Беганова Вера Герасимовна.http://iremember.ru/grazhdanskie/beganova-vera-gerasimovna.html
Родилась я 22 мая 1921 года в Курской области, Скороднянского района, Юрьевского сельского совета в деревне вторая Ивановка. В военное лихолетье я проживала в своей деревне. Осенью 1942 года фашисты угоняли молодёжь в Германию. В список попала и я.
В Германии меня отправили на военный завод, где делали снаряды. На заводе я проработала всего две недели. Снаряды я набивала бумагой, чтобы хоть чем-то помочь приблизить победу над врагом, хотя знала чем мне это грозит. Через две недели я и трое девушек со мной сбежали. Бежали долго, но сколько не помню. Было очень холодно и голодно, страшно хотелось есть. Мы рискнули и постучались в одинокий дом. Хозяйка дома нас впустила и накормила. Но пока мы ели и грелись, хозяйка отправила куда-то своего сына. А мы поблагодарили хозяйку и пошли к лесу. Но в лесу нас уже ждали полицаи.
Привезли нас в жандармерию, допросили, избили и бросили в бункер на ночь. Утром нас опять допрашивали: кто мы, откуда и куда идём. Свои имена мы скрыли. Я назвала себя Лапато. Нам не верили, часто водили на допросы, избивали. Требовали, чтобы мы назвали себя лазутчиками. Нас перевозили из тюрьмы в тюрьму. Так я прошла пять тюрем. В каждой тюрьме нас пытались сломить, избивали, заставляли говорить то, что им нужно было. Мы молчали.
В одной из тюрем нас сильно избили, раздели догола и поставили на всю ночь в ледяную воду. А утром нас опять избили. После каждого допроса нас заставляли работать. В четырёх тюрьмах нас держали по долгу, а в пятой нас продержали не долго. В этой тюрьме нас кормили раз в день морковным супом, но держали нас совершенно голыми. Примерно через две недели нам дали одежду и повели на допрос. Здесь нам зачитали наши настоящие имена, откуда мы прибыли в Германию. А так же было указано место рождения и даже была приложена фотография. Меня сильно избили, дали 25 розенцев. Это был суд. Меня приговорили повесить. После суда нас заставили перенести огромную кучу угля за 30 минут с одного места на другое. Утром следующего дня нас погнали к железной дороге. Но нас не повесили, а погузили в вагоны и куда-то повезли.
В концентрационный лагерь "Освенцим-Бжезинка" нас привезли в 24часа. Когда мы вышли из вагонов, в нос шибанул такой зловонный запах, до тошноты. Позже мы узнали, что это сжигали людей. На ночь нас поместили в длинный деревянный барак.
Утром 22 февраля 1943 года нам накололи номера на руке. Я стала числиться под №36215. Нас заставили снять одежду, остригли волосы и повели в "баню". А "баня" была такой: сначала нас загнали в парную и очень-очень долго держали под горячим паром. Нечем было дышать. Я задыхалась, многие теряли сознание. После парной нас отправили в другую комнату под ледяной душ, где так же держали очень долго. После "бани" нас поставили на сквозняк. Так, на сквозняке, мы стояли до позднего вечера. Уже потом я узнала, что эта "баня" и есть дезинфекция (оставались в живых самые крепкие). Не многие выдержали эту "баню". Вечером нам выдали одежду: полосатое платье и тонкий полосатый пиджачок без подкладки. На голову-марлевый платочек, а на ноги - обувь (шуги на деревянной подошве). На одежде был нашит красный треугольник (треугольники были зелёные и синие, а красные были у политических узников), а на спине у меня красной краской был нарисован крест. Кресты были только у тех, кто подлежал уничтожению. Я и теперь, через много лет, ужасаюсь, вспоминая этот жуткий крест.
Две недели нас держали на карантине. Нас почти не кормили. Многие не смогли выдержать этих испытаний. Оставшихся в живых погнали на работу. На работу нас гоняли под бой барабанов, в который били евреи. Я была в 101-й команде.
Помню полицая-изувера. Я не помню его имени, мы его называли Змей семиголовый. На всю жизнь я его запомнила. Высокий, худощавый, в руках всегда палка костяная, рядом собака.
