Захотелось собрать сведения о современных защитниках Православия,
особенно связанных со Святой Горой Афоном.

-------------------------------------------------------------------------------------

СВЯТОГОРЦЫ

В трудный для России час они вернулись со Святого Афона

В прошлом номере мы опубликовали очерк, посвященный архимандриту Ипполиту (Халину). Текст был написан на основе книги Евгения Муравлева и Дмитрия Фомичева «Звезда Утренняя», которая вскоре выйдет из печати. Я как редактор этой книги сегодня хочу познакомить вас со второй ее частью, где речь пойдет не только об отце Ипполите, но и содержится рассказ о его друге, также афонском иноке, вернувшемся в Россию, ныне здравствующем архимандрите Авеле (Маркедонове). Одно время он был настоятелем нашего Свято-Пантелеимонова монастыря на Святой Горе, а ныне окормляет Иоанно-Богословскую обитель в Рязанской области.

В.ГРИГОРЯН

Путь на Афон

24 июня 1963 года, по прошествии многих лет медленной и мучительной угасания Свято-Пантелеимонова монастыря, вместе с которой исчез бы всякий след русского монашества на Афоне, произошло замечательное событие. Вселенский Патриарх Афинагор в присутствии предстоятелей Поместных Православных Церквей, в том числе митрополита Никодима (Ротова), сделал заявление, для большинства собравшихся неожиданное и противоречащее курсу греческого государства на эллинизацию Святой Горы. «Все Православные Церкви, – заявил Святейший Афинагор, – могут посылать на Афон столько монахов, сколько сочтут нужным. Я как духовное лицо сам поручусь за тех, которые будут посланы». В первую очередь имелась в виду, конечно, Русская Церковь. Господь не дал ей утратить заповедную тропу на Святую Гору, потому что не было дня, чтобы не омывался этот путь слезами, не умащался молитвами. Вскоре после революции полностью прекратился тот громадный поток помощи, что притекал в Свято-Пантелеимонов монастырь из России. Последний пароход с дарами так и не добрался до Афона. В море его постигла катастрофа. И тогда игумен обители распорядился раздать милостыню в последний раз – монахи уже и сами начали испытывать серьезную нужду. Эту последнюю раздачу милостыни запечатлел русский фотограф-эмигрант. Когда он проявил пленку, то увидел, что впереди нуждавшихся под видом странницы шла… Пресвятая Богородица. Игумен тогда прослезился и сказал: «Пока я жив, мы будем делиться последним куском хлеба с голодными, последней одеждой с нагими, последней радостью с сирыми и убогими...»


Отец Ипполит (Халин)

В октябре того же года, 1963-го, Патриарху Константинополя из Москвы был передан список из 18 лиц, ожидавших разрешения на поселение в Пантелеимоновом монастыре. Их «личные дела» были также представлены в министерство иностранных дел Греции. В июле 1964 года из Афин было получено разрешение на въезд в обитель только для пятерых монахов, что во многих русских эмигрантских СМИ на Западе было расценено как «великое чудо». И лишь в июле 1966 года четверо из них, в том числе отец Ипполит (Халин), выехали на Афон. Приезд русских из СССР стал неожиданностью даже для греческого губернатора Афона.

Отца Авеля среди приехавших не было. Он прибудет на Святую Гору несколькими годами позже. Проследим, что предшествовало этому. В юности батюшка иподьяконствовал в Рязани у старца-архиепископа Димитрия (Градусова, в великой схиме – Лазаря). Ходил к нему в храм пешком, за четыре километра.

«Родители мои умерли в 1943 году. Мне тогда было 16 лет, – рассказывает отец Авель. – А владыка Димитрий меня как будто усыновил… Шла война. Одно горе кругом. Того убили, этот без вести пропал. Смерть стучалась в каждый дом, и я не стал никого тревожить своей бедой. А у меня оставались два младших брата и две сестры, самому маленькому – три годика. Помню, как тогда, в храме, владыка взял меня за подбородок: «Ты чего же, ангел мой, не говоришь, что Господь твоего папочку-то взял?» У меня слезы так и покатились по лицу. А он: «Не плачь, ты радуйся. У кого Бог берет, тому Сам заменяет. Теперь тебе Бог и отец, и мать. Ты самый счастливый человек». Я и утешался этим».

Когда юноше исполнилось 18 лет, владыка постриг его в монахи и рукоположил в сан. Отца Авеля он очень любил.

– Но не только ко мне он так хорошо относился, – продолжает старец. – Его секретарем стал мой друг иеромонах Никодим (Ротов), как и я, рязанец, а я тогда уже на приходе служил… И однажды владыка Димитрий нам с ним нечто особенное приоткрыл: «Не думайте, что вы случайно познакомились. Вас Царица Небесная избрала и соединила, а мне вас препоручила». Так мы и росли под его крылом. Я просился у него в Киев съездить, владыка мне отвечал: «Ангел мой, сиди дома, сиди дома, будет тебе и Киев, будет тебе и Афон…» Он все предсказал, что потом сбылось. Отцу Никодиму владыка благословил учиться в Духовной академии, а мне прямо-таки запретил, хоть я и очень желал: «Владыка, так мне хочется о Боге больше знать…» – «Тебе нет благословения Божия, и моего благоволения на это нет». И добавил: «Ангел мой, придет время, к тебе академики будут приезжать за советом и Господь превознесет тебя так, что собратья будут тебе завидовать… Знаешь что, – и он кивнул в сторону отца Никодима, – у него будет такое послушание, трудное и ответственное, что ему некогда будет помолиться за себя. А ты молись, молись за него, как за самого себя, больше, чем за себя! А ты, – он посмотрел на отца Никодима, – ты береги Авеля как зеницу ока! Потому что в нем – вся твоя сила».

Богоборцы словно чуяли, что это непростой монах. Еще в 1950 году, когда особых гонений на Церковь не было, отцу Авелю было приказано покинуть Рязать в 24 часа. Потом, при Хрущеве, выжили и из Ярославской епархии, опубликовав в областной газете статью на весь разворот: «Шарлатан ХХ века». Обвиняли в том, что он безбожник, аморальный тип. А устно советовали отречься от Бога, устроиться на работу. Но батюшка ответил, что не предаст Того, Кого любил и любит.


