Дополнительную остроту придает цитируемому отрывку автобиографический фон рассказа, причем сцена убийства в художественном тексте, вероятно, еще более усилила вуайеристский интерес к браку Толстого. Не только свидетельства современников, но и, прежде всего, документы из литературного наследия "пострадавшей" супруги писателя указывают на автобиографические мотивы в произведении. После публикации ее дневников это подтвердилось, причем стали понятны и драматические внутрисемейные реакции на этот текст:
Какая видимая нить связывает старые дневники Левочки с его "Крейцеровой сонатой".
Не знаю, как и почему связали "Крейцерову сонату" с нашей замужней жизнью, но это факт, [...]. Да что искать в других — я сама в сердце своем почувствовала, что эта повесть направлена в меня, что она сразу нанесла мне рану, унизила меня в глазах всего мира и разрушила последнюю любовь между нами.[7]
Супруге Толстого было "неприятно"[8] это произведение, она не могла не читать его иначе как психограмму своего собственного брака и в женском образе не видеть прежде всего гротескное, искаженное изображение себя самой. В то же время она своей реакцией, почти граничащей с мазохизмом, пыталась доказать себе, своему окружению и общественности, что это произведение никаким образом ее не касается: она перешла в наступление, настояв, как известно, в 1893 году на аудиенции у царя, во время которой добилась высочайшего разрешения на издание все еще запрещенной к этому моменту "Крейцеровой сонаты".
Но, кроме того, жена Толстого отвечает на оскорбление написанием собственного текста. Этот текст до сих пор в недостаточной степени принят к сведению, несмотря на то, что он действительно является уникальным документом. Она вспоминает об этом в своих записках:
Когда я держала корректуру "Крейцеровой сонаты", [...], повести, которая мне никогда не нравилась по своей грубости отношения к женщинам Льва Николаевича, она навела меня на мысль написать самой по поводу "Крейцеровой сонаты" роман. Все чаще и чаще приходила мне эта мысль и так овладела мной, что я не могла уже удержаться и написала эту повесть, которая не видала света и сейчас хранится в моих бумагах. (ТОЛСТАЯ 1978, I, 561)
Этим произведением Софья Андреевна вступает в прямую конкуренцию с Толстым, она бросает ему вызов в его же собственной сфере. Тот факт, что уже в ранние годы жизни она писала рассказы, была талантливой художницей и мастером художественной фотографии, как правило, забывается. Софья Андреевна всецело воспринимается в соответствии со сложившейся о ней легендой, согласно которой она прежде всего способствовала духовной гибели Толстого.
Прошло более ста лет, прежде чем в 1994 году текст под названием "Чья вина?" и с подзаголовком "По поводу Крейцеровой сонаты. Написан женой Льва Толстого", посвященный сюжету толстовской "Крейцеровой сонаты", истории семейной жизни, проблеме ревности и убийства супруги, наконец-то был опубликован. До этого никто не осмеливался противопоставить столь драматично изображенному мужскому "я" в произведении Толстого женский голос. И это — несмотря на то, что Софья Толстая до самой своей смерти не отступала от идей, высказанных ею в тексте, не уничтожила его, как она уничтожила многие другие записи, и прямо ссылалась на него в своих воспоминаниях.
В этой запоздалой публикации можно без сомнения увидеть символический знак дифференцированного подхода к текстам, в зависимости от половой принадлежности их автора, тем более, что и ныне представленная публикация снабжена отрицательной оценкой с эстетической и, прежде всего, с моральной точки зрения. Это произведение являет собой лишь "женский роман", — пишет в своем предисловии к тексту Владимир Порудоминский и, тем самым, ставит его в ряд той текстовой традиции, от которой российская критика и литературоведение всячески отмежевывается по сей день, ссылаясь на некие неопределенные эстетические критерии. Однако моральный грех, который с появлением этого текста берет на себя жена Толстого, кажется еще более тяжким: Если текст Толстого определяется мучительными поисками правды и решением "общечеловеческих вопросов", то его жена в своем тексте ищет не правды, а лишь разбирает вопрос вины, и однозначно приписывает вину мужчине и, тем самым, своему мужу (ПОРУДОМИНСКИЙ, 5).
|