|
По мне так замечательный сетевой писатель с острым умом и здоровым чувством юмора. Если не брать во внимание изредка проскальзывающий мат и лёгкие пошлости.... Короче всем рекомендую
Володя Злобин
Девятомай
В горле першит от сухой земли, и я постоянно сплевываю, будто бы курю выдержанный дедушкин самосад. Но окоп удушает не клубами дыма, а терпким запахом смазки: проверяем оружие. Некогда подымить знатным, домашним табачком, не получиться свидеться с дедом. Лежит он далеко на западе, на жесткой черноземной перине и дремлет, прикрытый тонким дерновым одеяльцем, рядом с бывшей деревенькой, чей пепел удобрил равнину, вырастив сочную, коням на выпас, ковыль-траву.
−Не по себе что-то, братцы, - говорю я тихо.
Сашка как будто меня не слышит, осторожно выглядывает через бруствер окопа:
−Хорошо, гад, окопался. На полсотни наших смертей точно в землю зарылся.
Грозный холм за ночь успел оскалиться зубатой проволокой, ломаной линией траншей, врытыми и спящими пучеглазыми минами. Купишь высотку за дорого: ее взятие не разменяешь на полсотни смертей, как заявил Сашка, а омоешь ценой батальона, не меньше.
−А ты как хотел. Немец не дурак, подставляться не любит. Башку то спрячь, а то раньше времени отстрелят. Куда же ты есть потом будешь?
Раздается громкий смех - это хохочет старшина Ефремов. Приземистый, опоясанный где-то посреди широкой груди ремнем с начищенной бляхой, он похож на утянутый, ушитый с выпуклых краев, бублик. А вот круглое украинское лицо напоминает блин, пшеничные усы поплывшее масло. У Ефрема, соответствующего своей внешности, всегда есть, что пожевать. Вот и сейчас старшина грызет сухарь.
−Эка, Ефрем, а ты все шутишь? - Саньку легко можно было завести. Сказывался предбоевой мандраж, - война кругом, а ты все шутки заливаешь.
−А то! - Ефремов подсаживается к нам, - как же без шуток то жить? То-то и оно, что никак. А еще без табачка нельзя. Согласны, братушки?.. Покурим, братья-славяне?
−Табак то есть, - отвечаю я, - а бумажонки нема. Сань, подрядись за материалом?
Привставший было Саня, упал на землю - небо неожиданно разрывает, подобно тяжелой навозной мухе, рев самолета. Издали тащиться, далеко слыхать. Бомбить не будут, мелка сошка - наспех вырытая оборонительная позиция, после того, как ночной атакой штурмовой отряд гансов, взял нашу высотку. А утром в расположение изрядно потрепанного и поседевшего батальона, пришла гневная разнарядка: <<Высоту вернуть. Артиллерия поддержит>>. Вот и корчимся перед атакой в тощем, неглубоком окопчике. Прекрасная мишень. Самолет, скорей всего, летит назад отбомбившийся, но рисковать никто не хочет, чай не дураки.
−Разлетались, как оводы у воды, - бормочет Сашка.
−Как мухи над... - поправляет Ефрем.
−Это чего? Если они мухи, то мы...
Но Ефремов, схватившись за круглый живот, уже беззлобно смеется над простодушным Сашкой, и мы не замечаем, как сверху на нас, подобно грибному дождику, падает шелестящий листопад. Листовки рвет и кусает ветер, отгоняет их от окопов, но они ложатся густо, как бомбы лаптежников, так мы называем пикирующие бомбардировщики немчуры, за их хищно расставленные шасси. Странно, зачем нас травить этой гадостью?
−А вот и бумажонка поспела! Хоть какой-то прок от фашистов, - я рву, не читая, красочную листовку.
Вражеский пропагандистский материал изучать и подбирать позволяют, но исключительно в присутствии политработника, который сразу же доходчиво опровергает написанное, но сейчас начальству не до этого - убивают страх водкой, перед скорой фронтальной атакой.
−Ишь, чего пишут, - авторитетно зачитал Ефремов, - говорят, что их враги раса жидо-большевиков. О, как! Брошюра <<Ун-тер-мен-ш>> называется. Что за диковинное название. Говорят, все беды от них, от унтерменшев то бишь. Русские братья германцам. А они пришли освободить нас от гнета жидовских кровопийц. Да вот больно дорогую цену требуют, - старшина повел плечом, куда его еще жарким летом сорок первого клюнула востроносая пуля.
−Пусть бросают, для курева пойдет, - философствует Санька, - эта макулатурка пользу принесет.
Попыхиваем сизым дымком. Красочная бумага коптит, легкие шкурит табак, но мы не обращаем внимания на мелкие неудобства. Возможно, это одна из последних наших <<спокойных>> минут. Я подтягиваю к себе холодную винтовку. Ефрем больше хмурится, поглядывая на, кажется, спящий холм, а Саня о чем-то задумался.