Архимандрит Авель (Маркедонов)

Некоторые, особенно белые монахи, уязвимые из-за своих семей, переживали такого рода бедствия очень тяжело. Монаху много легче, но только если он не связан ничем земным, не имеет никакого страха перед миром. «Всегда жил счастливым человеком и никому не завидовал», – говорит архимандрит Авель. Ярославский владыка, тяжелобольной епископ Исайя (Ковалев), воспринял циничную клевету на одного из лучших своих священников очень тяжело, но вдруг услышал от него самого: «Владыка, а что же вы плачете?» – «Вот, почитай». – «Что, смертный приговор? Я не боюсь. Вы, ради Бога, только не сопротивляйтесь им. Вы больной человек, выбросят вас на улицу, куда вы пойдете? А меня отпустите с Богом домой, в Рязань». – «Но тебе же после этого нигде не дадут служить. Работать тоже не дадут». – «Я знаю. Но я воспитал двоих братьев и двух сестер. Уж они мне с голоду умереть не дадут. Совесть у них есть, каждый мне в день по куску хлеба даст, на завтрак, на обед, на ужин – я и проживу. А четвертый кусок-то всегда найдется кому отдать, такому же нищему, как и я».

В то время его друг о.Никодим (Ротов) стал уже владыкой.

«Мы наконец-то встретились, – вспоминает с большим чувством архимандрит Авель, – и, конечно, обрадовались друг другу. Вспомнили, как еще мальчишками мечтали найти духоносного старца, который нас пострижет в монахи; представляли себе, как выкопаем в земле пещеру – подальше от суеты – и будем в ней жить, чтобы никто не знал. Господь все дал, что хотели!»

Наговорившись всласть, устроились на ночлег. Близилась полночь. «Старец, а старец», – позвал отца Авеля его друг (старцем часто его называл владыка Димитрий). «Чего ты?» – «А знаешь, я только что на Афоне был». – «Заснул, что ли?» – «Нет, наяву. Недавно вернулся». И он рассказал, как ехал из Иерусалима в СССР через Грецию, как на афонской пристани Дафни встретился с благодатным старцем, игуменом Русского монастыря Илианом, как узнал от него, что Свято-Пантелеимонов вымирает, что самому «молодому» насельнику семьдесят, а другим под сто, и они лежат недвижимы… А греки ждут, когда все русские перемрут, чтобы взять монастырь в свои руки.

Ну и, конечно, владыка Никодим предложил другу отправиться подвизаться на Святую Гору. Абы кого отправлять не хотелось. Нашлись люди, которые стали батюшку отговаривать, но он ответил им следующее: «Если б рая не было, я, может быть, и не поехал бы с уже насиженного места. Но знаю, что рай есть и что его не купишь, также по наследству он не перейдет. Рай мне Матерь Божия дает. Так как же я Ей откажу, если Она призывает: «Иди ко Мне и потрудись в Моем саду». Отвечу, что ли: «Не хочу, мне дома хорошо…»

Это произошло в 1960-м году.

Полковники – полковниками, а монахи – монахами

Десять лет он ожидал визу! То чекисты проверяли на «благонадежность», как бы монах чего лишнего на Афоне не сказал про «свободу Церкви в Советском Союзе». То греки опасались, что им коммунистов пришлют. «Вот и исследовали с двух сторон», – вспоминает отец Авель. Пока суд да дело, батюшка успел послужить в кафедральном соборе в Рязани, потом стал его настоятелем. Наконец «добро» было получено. Море зелеными валами перекатывалось перед глазами. Вырастала из него, по мере движения кораблика, Святая Гора. Батюшка рассказывает:

«Мы сразу же приложились к главе великомученика Пантелеимона. Нас встретил игумен монастыря отец Илиан, из глинских монахов, прозорливый старец. Он подвизался на Святой Горе c 1904 года. Игумен дал мне послушание: служить в Покровском храме на церковнославянском языке. А отец Ипполит тогда служил в нижнем, Пантелеимоновском, соборе для греков, на греческом. Келья у него была как раз в игуменском корпусе. В тот корпус я так и не перешел жить потом, до конца оставался в келье, которую мне предложил батюшка Илиан, старец этот святой… После первой исповеди, в день приезда, он мне сказал: «Я, батюшка, вас не благословляю как игумен, а прошу: совершите, пожалуйста, сегодня литургию». Я-то с дороги, в пути, конечно же, ели-пили, хоть и постное, но, честно, не готов был служить. Но отвечаю: благословите, отец Илиан. Ради послушания. Я уже был в сане архимандрита, может, он это учел, а может быть, просто хотел посмотреть – «советские» служить умеют или нет? Но… нет-нет, это вряд ли, он-то все насквозь видел. И так сказал: «Мы все сегодня будем причащаться». Мало уж их оставалось, старичков, кто двигался.

И молодые, конечно, пришли, как и мы, из Союза – отец Ипполит, отец Досифей. В день моего приезда вокруг Святой Чаши собрался весь монастырь. После причастия не было ни дьякона, ни пономарей – я потреблял Святые Дары, а он, игумен, читал в алтаре благодарственные молитвы. Вдруг говорит мне: «Пойдем, я тебе твое место сейчас покажу». Вывел меня на солею, а там, рядом, – трон игумена, резной, под балдахином, со ступеньками. «Это мое место, – кивнул отец Илиан. – А вот рядом стассидия – ваше место…» Старые монахи объяснили мне, что до революции это был трон наместника игумена. Игумен избирается пожизненно, а наместник – все время с ним и помогает во всем. «Но находиться в стассидии вам будет некогда, – добавил отец игумен. – То в алтаре, то на клиросе…»

В Покровском храме пришлось служить без перерыва, каждый Божий день, вдвоем с отцом Досифеем, который приехал вместе с отцом Ипполитом из Псковских Печер (они были друзьями). Отец Досифей – Царствие ему Небесное! – подвижник и исповедник. Почему я так говорю? Я очень боялся, что он заболеет. Кроме него, на клиросе не было никого. А не состоялась бы хоть одна литургия, хоть одна за несколько лет, и греки тут же прекратили бы богослужение на славянском. Тогда в Греции прорвалась к власти хунта «черных полковников». Они свергли законного, Богом данного короля. Афонцы ничего хорошего от них не ждали. Это еще до моего приезда произошло».

Но, впрочем, полковники – полковниками, а монахи – монахами. Пока крепка связь с Богом – ничего не страшно. Богослужения на Афоне – это неусыпные многочасовые бдения каждую ночь. После полуночи – служба, с утра – послушание, и так всю жизнь. Однажды в разговоре с духовными чадами архимандрит Ипполит так отозвался о том времени: «На Афоне мы много трудились на послушаниях. Порой не хватало сил добраться до кельи. Часа два спали где-нибудь под деревом… Проснешься под утро, глянешь в небо – а там Матерь Божия благословляет. С радостью поднимаешься с земли и начинаешь молитву творить и работать».