В нашей команде была беременная женщина. Как-то на проверке перед работой она родила. Змей семиголовый взял ребёнка за ноги и у всех на виду убил головой об угол барака. На стенке остались мозги. Это было чудовищно. В нашей команде была югославская учительница. Она не успела вместе со всеми на проверку. Так этот изверг вытащил её из барака и бил по голове палкой до тех пор, пока из орбит глаза не повылазили. Но он не успокоился, пока её тело не превратилось в сплошную кровавую рану. Только после этого заставил узниц отнести труп в кучу таких же убитых.
Однажды нас гнали на работу, а я отстала от команды. Полицай бил меня ногами и палкой, потом натравил на меня собаку. Не знаю откуда у меня появились силы подняться и догнать команду, а там меня подхватили женщины.
А на работе, потехи ради, Змей семиголовый убивал узницу, разукрашивал её красками, усаживал на носилки в какой-нибудь позе и заставлял узниц нести труп в лагерь.
Евреев сжигали семьями. Мне запомнилась одна женщина пожилая. В этот день сжигали евреев. Они прятались, кричали. Полицаи их загоняли в машины и везли их в крематорий. Отовсюду слышался вопль. Эта женщина валялась в ногах у полицая, умоляла оставить в живых её дочь, чтобы она поработала, ведь она совсем ещё молодая. Страшные были муки. Но эти звери наслаждались этими муками. В этот день сожгли 7,5 тысяч евреев. Над лагерем расстилались черные тучи дыма, нечем было дышать. Людей жгли прямо в ямах на территории, так как в крематории их сжигать не успевали. Трупы жгли и днём и ночью.
Как-то пригнали нас с работы. А работали мы в каменоломнях. Сделали проверку, отобрали всех русских с красными крестами и раздели до гола. Поставили нас и погнали в крематорий. Но по каким-то причинам комендант приказал нас (человек 200) гнать назад. Полицай поставил нас на колени на дороге и стояли мы так до темноты. Затем нас по одному стали загонять в барак. По обе стороны стояли полицаи и били нас по спине и по голове палками. В бараке мы попадали кто куда и минут тридцать лежали молча. Затем нас опять выгнали на улицу, заставили одеться и поставили напротив барака до двух часов ночи. Так в крематорий нас гоняли ещё раза четыре, но возвращали по каким-то причинам. Мы продолжали работать.
Кормили нас один раз в день солёной баландой из брюквы. Часа в два, три привозили на работу по пол литры баланды. Мы выпивали и опять работали.
Над нами всячески издевались и на долго ставили коленями на мелкие камни. Если на улице снег или дождь, обязательно ставят напротив барака.
Жили мы в грязных, вонючих бараках. Наша одежда превратилась в лахмотья, нас заели вши, на теле гноились раны, покрывались коростой. В бараках были огромные крысы. Многие ночью умирали, и крысы тут же грызли трупы. Работали мы в основном в каменоломнях, рубили камни. Но летом нас гоняли вязать в снопы овёс, рыть траншеи. Если кто подымет голову, полицай тут же бьёт палкой по голове. Часто приезжали на лошадях контроллёры. С разбегу мчались на узниц, сбивали и тут же заставляли их работать.
Однажды я упала от истощения. Меня отправили в барак для больных. Я думала, что меня подлечат, наберусь сил. А там оказалось, что люди умирали голодной смертью. Я там пробыла неделю. Нас всего два раза кормили баландой. Я умоляла, чтобы меня опять отправили на работу, говорила, что здорова. И меня погнали на работу.
Однажды рано утром я пробралась к кухне, где разгружали машину с брюквой. Я взяла всего одну брюкву с машины, но меня заметила женщина-полицай. Била она меня палкой, пока я не потеряла сознание. Меня бросили в кучу трупов возле крематория. Днём эту кучу трупов не сожгли, а ночью от холода я пришла в сознание и добралась до своего барака. Уже в который раз меня обошла стороной смерть. Я просто сильно хотела жить!