Из глубины нашей обороны, по возвышению, пару раз долбанула пушка. Взметнулись осиротевшие фонтанчики земли, застывшие на мгновение земляными гейзерами, опали, и настала предбоевая, звенящая тишина. Обещанная артиллерийская подготовка прошла.
−Братцы, - вдруг тихо говорит Сашка, - а помирать то неохота. Страсть как не охота! Не могу!..
−Не хочешь умирать? - ошалело переспрашиваю я.
−Не хочу, - тупо повторяет Саня, прижимая к себе винтовочку.
Приехали, что же это? Откуда? Из-за чего? Я в нерешительности. Ефремов, наоборот, предельно серьезен, отбрасывает бычок:
−А умереть надо. Не для себя нам выпала доля жить. Не для себя, а ради других.
От этого пафосного замечания, Сашка становится лишь более угрюмым.
−Мы должны умереть, - с девятнадцатилетней уверенностью заявляю я, - такая нам выпала доля - умереть. Зато другим повезет жить. Авось, повоюем еще.
−Не робей, Сашок, - уже как прежде улыбается Ефрем, - прорвемся.
−Прорвемся, - неуверенно произносит Сашок.
Отлегла, значит, душевная хмарь от товарища. Отлипла. Хуже пули такая зараза, множество раз убить человека может, в отличие от бездушного свинца.
−Не робей, - повторяет Ефрем, - не мы первые, не мы последние.
Готовимся к броску. Сотня метров. В девятилетке пробегал такую дистанцию секунд за пятнадцать, сейчас преодолею за десять. Страшно, поэтому побегу как безумец, не обращая внимания на мины и встречный огонь, лишь бы дотянуть до вражеского окопа. А там острый штык уравняет нас.
Справа, из траншеи, на отвал окопа, выскакивает капитан с горящими глазами и зажатым в руке пистолетом. Ему страшно, слишком верная смерть глядит ему в грудь вороненым дулом вражеского пулемета. Жадно ищет галопирующее сердце офицера винтовочного поцелуя, но надо поднять солдат в атаку. Иначе - никак. Не смерть, а хуже - позор.
Переселил себя капитан:
−Ура-а-а-а!
И мощное, всепобеждающее и набирающее силу <<Ура>> расстилается в предвечернем воздухе, многоголосым стальным гулом колышет кровавый закат, и рогатые каски на занятом холмике, с животным страхом в арийских глазах, начинают неуверенно переглядываться, перед этим непобедимым, от безвыходности, русским <<Ура>>.
***
Облеванные улицы провинциального города N торжественно встречали победный девятомай. Рахитная молодежь наливалась пивом во имя дедов и прадедов. Тискали в пьяном экстазе рано созревших пятнадцатилетних подруг. Продольный сквозняк, собрав команду из пустых бутылок, устраивал чемпионат мира по <<футболу>> прямо на городской площади.
−За нашу победу! - бутылки сходятся в колеблющуюся свастику рук, - вообще, фашистов, тварей, драть будем, как они смеют, бли-ать, руку на святое поднимать! Людского у них нету.
−За победу, бли-ать!
−Если бы не деды, нас бы не было на ..., - приправленное матом, доносится от соседней скамейки, - с нашей победой, мужики!
−Ебта, Арсен, верно сказал! Уважаю! Мужик!!
А седой человек, с грудью, замученной золотом и серебром, тихо наблюдал за пиром во время чумы. Его слезы высохли шестидесят лет назад, поэтому он с одним лишь немым сожалением заговорил, шлепая морщинистыми губами, в пустоту:
−Лучше бы вас не было... Лучше бы ничего не было... И меня не было... Эх, Сашка, Сашка... И... лучше бы мы с тобой сражались...
Его страна, в кровавой схватке выиграв войну, проиграла совсем другое, как думал старик, но, куда как более важное сражение. Право жить ветеран добыл на кончике трехгранного штыка, закалил его во вражеской крови и собственном страхе... но таким дорогим правом жить... жить как человек, купленным ветераном на черном рынке войны, его потомки так и не воспользовались, предпочитая легкий путь скота.
−Лучше бы.. лучше бы...
Защитник Отечества выиграл войну, где его враг был в перекрестии прицела, но не смог победить в том сражении, когда по ту сторону баррикад оказался его собственный, но уже чужой, осатаневший народ.
−Как же так..? Как же... так!
И стоила ли та кровь, сегодняшней грязи? Была ли достойна пролитая кровь, сегодняшней умственной и нравственной распутицы? Ветеран не знал ответ на этот вопрос. Он просто не мог вспомнить, когда в последний раз праздновал День Победы, а не смотрел на скотский, ублюдочный девятомай.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