Еще рассказывал: «Когда плохо бывало, придешь на могилку к какому-нибудь подвижнику, отслужишь по нему панихидку, смотришь, и сила возобновилась. На Афоне ведь очень много святых мощей. И вот, когда приложишься к мощам, усталости не чувствуешь».

Жребий

Наступил 1971 год, канун праздника Богоявления. Игумен обители старец Илиан уже не служил. Вечером отец Авель пошел к нему со святой водой, окропил батюшку, дал ему крещенской водички испить. Тот ответил кротко и тихо: «Благодарю... благодарю…» Началось всенощное бдение. И как запели «С нами Бог», пришли отцу Авелю сказать, что отец игумен отошел ко Господу. Он рассказывает:

«Да, Господь позвал его в рай… Его тут же зашили в мантию, положили на носилки – гробов на Афоне не делают – и принесли в собор. На «Хвалите имя Господне» уж он стоял среди нас. Это было и трогательно, и умилительно, и прекрасно».

В последний путь провожали человека, связывавшего обитель со старой, уже полвека как ушедшей в вечность Россией. Его преемником стал монах из новой, послереволюционной, России, которой выпало пройти «огонь, воду и медные трубы» Второй мировой войны. По воле Божьей ему удалось за очень короткий срок – всего за несколько лет! – собрать в Свято-Пантелеимонове немалое, с учетом трудностей, число братии. Игуменом (на Афоне так зовут всех настоятелей монастырей) архимандрита Авеля избрали жребием из трех кандидатов. Записки с их именами клали в ковчег со святыми мощами и ставили на престол. Молились всем монастырем: «Матерь Божья! Укажи нам Своего избранника! Кому Ты доверяешь обитель?» Отслужили всенощную, литургию. Старый схимник вытянул жребий…

Интронизация состоялась не сразу. По афонскому уставу правящий игумен должен жить на Афоне не меньше трех лет. А архимандрит Авель к моменту избрания прожил меньше. Но выборы состоялись, и отменить их итоги духовное управление Святой Горы сочло невозможным. Из противоречия традиции и факта был найден благословенный выход. При «малолетнем» игумене назначили «регента», отца Гавриила, из старых…

На интронизацию отца Авеля в 1972 году собралось необычно много представителей высшей афонской власти. Посланник монастыря Иверон, хранящий главную афонскую святыню, опустил на плечи нового игумена епископскую мантию – знак архиерейской власти, данной Самой Царицей Небесной. Монах из Великой лавры преподобного Афанасия вручил ему игуменский жезл. В интронизации участвовали все двадцать монастырей, как одна семья. Так совершилось преемство власти. Праздник прошел, а будни с каждым новым днем становились все напряженнее, все сложнее...

Рядом с Силуаном

Среди других святынь обители особо дорожили главой старца Силуана. Она была выставлена для поклонения в драгоценном ларце в Покровском храме обители. Но не сразу она там оказалась... После публикации книги отца Софрония (Сахарова), посвященной св.Силуану, русские эмигранты так полюбили почившего старца, что захотели его голову... украсть. Но увозить с Афона не разрешается ничего, кроме церковной утвари, продающейся в монастырских лавках. На афонской таможне их, конечно же, задержали. Полиция возвратила святыню в монастырь. Отец Авель распорядился больше главу в усыпальницу не носить: «Пускай она будет в Покровском соборе».

Вспоминает: «Я нашел богатую, обшитую бархатом коробку (в ней, видимо, раньше лежала какая-то дорогая митра) и положил голову старца в эту коробку: как бы ведь еще не мощи… Многие почитатели, и греки, и иностранцы, прямо ко мне подходили: «Мы хотим увидеть главу старца Силуана». Я им коробку-то выносил. Один монах-паломник умолял: «Мне бы, ну, хоть немножечко… Я увезу с собой». Мне его так жалко стало, и я от ушных раковин – там маленькие косточки – немножко отщипнул: «Батюшка Силуан, уж прости, раз ему так хочется…» А глава-то как благоухала! Не передать».

Схимонах Силуан отошел ко Господу на Святой Горе почти за тридцать лет до того, как туда приехал иеромонах Ипполит и за тридцать четыре года до отца Авеля. Интересно, что отец Ипполит исполнял в обители святого Пантелеимона то же послушание, что и Силуан Афонский: оба были экономами в своем монастыре. «На Афоне мне было очень тяжело от влажного, сырого воздуха, – рассказывал старец Ипполит, – но как бы ни было там трудно, Силуан Афонский мне помогал».

Чудеса от мощей преподобного Силуана не иссякают, а умножаются с каждым годом. Один из насельников Свято-Пантелеимонова монастыря, иеромонах, рассказывал нам о том, как благоухали честные мощи на крестном ходе, на груди игумена греческого монастыря Симонопетра. И все возрадовались духом, греки и русские. Только вот так, в Боге, молитвами святых, они хранили единство.

На весу

Но стоило отступить от небесного – и все распадалось, развязывалось. Иные греки не оставляли надежды захватить Свято-Пантелеимонов монастырь. Действовали не мытьем так катаньем. Как-то раз пришел к отцу Авелю секретарь светского губернатора Афона, побеседовать: «Патер Авель, вам очень трудно, мы это знаем и вам сочувствуем. Но взяли бы вы в монастырь побольше греков, было бы вам на кого опереться…»

«Ну, я прикинулся дурачком, – улыбается батюшка, – и отвечаю: «Господин! Видите, какое дело, если б я опытный был и мудрый, то наверняка бы принял вашу помощь. Но так как опыта у меня нет, всего-то ведь несколько лет на Афоне живу, мне, знаете, только… с «козлами» возиться. А куда же вы своих «овец» сдадите? Я же с ними обращаться не умею, я привык только «козлов» пасти, однородное, так сказать, «стадо». Пока я живу, господин, так вот и буду пасти «козлов». Своих, то есть русских». Бог помог. Все-таки удержал монастырь… Ночью служба. Днем то хозяйство, то приемы. И так день за днем. Почти круглый год жара. И какая! Влажность. Служишь у престола – все на тебе мокрое, пот струями стекает. Возвращаешься со службы в келью, переодеваешься и думаешь: ну, может, хоть сегодня-то не будет никого, да постираю… Только замочу белье – идут: от губернатора, из министерства, то послы, то бизнесмены, то еще кто-нибудь. С одними попрощаешься – другие тут же явятся. А там уж в колокол ударили – к вечерне надо выходить, а дальше в ночь… Один из «новеньких», из Союза, спрашивал у меня: «Кто у вас белье стирает?» В ответ я только улыбнулся: «Все...»