В конце декабря 1944 года нас, человек 300, вывезли в другой лагерь, в маленький. Он так же был обнесён колючей проволокой под током. В этом лагере мы работали только ночью на заводе.
А в апреле 1945 года нас погрузили в вагоны и повезли из этого лагеря. Долго везли нас в теплушках, привезли в Прагу. К эшелону подошёл "Красный крест", и многих узников увезли. А нас, оставшихся, повезли дальше. Завезли в тупик.
Здесь отобрали мужчин и в лесочке, недалеко от эшелона, расстреляли.Тут прилетели самолеты, и началась бомбёжка, но эшелон не трогали. После бомбёжки нас везли ещё сутки. Но 8 мая, к вечеру, эшелон вдруг остановился. Нам открыли теплушки. Сколько было радости и слёз, когда увидели своих освободителей!
Нам дали по подмороженной картошке. После, нас повели кормить. Я встала в очередь. Наливали по пол поварёжечки в тарелку. Больше было нельзя, так как наш организм был очень истощен. Мы были похожи на скелетов. Очень хотелось кушать, и я встала в очередь во второй раз. Женщина-полячка заметила меня, но налила ещё пол поварёжечки. И я встала в очередь третий раз. Увидев меня, женщина выпроводила меня, объяснив, что сразу много нельзя кушать, можно умереть. Как я плакала... Мне было так обидно и так хотелось кушать.
Годы идут, а ужасы не забываются. И сейчас в мирное время просыпаюсь от кошмарных снов.
Оборина Мария Наумовнаhttp://iremember.ru/partizani/oborina-mariya-naumovna.htmlК концу августа установилась [немецкая] власть. Начали всех регистрировать, все было очень строго. На учет взяли всех, особенно работников власти. Мы тоже попали в эти списки, нас тоже что-то ждало. Может быть, угон в Германию. В общем-то,
у них все было направлено на истребление народа. Детей забирали ради крови.
- Это действительно было так?
Абсолютно точно, я могу подтвердить. У наших знакомых так забрали детей.
Целиком выкачивали кровь из ребенка, сколько им надо. А крови нужно было очень много, потому что было много раненых.И мама говорит: надо уходить. А куда с такой оравой пойдешь? Лошадь у нас тут же отобрали полицейские, да и нам было тяжело ее содержать в городских условиях. Стариков мама оставила у знакомых. А мы вчетвером, как были одеты в летнее, так в начале сентября и ушли. Ничего больше у нас не было.
В это время начались казни. Поубивали всех евреев, начали убивать партийных. Я видела, как сгоняли евреев. Они сами копали себе ров. И видела, как колебалась земля. И даже видела однажды, как они ребенка, как зайца, через колено - сломали ему позвоночник. Зверство было на этом этапе сильнейшее. Потом пришла армия югент, куда набирали молодых, 17-18 лет. Они зверствовали ужасно. Это все не регулярная армия. Про регулярную армию скажу, что у них даже случались моменты проявления доброты, несмотря на то, что они были немцами… В 42-м году шла отправка в Германию, и я под нее попала. Староста сказал маме: делайте как хотите, а мне ближе всего те, с кем прожил всю жизнь. Или ты отдаешь двоих детей в Германию, или вы все отсюда уходите. Куда идти? Тогда еще семьями в партизанский отряд не брали. Уходить было некуда, и нас двоих отправили в Германию.
Из деревни нас было 8 человек. В Лядах мы попали на пересыльный пункт и жили там две недели в сарае, голодные, холодные. Давали нам болтушку и больше ничего. От Лядов нас погнали на железную дорогу, пешком гнали на поезд. Я была с краю. Чувствую, что уже конец. Я, как всегда, распустила волосы - это был козырной ход. А рядом со мной шел полицай, спрашивает: не хочешь в Германию? - Нет. - Скоро будет мост. Не доходя до него, я скажу «прыгай», ты прыгай, падай и катись, я по тебе буду стрелять. Он, видимо, тоже хотел как-то себя реабилитировать. Наступил момент, когда он сказал: «Прыгай!» Я прыгнула, покатилась. Он выстрелил и попал мне в колено. Ранил. Он меня еще предупредил, что до темна надо лежать замертво, даже не шелохнуться. Я и лежала.
