германию, а другая в Россию. И потом, что интересно, русские Штильмарки с немецкими нашлись. То есть со времён Алексея Михайловича Штильмарки служили России верой и правдой, и русскому царю и русскому народу, насколько могли. Это было обедневшее служилое дворянство. Род древний, отец нашёл какое-то родство с королём Улафом IV. Недаром в «Наследнике из Калькутты» где-то на втором плане промелькнул корабль «Улаф IV».
Дед мой был капитаном царской армии, и этого его капитанства в материальном плане хватало, чтоб снимать вполне приличный особняк с прислугой. Отец мне говорил: фамилию не меняй. Пусть другие меняют, а мы и так русские.
Роберт Штильмарк с сыновьями Александром (старший) и Дмитрием (младший)Корр. Теперь попробуем чуть-чуть в будущее заглянуть. Сколько у вас детей?
А. Штильмарк. Пятеро. Старшему сыну от первого брака 27, а от второго – одной дочке 16, другой – 10, сыну 7 лет, и самому младшему два с половиной.
Корр. Как вы стараетесь их воспитывать, чтобы слова Россия, патриотизм, не набили оскомину?
А. Штильмарк. Воспитываем, во-первых, на телевизоре, говоря, что это большой гад. Ну, не так, конечно, примитивно, а объясняем, что к чему. На русской культуре, конечно, воспитываем, начиная со сказок. Потом мы довольно много путешествуем. У нас есть автомобиль, такой заслуженный, и мы довольно много путешествуем. Они видят русскую природу, мы были в Великом Устюге, в Тотьме, в южных городах во многих, на Волге. И они всё это видят и умеют отличить старинное красивое здание от современного «гроба», это они прекрасно видят. Стараюсь делать так, чтобы они понимали, что в телевизоре хорошо, что плохо. Даже приходится иногда такой здоровый цинизм по отношению к телевидению прививать. Чтоб над тётками из рекламы дети подсмеивались, знали, что это ложь и безобразие. Прятать нельзя, потому что в мир придут и всё увидят, но стараемся разъяснять. Рассказываем что раньше было хорошего, что плохого. И стараемся своим примером показывать что делать надо, а что не надо. Например, когда мы куда-то едем, я практически всегда подсаживаю людей. Даже не просто, когда голосуют, а просто к остановке подъезжаешь: вам куда? И денег не берём, говорим, чтоб в храм отдали. Ну, какие-то десятки, двадцатки протягивают бабки. Вот такие мелочи, казалось бы, но они действуют. Потом к нам же очень много людей приезжает. Дети вращаются в этих разговорах, они понимают, что такое Родина, что такое Америка, понимают какие интересы у нас, какие у них. Они знают про своего деда, про свой род. В Вологду недавно ездили, были на могиле у архиепископа Пимена Вологодского, это по матери предки наши. Но самое главное – в храм ходим. Это самое главное.
http://rusbatya.ru/otczy-papy-bati/veli ... -patriotov
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