Это чужие так старались. Но и со своими были немалые трудности. Вдвоем отцы Авель и Ипполит держали монастырь словно на весу, так было тяжело. Все небесное приходится с таким вот трудом удерживать, зная, что земное без него обречено на гибель.

А неподалеку молился за них старец Илий (Ноздрин) – нынешний духовник Оптинской пустыни. Он нес послушание в знаменитом скиту Свято-Пантелеимонова монастыря, на Старом Руссике в более чем уединенном, скрытом в горных ущельях жилище единственного монаха. Там стоят сейчас забитый досками прекрасный храм с большой иконой великомученика Пантелеимона над заржавевшим навесным замком при входе да несколько наглухо заколоченных гостиничных и монашеских корпусов, напоминающих о былом величии скита…

«Он до сих пор грустит об Афоне, до сих пор старца Илия ждет его святогорская келья, – говорит духовная дочь схиигумена Илия инокиня Христина, – но в смирении батюшка несет свое послушание здесь, на Калужской земле. Старчество – это такой крест.. Преподобный Нектарий Оптинский, когда после Октябрьского переворота Оптину разогнали, имел желание уединиться, уйти в затвор. Но ему с небес явились оптинские старцы и сказали: «Если ты оставишь свой народ, то вместе с нами не будешь». Это как будто сказано об отце Илии. Замены ему нет. Он нужен России как ветер «духа хлада тонка» со Святой Горы, это дух Божий, который и есть любовь».

Это же можно сказать и о других наших святогорцах, вернувшихся в Россию и вставших насмерть на пути готового захлестнуть нас небытия. Несколько человек – они составили одну из самых замечательных глав в истории Русской Церкви. Даже после смерти они продолжают стоять, как отец Ипполит, поныне не оставляющий своих духовных чад. Как сказал Фридрих Великий о русском солдате: «Его мало убить, нужно еще и повалить». А воина Христова, продолжим, и повалить мало, он, и лежа во гробе, будет продолжать сражаться.

«Ах, Ипполит-Ипполит...»

Шел 1978 год. На Афон пришла телеграмма из СССР, известившая о внезапной смерти председателя Отдела внешних церковных сношений митрополита Ленинградского и Новгородского Никодима. Игумен Авель воспринял скорбную весть как промысл Божий:


Иоанно-Богословский монастырь в Рязанской области, где сейчас служит о.Авель

«Думал, что не попаду на похороны друга. Когда хотел на время уехать в Россию, на церковные торжества по случаю 60-летия восстановления Патриаршества, греческие власти затянули оформление документов, и я не поехал, потому что опаздывал. Ночью я совершил последнюю на Афоне, как оказалось потом, литургию и начал служить панихиду по новопреставленному владыке Никодиму. В храм внезапно вбежал дежурный: «Батюшка Авель, вас к телефону». Советское консульство в Салониках известило, что мои документы на выезд готовы. Я подумал: «Вот чудо! На торжества не дали, а на похороны – я и не просил…» Чувствовал себя очень плохо, думал: увижу гроб друга – не вынесу похорон, сердце не выдержит. Он мне как брат родной был. На прощание собрал братию: «Уезжаю, отцы… Все мое желание – быть здесь и умереть бы здесь, но на все воля Божия, и мы в Его руках. Вместо себя оставляю отца Иеремию. Он архимандрит, хороший, серьезный батюшка. Вы – мои послушники, повинуйтесь ему как мне. А уж там как Господь управит».

И уехал.

«Вспоминаю всех, и живых, и усопших, – говорил архимандрит Авель, всматриваясь в даль заснеженных рязанских просторов, Евгению Муравлеву, автору книги о подвиге русских иноков в битве за Афон с небытием. – А знаешь, года три только, как я обрел покой. А то ведь каждую ночь просыпался в слезах: все я будто бы на Афоне, все ищу свою келью, в которой старец Илиан благословил мне жить… Идем по тропинке, беседуем вместе со старцем Иеремией, с нами отец Ипполит… Я уж больше ведь на Афоне не был. Ах, Ипполит-Ипполит, он уж опередил меня. Он в рай забрался, а я все тут… по земле ползаю».

Фото Д.ФОМИЧЕВА.

-------------------------------------------------------------------------------------

Сейчас на Афоне всего 50 (пятьдесят) русских монахов.

СОШЕДШИЙ В РОССИЮ

Об афонском старце, архимандрите Ипполите (Халине),
который вернулся на родину отогревать и поднимать людей



*****

Священник Курской епархии иеромонах Роман (Архипов) свидетельствует о таком эпизоде. Однажды несколько гостей старца, взяв у него благословение, двинулись в обратный путь, но что-то заставило их вернуться. Старец не ожидал увидеть их снова. То, что увидели эти люди, находится за пределами человеческого рассудка. Тот, с кем они говорили всего несколько минут назад, почти растворился в исходившем из него ослепительно-белом свечении. Яркими лучами блеснули его голубые глаза. Несколько мгновений на виду у изумленных пилигримов он излучал фаворский свет. Глубоко заблуждается тот, кто полагает, что святость на Руси пресеклась, что мы живем на закате нашей истории.

*****

Юля впервые приехала к батюшке в девятнадцать лет. Опустилась на колени перед старцем и сказала: «Батюшка, я плохая, я курю…» Отец Ипполит покачал головой: «Ай-ай, Юлечка, ну, на тебе иконочку, будем за тебя молиться». Юля вернулась домой с «иконочкой», а через неделю из командировки возвратился ее муж. Разбирая вещи мужа, Юля нашла у него в дорожной сумке блок сигарет и в полном недоумении воскликнула: «Вадим, это что такое?!» Вадим ответил, что это ее любимые сигареты: «Ты же куришь, я тебе купил». Удивление Юли было самым искренним. Избавившись по молитве старца от страсти курения, совсем еще молодая женщина даже забыла о том, что раньше курила!