А потом нужно было как-то добираться раненой, ходить я не могла. Текла кровь. Это передать невозможно... Я - инвалид войны, мою рану признали военной. Кость задета не была, только мягкая ткань. Я по ночам пробиралась. Сначала добралась до деревушки Коробки, там полицаи стояли в то время. И от Коробков я очень долго добиралась до Михеевки, в которую вообще не могла прийти. Почему? Могли сжечь всю деревню.
- Когда народ больше всего пошел в партизаны?
Вторая половина 42-я и 43-й год. Когда немцы зверствовали в 41-м, начало организовываться партизанское движение. Потом наступило затишье. Партизаны сами по себе, жители - сами по себе. Когда начали немцев бить, они стали свирепствовать еще больше, опять начались эти зверства. Появилось гестапо, полицейские посты. И тогда начался массовый отток населения в партизаны.
- В 42-м году зверств было меньше?
Уже не было такого планомерного уничтожения, обычно это было связано с чем-то. Если засекли партизан, то жгли деревни. Могли сжечь всю деревню - как наказание.
Если убили одного немца, то 100 первых попавшихся человек расстреливали, в наказание за сопротивление. Но не просто так, не для забавы.
- Просто так уже не было?
Нет. Просто так угоняли в Германию. Мы им нужны были для возделывания земли, для того, чтобы создавать тыл. Они, конечно, все увозили с этих территорий, когда приближались к Москве. Даже землю. Вагонами, подводами возили землю на станцию Красное и там грузили. Были еще разбитые заводы, что-то увозили и оттуда.
Дзюба Василий Михайловичhttp://iremember.ru/grazhdanskie/dziuba ... tsa-5.htmlМы расположились в близлежащей деревне. Эту деревню фрицы, отступая, подожгли. Но видимо продолжали за ней приглядывать. Мы стали тушить один дом.
Четырехлетний Ваня Ломакин внизу из лужи набирал воду в ведерко, а я таскал на крышу ведра с водой. Подняв на крышу очередное ведро, я стал приподнимать черепицу, чтобы залить под неё воду, туда, откуда идет дым. Вдруг рядом со мной по черепице звякнула пуля. Обернувшись, я увидел приближающегося немца, который стрелял по мне прямо на ходу. Я спрыгнул вниз. К нам подошел немец, и пнул ведерко, в которое Ваня так усердно, ладошками набирал воду. Ваня повернулся к нему и сказал: «Уйди Гитлер проклятый». Фашист стал что-то лаять по-немецки и вскинул винтовку. Я бросился к нему и стал кричать: «Комрад, комрад, киндер, нельзя, нигхт, дитё, нельзя». Ребята, которые тушили другие дома, заметили, как через балку едет бричка. Кто-то из них крикнул: «Партизаны!». Фашист будто растворился в воздухе. Он убежал настолько быстро, что я даже не успел сориентироваться, в каком направлении он сбежал.
… Я сам был свидетелем того, как фашисты нашими пленными краснофлотцами расчищали минные поля. Вывели пленных в поле, выстроили в шеренгу и заставили идти вперед. Сзади стояли автоматчики с собаками. Кто-то наступил на мину и стоящие с ним рядом четыре человека в ту же минуту разлетелись в стороны. Дальше я смотреть на это не смог, стало очень страшно, и я убежал. Знаю только, что
до конца поля так никто и не дошел.
Боброва Марина Васильевнаhttp://iremember.ru/grazhdanskie/bobrov ... tsa-2.htmlВ это время низко-низко летел самолёт. Мы думали, что наш, но оказался немецкий. И он начал нас просто косить из пулемётов.
Расстреливать детей, как зайцев. Кто-то из взрослых догадался и крикнул: "Ложитесь в траву!" Немец подумал, что может мы убитые, развернулся и улетел
Черных Федор Петровичhttp://iremember.ru/grazhdanskie/cherni ... tsa-2.htmlНемцы свои порядки установили, работать принудили. Совхоз и колхоз, как бы, не расформировали.