*****

…У Марины и ее мужа Андрея подрастали трое маленьких детей: Силуан, Филарет и Ксения. Однажды Марина почувствовала, что заболевает гриппом. Она очень боялась заразить маленьких ребятишек. Температура поднялась до сорока, и в полузабытьи Марина мысленно обратилась к отцу Ипполиту: «Батюшка, мне так надо выздороветь. Я же только что из больницы – исцели меня…» Проснувшись в четыре часа утра, она увидела стоявшего над ней, как бы в воздухе, архимандрита Ипполита. «Сейчас мы тебя, матушка, перекрестим, и все пройдет», – произнес старец и благословил больную. Видение исчезло. Марина встала, съела просфору, выпила святой воды и… почувствовала себя совершенно здоровой. Когда ее спросили, каким явился в то утро старец, женщина ответила не сразу: «Он пришел в блистающих светлых одеждах. Но описать это невозможно: таких ярких и чистых красок нет на земле».

*****

Сорок лет назад многим казалось, что история русского монашества на Афоне подходит к концу. Считанные годы оставались до смерти последних престарелых иноков. Греческие власти наотрез отказались пускать новых монахов из России. Но Господь в который раз проявил милость к нам. В 1966 году на землю Святой Горы ступили четверо иноков из России, в их числе отец Ипполит (Халин). В ближайшие годы удалось пробиться еще нескольким.

Я узнавал о них постепенно. Началось с того, что кто-то мне сказал о старце Илии, духовнике Оптиной пустыни, что его призвали с Афона возрождать в нашей стране православную веру. А недавно узнал, что мой старый товарищ, православный журналист из Курска Евгений Муравлев, в соавторстве с коллегой Дмитрием Фомичевым написал книгу «Звезда Утренняя», где есть немало материала о нескольких наших подвижниках, вернувшихся при сходных обстоятельствах. Но большая часть этой работы посвящена архимандриту Ипполиту. В ближайшее время она выйдет из печати. С согласия авторов я переработал ее в небольшой очерк для нашей газеты. Таким образом, читатели «Веры» первыми узнают о замечательном подвижнике нашего времени, восшедшем ко Господу в 2002 году. За подвиги по обращению ко Христу жителей Северной Осетии его нарекли апостолом Северного Кавказа. Об этом периоде его жизни пока мало известно. Евгений и Дмитрий собираются исследовать его при подготовке следующей книги. Сейчас же расскажем о том, что знаем.

Начало

Молодой священник рассказывал, как взрывали церковь в курском селе Субботино:

– Раз рванули – моя бабушка от страха аж подпрыгнула, – два, три… Храм не поддался. Тогда заложили больше взрывчатки. Раздался взрыв, от которого застонала земля… Храм стал медленно оседать, падать в прах. Дымящиеся руины затмили солнце. Из душного пылевого облака с надрывом вылетел белый голубь: ох-ох… Бабушка плакала, сердце ее разрывалось в тот день. На месте, где стоял храм, проектировали и клуб, и школу. Но так и не смогли построить ничего. Там и теперь пустырь.

Расселись древние стены, и неслышно, как летучие мыши, возопили нечистые духи, празднуя победу. Но «разве не знаете, что вы – храм Божий, и Дух Божий живет в вас?» – задал когда-то вопрос апостол Павел. Взамен погибшего храма восстал новый, сначала маленький, красный, плачущий, потом крепнущий с каждым годом. «Я, Халин Сергей Иванович, родился 27 апреля 1928 года в селе Субботино Солнцевского района Курской области, в семье крестьянина. Отец мой – Иван Константинович, мать – Евдокия Николаевна, православные христиане» – ровным почерком набрасывал свою автобиографию старец Ипполит перед поступлением в Глинскую пустынь.

– Нас, детей, было восемь человек, я самый последний, – рассказывал старец незадолго до смерти иноку Григорию (Пенкновичу), – четыре сестры и четыре брата… У нас вся семья была верующей, у меня в роду монахи, священники, дядя мой, протоиерей Михаил, служил недалеко, в Орлянке. На Афоне я вспоминал свою мать и плакал...

В войну он, совсем мальчик, носил ведро с молоком от дома до железной дороги. Шел осторожно, чтобы не расплескать ведро, двенадцать километров в любую погоду, и продавал молоко на станции. Так семья зарабатывала на жизнь. Был жизнерадостным, веселым, но, как подрос, начал всех удивлять. Другие после танцев – все по девкам, а он к себе в хату, в амбарчик с зерном, и до утра читал. Днем дороги укладывал, лес заготавливал, чтоб строилось село, ночью опять уходил в книги, которых имел целый чемодан. Больше всего любил Библию, вспоминал: «Потому что интересно было. Вы читали книгу Сирах? Так там из жизни все, я прямо зачитывался». В армии служил в зенитной артиллерии на Западной Украине сержантом, командиром пулеметного отделения... «Бывало, завернешься в одеяло, вспомнишь дом, прочтешь про себя «Отче наш». И так ложишься спать... Три года прослужил, и такие все рядом люди были хорошие, жили дружно, все – братья, да-да, как братья родные. Я их и сейчас вспоминаю...»

Решение стать монахом родилось, наверное, вскоре после этого. Сердце безошибочно выбрало Глинскую пустынь, сияние которой разливалось для тех, кто умел не только смотреть, но и видеть за тысячи верст. «Глинская пустынь – звезда России», – повторял потом старец. Полгода он там послушничал. Много лет спустя с умилением в голосе произносил имена учителей: «Владыка Зиновий, отец Серафим Амелин, Серафим Романцов, Иоанн Маслов, старец Андроник…» Старец Андроник (Лукаш) неотступно молился об исцелении Сергея, когда тот слег от пневмонии, и казалось, уже не поднимется. Умиравшему послушнику сделали гроб. Три дня он провел между жизнью и смертью. И умер, но только для мира. С одра восстал уже осознавший себя монах, дело было только за постригом, но властям, которые уже вынесли Глинской обители свой приговор, новые иноки были не нужны. Прописаться Сергею не дали, пришлось уехать.

Года через два после этого владыка Иоанн (Разумов) написал братии Псково-Печерского монастыря следующее послание: «Если послушник С.Халин действительно пришел в обитель, чтобы стать монахом и сыном обители, он должен навсегда уяснить себе, что смысл иноческой жизни состоит в самоотверженном подвиге самоотречения, то есть: все дни жизни быть воином духовным, хранить чистоту душевную и телесную, со смирением переносить все удары судьбы и все испытания... Принимая во внимание его усердное желание пострижения в мантию с именем Ипполит, за всенощным бдением в канун дня памяти Трех Святителей – благословляю. Епископ Иоанн».



На Святой Горе

Приход к власти богоборцев в России стал первым ударом по Афону. Иссяк тот поток помощи, благодаря которому процветали не только Пантелеимоновский монастырь и Андреевский скит, но и греческие обители. Во время II Мировой войны Афон блокировали войска германского Вермахта. Это стало причиной голода на Святой Горе. Затем под пятой большевизма оказались все славянские православные страны. Не осталось ни одной внешней силы вокруг Церкви, от которой можно было ждать помощи, а не новых напастей. «Мы умоляем Вас, Святейшего Патриарха Алексия, и всю Русскую Православную Церковь незамедлительно оказать нам помощь. Иначе наш монастырь обречен», – писали русские иноки в Москву в 1945 году. Но лишь два десятилетия спустя Русская Церковь смогла откликнуться по-настоящему.

В монахах, которые начали прибывать из России, многие видели советских агентов, полицейские тщательно и не по одному разу осматривали чемоданы, хотя непонятно было, что шпионам делать здесь, как не молиться. Обустроились, научаясь от старых иноков. Работать приходилось очень много. Друг отца Ипполита, отец Досифей, которому приходилось возиться с техникой, вечно блестел от мазута. Ему даже из Франции мыло присылали, думали, что мыться нечем. Дисциплина в русской обители царила строгая, даже суровая. Как-то приплыл на яхте граф Шереметьев. Отнесся к инокам из Союза более чем высокомерно, скорее даже с презрением: понаехали, мол, коммунисты в русский монастырь. Приняли его, несмотря ни на что, радушно. Библиотеку показали, трапезную, где читали за обедом жития святых по-русски. Граф ходил, вглядывался в простые лица единокровных ему отцов-иноков, вслушивался в их песнопения и молчание. Когда его провожали, на монастырской пристани граф неожиданно встал на колени и стал целовать руки архимандрита Авеля (Маркедонова) – друга отца Ипполита, который ныне настоятельствует в Иоанно-Богословской обители на Рязанской земле. «Да как целовал-то, – вспоминает отец Авель, – и как плакал! Чуть не навзрыд: «Я здесь на родине своих предков». Вот тут я почувствовал, как велика Россия!»

Об этом периоде жизни отца Ипполита известно немногое. Греки посмеивались над ним, шутили: «Ипполитос – ксиполлитос», замечая созвучие монашеского имени с греческим словом «босоногий». С палкой-посохом ходил он по афонским дорогам. Греческий священник, секретарь кинота отец Иосиф, вспоминает о старце: «Сам возделывал огород и питался только от своего огорода, монастырских денег не брал. Жил в своей келье совсем один, без келейника или прислуги, и ежедневно полностью вычитывал службу, а по воскресеньям приходил в соборный храм протата. В монастырь святого Пантелеимона он всегда ходил пешком. Другие ездили на мулах, а он мула не имел. Я запомнил отца Ипполита великим подвижником, он проявлял особенное усердие в монашеской жизни, стремился к воздержанию во всем: старался никого не обременять, все делал своими руками. И никогда ничего не рассказывал о себе. А если его спрашивали о чем-то личном, он произносил только два слова: «Я грешный» и, кланяясь несколько раз, приятно улыбался. Всегда прятал под подрясник свою очень длинную бороду, которую никогда не стриг. Ни разу не сказал, к кому он ходит за советом, но я догадывался, что к старцу Паисию Святогорцу».

Бесед он не вел, в разговоры не вступал, при этом никто не считал его необщительным. Отец Ипполит не избегал людей, очень любил кормить их, сам готовил и накрывал на стол. В монастыре постепенно стал вторым человеком после настоятеля. Весь Афон сотрясся, когда его облетела весть, что русскими монахами утрачен Андреевский скит. Один из вновь прибывших из России насельников не справился с управлением скитом, и греки объявили Андреевский принадлежащим монастырю Ватопед. Это трагедия (без преувеличения) всеславянская: в скиту, по территории и размерам вполне сравнимом со Свято-Пантелеимоновским монастырем, хранятся глава апостола Андрея Первозванного, другие величайшие святыни. Иеромонах Ипполит пережил утрату очень болезненно.

Схиигумен Илий, духовник Свято-Введенской Оптиной пустыни, вспоминает, как отец Ипполит уговорил братию написать прошение в Ватопедский монастырь с просьбой вернуть скит. Написали. Не помогло. В начале восьмидесятых годов проигумен, умирая в Ватопеде, все кричал перед смертью: «Андреевский – это русский скит, отдайте его русским!» Не исполнить его волю было трудно, а исполнять не хотелось. Тогда сказали русским: «Ладно, мы не против, только дайте человек десять для поселения в скиту. Если хотя бы столько насельников будет – занимайте скит!» Но десяти человек не нашлось, их всего-то было два с небольшим десятка на громадную Пантелеимоновскую обитель. Они держали на себе то, что до революции несли несколько тысяч русских иноков.

Пробелы в афонском периоде жизни отца Ипполита мир попытался потом восполнить легендами. Одно из таких «преданий» всерьез утверждает, что некие неопознанные злодеи сбросили его со скалы в море, а плававшие неподалеку дельфинчики благополучно вынесли батюшку на афонский берег. Дельфинов в тамошних водах действительно много. Море отец Ипполит любил как-то по-детски. Где-то за ним была родина. Выходил на пустынный берег, пел: «На чужой стороне я как гость нежеланный…» На вопрос: «Вы тяжело переносили разлуку с родной землей?» – ответил однажды: «Да, тяжело. Я всегда говорил, что человек узнает о родине только тогда, когда поживет на чужбине. Слову «родина» нет цены... Ходил я к морю, на камушке сяду, пою, молюся и плачу».

Господь осушил его слезы. В 1983-м отец Ипполит отправился в Россию, после 17 лет пребывания на Святой Горе, обретения бесценного опыта. Вернулся на родину, на Курскую землю. То ли в шутку, то ли всерьез как-то раз дал совет своему ученику: «Отец, не уезжай никуда со своей земли, умирать ты все равно домой вернешься…»



Зимовеньки

По-новому засияли потускневшие от времени краски на образе Божьей Матери «Всех скорбящих Радость», когда эта икона замироточила… Просветлел лик на большой, в полный рост, иконе равноапостольного царя Константина Великого. Чудесное обновление святых икон произошло в храме Воскресения Христова в селе Зимовеньки, на Белгородчине, в августе 1991 года, накануне падения безбожного СССР. В этом храме старец Ипполит прослужил несколько лет. Отсюда весть о нем начала расходиться по русским землям. Сюда потянулись к нему первые ученики.