Работайте: 60% немцам, а 40% себе. У нас женщина одна в станице жила. До революции владела 20 гектарами виноградников. Так она говорила, что: «Я вашу власть двадцать лет терпела, а теперь вы на меня за это работайте». Но к ней никто не шел на работу, немцы силой заставляли. А если не идешь – расстреливали.
Дмитриева Вера Федоровнаhttp://iremember.ru/grazhdanskie/dmitri ... rovna.htmlВ октябре немцы подходили к нашей деревне Марково-Корнеевское. Прежде, чем войти в деревню, они решили пробомбить ее с воздуха. Я не знаю, в чем причина бомбежки: обыкновенная деревня, большак (большая дорога) был от нас за 5 км. Единственный местный объект, который можно было назвать стратегическим – это завод из красного кирпича по выделыванию кожи, который стоял между нашей деревней и Фролосковым.
Итак, в октябре мы пошли в школу. Тогда я училась в третьем классе. Школа у нас была хорошая, из красного кирпича, двухэтажная, стоит по сей день. Мы ее очень любили.
Не успели мы войти в школу, нас встретила уборщица. Она сказала, что учителя все эвакуировались и чтобы мы шли скорей домой, так как немцы уже под деревней Ивашково. Чтобы попасть домой, нужно было пройти немного полем. Тогда я увидела, как навстречу нам летел самолет. Он летел настолько низко, что я помню лицо летчика. Мы шли гуськом по дорожке, когда он начал по нам строчить из пулемета. Я не помню, сколько нас было человек, но мы все легли между грядками с картошкой. Мы так и лежали, пока самолет не улетел на другой конец деревни. В детстве мы называли один конец деревни (Марково) «Шанхай», а другой (Корневское) – «Бутырки», не знаю почему.
Фашист улетел на «Шанхай» бомбить. А мы никак не могли дойти до деревни, он нам не давал: то улетал, то опять возвращался и строчил по нам, но бомбы на нас не бросал и никого не убил. И вот мы пришли в деревню. Я жила в Маркове, дом мой стоял посередине деревни, а вместе с Корнеевской деревней было домов 100 примерно. Когда я пришла к своему дому, он вовсю бомбил деревню, все больше бомб бросал на Марково. Летал над деревней, наверное, минут 40. То строчил из пулемета, то бросал бомбы взрывные, то зажигательные.
В этот день у нас много погибло мирных жителей, детей и стариков. Брат и сестра учились со мной в одном классе. Мой одноклассник Витя Плетнев и его сестра Валя сгорели в своем доме.
… В феврале сначала погнали немцев из деревень. Немцы согнали коров угонять в Германию и тетка (Лена, жена Пали) с дядей Палей, братом Витей и сестрой Женей – все повели корову, а я осталась дома с маленькой трехмесячной двоюродной сестрой Ниной. Тут прилетел наш самолет и начал строчить из пулемета. Я спряталась под кровать с маленькой сестренкой. Немцы, крича «русь», разбежались. Наши женщины и дети взяли своих коров и привели домой. А мы спрятали свою под мостом дома (там отгорожена небольшая комната, туда загоняли овец), а дверь заставили чем попало и забросали сеном, чтобы немцы нашу корову не нашли. А они и искать не стали, потому что наши наступали им на пятки и были уже близко. Немцы зажгли сначала штаб, где стоял главный дом, который был рядом с нами. Все люди, которые жили в деревне, почувствовали, что немцам конец и что деревню будут сжигать. У нас были вырыты на огороде окопы, копали еще, мне так кажется, в 1940 году. Копали буквой Г и засыпали. Стелили бревна сверху и засыпали землей. Мы начали таскать из дома сначала хлеб, рожь, овес, пшеницу, горох, закопали все это в снег. Снега было очень много в ту зиму. Потом кое-какую одежду и мачехин сундук – мы его не открывали, на нем висел замок, а ключ был у нее. Мы вытащили и бабушку, которая лежала, у нее болели ноги и не ходили. Тем временем конец Корневского уже подожгли. Горели дома, мы очень торопились. Если немцы видели кого-либо на улице, убивали: собак, коров, лошадей,
а людей и подавно.