Это особая церковь. На стенах ее поныне видны следы от снарядов и авиационных бомб. Одна из них застряла на крыше, где-то над приделом великомученика Георгия Победоносца, чудом не разорвавшись когда-то. Старец распорядился забыть о ней, сказав, что Воскресенская церковь не пострадает до тех пор, пока к ней не подойдет антихрист. «А как займет эту церкву антихрист, бомба сама взорвется и уничтожит храм».

Селение было обычное. Но какое это счастье для людей: вот идет через все село прозорливец, афонский монах, в бедную хатку. Со Святой Горы батюшка спустился в Россию, потому что здесь была в таких, как он, великая нужда. И здесь он ни от кого не отшатывался. Его укоряли, зачем ходит на поминки? Там водка, мясо... Многие священники отказываются в таких случаях от приглашения. Для него это фарисейство было немыслимо. В такие-то часы людей как раз и нельзя оставлять без духовного слова. Как-то, выслушав причитания: «Жалко мужика, 60 лет всего, еще молодой…», старец произнес скорбно: «А сколько же еще ему жить, в церковь не ходил, не каялся, Богу не молился – хватит». Ученик его Николай Бабохин из Рыльска вспоминает: «Я даже испугался за него, «горячие головы» рядом сидели. Но все как-то молча с ним согласились». А отец Ипполит дальше гнет свое: «А что же, женщины, вы в церковь ходите?» – «Нет, батюшка, ноги устали...» – «Надо хотя бы раз в год причащаться». На похоронах старец многое открывал людям, и они потом начинали молиться, Бога благодарить. Ну и, конечно, присутствие батюшки всех заставляло подтягиваться, по-человечески из-за стола уходить... Николаю Бабохину запомнилась на одних таких поминках, как некая раба Божья, колхозница, накрывала стол. Лицо у нее было светлое-пресветлое. После отец Ипполит сказал о ней: «Ни одного аборта не сделала».

Может быть, в этом и заключается старчество, когда Господь посылает такого человека, для которого нет чужих, все свои. В чем, собственно, еще может заключаться уподобление Богу?

Татьяна Павловна Куропатова, духовная дочь отца Ипполита, спросила у него при первой встрече, как ей жить дальше, как строить отношения с людьми. «Молитвой, – ответил старец, потом добавил: – Всех люби и от всех беги!» В храме Воскресения она оказалась вот при каких обстоятельствах. Однажды возжаждала, прочитав книгу о преподобном Серафиме: если и сейчас есть столь славные старцы, то ей необходимо встретиться с одним из них. Сказала об этом одному священнику. Тот изумился: «Что вы! На что замахнулись?! Это ж раз в тысячелетие бывает, чтобы явился миру такой великий подвижник!» Женщина вернулась домой в смятении и наугад раскрыла Евангелие на словах: «Просите и дастся вам…» Через два месяца, услышав об отце Ипполите, бросила все дела у себя в Москве и отправилась в Зимовеньки.

Постепенно из паломниц вокруг старца начала складываться Марфо-Мариинская обитель. Ее настоятельница инокиня Марфа (Мухина) приехала к отцу Ипполиту с Северного Кавказа. Просто спросить совета. Увидела, что строится монастырь, услышала от старца: «Матушка, как мы тебя здесь ждем!..» Женщина стала возражать: «Какая же из меня матушка? Я грешная женщина и не готова уйти в монастырь, у меня мама старенькая, сын неженатый». В ответ услышала: «Сыну твоему невесту найдем, а маму с собой заберем, пострижем вас обеих, будете у нас монахини». Так все и вышло.

Однажды летом на село обрушился невероятной силы ливень. Лил как из ведра и с градом! Несколько монахинь он застал в поле, где они пасли коров. Старец, зная об этом, взмолился о них. Вдруг женщины увидели себя и стадо в узком сухом коридоре, прозрачные стены которого в двух шагах справа и слева от них стояли от земли до неба.



Корабли Николая Угодника

Последним местом служения старца стала Свято-Николаевская обитель в городе Рыльске (на фото слева). Духовная дочь архимандрита Ипполита Нина Ивановна Муравьева рассказывает: «Однажды батюшка отвел меня подальше от монастыря и указал рукой на храмы: «Матушка, смотри, как церкви здесь устроены. Так Николай Угодник плавает на кораблях…» Я посмотрела: Боже, церкви-то и впрямь как корабли! И такое было, что я вместе с батюшкой увидела Николая Угодника, в полный рост, шагающего над своим монастырем. Удивилась, засомневалась, а батюшка Ипполит меня успокоил: «Это, матушка, хорошо!»

Пассажиры первого паломнического рейса Москва – Рыльск потом не раз возвращались вновь в этот тихий город древней Новгород-Сиверской земли. Автобусы с московскими номерами въезжали в ворота Никольской обители почти каждое воскресенье, люди ехали целыми семьями. В Рыльске паломники соприкасались с многовековым опытом благодатного старчества, который унаследовал архимандрит Ипполит. Люди отправлялись в путь с неразрешимыми, казалось бы, проблемами, с неизлечимыми, по мнению врачей, болезнями. Две женщины, больные раком, решились поехать в Рыльск. На эскалаторе московского метро «случайный прохожий» со злобным выражением лица крикнул им вне себя от ярости: «Что, к Ипполиту собрались, исцелиться захотели?!» Загадочный незнакомец при этом выругался и вихрем пронесся вверх по эскалатору. Услышать тихий разговор двух женщин в грохоте метро непросто. Этот случай на станции метро «Динамо» приоткрывает бездну нечеловеческой ненависти, которую испытывал к старцу враг нашего спасения, ведь архимандрит Ипполит вырывал из дьявольского плена гибнущие души…

Он спускался в такие глубины человеческие, куда доступ открывают лишь великое сострадание, любовь. Чего это стоило? За несколько лет до смерти старец приоткрылся одному из духовных чад: «В монастыре я сорок лет провел, как в аду…» Во имя чего все это было? Где-то на дне, под толщей грехов, самообмана, таится та искорка, которая называется жизнью, которая когда-то в детстве делала нас счастливыми. И вот приходил день освобождения. Одна из паломниц, Елена Новикова, осталась в монастыре на послушании в трапезной. «Иконописица», – не раз улыбался старец. А Лена только удивлялась в ответ: «Батюшка, мне по рисованию в школе тройки ставили, чтобы двойкой не портить ведомость». Она считала, что старец «шутит». Когда он умер, Лена очень скорбела. Забыв о тройке по рисованию, девушка стала срисовывать фотографию старца с белочкой. На этом удивительном фотоснимке запечатлен мир, в котором уже нет вражды и страха, а лишь любовь и Господь. Елена просидела над рисунком всю ночь, а утром не поверила своим глазам: она ли так удачно и талантливо изобразила батюшку?! Потом ей захотелось вдруг написать икону святителя Николая. Когда этот образ увидели иконописцы, кто-то из них сказал Лене: «Тебя Господь в макушку поцеловал». Так начало исполняться предсказание старца. Елена приехала в Оптину, к схиигумену Илию, расспросила его о «шутках» отца Ипполита, и духовник Оптиной пустыни ответил ей: «Старцы не шутят. Покупай краски, кисти, рисуй иконы, и учителя тебе найдутся».

Рассказывали, как к старцу приехала паломница с письмом своей дочери, в котором та излагала приключившееся с ней несчастье и просила помощи духовно опытного человека. Отец Ипполит дал ответ просительнице, но женщина уговорила его прочесть письмо. Он взял листок бумаги в руки и с видимым усилием стал всматриваться в текст. Оказалось, что батюшка держал страницу… перевернутой. Тогда посетительница поняла, что содержание письма и без прочтения было известно старцу.

Одна пожилая москвичка часто отправляла отцу Ипполиту письма на желтых листках бумаги «в клеточку». Однажды она приехала в монастырь и, подойдя к батюшке, в помыслах усомнилась, доходят ли до него ее письма. Старец обернулся к ней и как бы между прочим обмолвился: «Ой, матушка, на желтых листочках в клеточку нам пишет…»

Безутешная мать всегда передавала через паломников в Рыльск записку о здравии сына Георгия, страдавшего наркоманией, и сто рублей – пожертвование на монастырь. Однако на душе у нее было неспокойно: а что, если записки не попадают к старцу и он не поминает ее сына? Чтобы рассеять сомнения, она решила посетить монастырь. Однажды отец Ипполит посмотрел на нее в толпе обступивших его людей: «Вот матушка, которая всегда передает нам по сто рублей за сына Георгия…»

Недавно я где-то прочел, что старцев больше нет, что мы ищем кого-то, кто вместо нас понесет ношу нашей судьбы, будет думать вместо нас... Это полуправда. Действительно ищем, действительно хотим, действительно недостойны. Как и в те дни, когда Христос сошел в мир. Как и тогда, милосердие и ныне столь велико, что словно выпавших из гнезда птенцов оно согревает и выхаживает, если, подобно этим птенцам, человек не стыдится кричать: «Я гибну. Господи, помоги мне, пожалуйста».

Никто не может спасти нас насильно. Бывали в жизни старца истории горькие. Очень беспокоился он об одной женщине, которая несколько лет безропотно несла тяжелое послушание в монастыре. Были у нее и воля, и сила, но душа не пробуждалась, что-то, оставшееся за пределами обители, угнетало ее. И тогда отец Ипполит предложил ей продать свою квартиру в центре большого города, пообещав взамен купить ей домик в Рыльске, вблизи монастырских стен. А большую часть денег от продажи квартиры попросил пожертвовать на монастырь. Тем самым отец Ипполит возвестил ей волю Божию. Женщина просто остолбенела и, подобно евангельскому богатому юноше, со скорбью отошла от батюшки. Заметим, что квартиры часто просят пожертвовать всякого рода корыстолюбцы, прикидывающиеся духоносными отцами. Но у старца были чада побогаче этой женщины, которые, стоило ему сказать, могли дать любую сумму. Он, однако, не просил. И она это знала. Отец Ипполит тут же ее утешил: «Ну, ничего-ничего, не надо, не надо…» Больше он никогда не заговаривал с ней на эту тему, не желая насиловать свободную человеческую волю. Однако с этого момента в жизни женщины начался этап скорбей, и она поняла, что не смогла сделать тот единственный шаг, к которому ее призвал старец. Она стала реже приезжать в монастырь, и ее нерешительность и малодушие привели к еще большим потрясениям, в том числе и к неизбежности размена той самой квартиры, которой раньше она не смогла пожертвовать. Но Бог знает, не открыло ли это, наконец, врата для ее подлинного прихода к Богу...

А как озарялись те, кто бросался в его любовь безоглядно! «Кто к нам приехал! Радость-то какая!» – говорил старец гостям. Принимал всех... Многие обращали внимание, как ходит по обители страшный, небритый, отсидевший в тюрьме наркоман. Да и по виду рецидивист. Но у этого «бритоголового», как и у батюшки, была совершенно чистая детская вера. Когда монастырский двор пришли грабить другие разбойники, этот раб Божий бился с ними до крови, защищая монастырское добро. Все попрятались, кто куда разбежались. А он, верный, не убоялся смерти от бандитского ножа. И батюшка общался с ним как с братом, разговаривал часами с ним одним. Другие только мечтать могли о таком!

Вот другая история. Однажды в храм, где в тот момент молился батюшка, буквально ввалилась женщина по имени Людмила, приехавшая в Рыльск из Белгорода. Она много лет страдала алкоголизмом, пропила все, что имела, и вела образ жизни, свойственный бомжам. С ее появлением в храме резко запахло. Пьяная, с растрепанными волосами, женщина вдруг упала перед батюшкой на колени и начала громко ругать себя. Старец не укорил ее, а стал тихо гладить по голове рукой и сказал: «Людочка, ты домой приехала, ни шагу из монастыря без моего благословения». Отец Ипполит благословил Людмилу работать на хоздворе и доверил ей козочку. После этого разговора она два часа прорыдала на монастырском дворе, каясь в своих грехах. «Как же он меня любит, – причитала она, – какую иконочку Божьей Матери он мне дал!» Батюшка подарил ей четки, которые сам сплел еще на Афоне. Людмила исповедалась в своих грехах и стала совсем другой.

Как-то привезли раба Божьего Алексея из Харьковской области, он в юности был «первый парень на деревне», и его избили до полусмерти. Его сестра Нина привезла Алешу в монастырь, когда ему уже было лет 45-50. Батюшка никакого послушания вообще ему не дал, так он и ходил, убогий, молчаливый, по монастырю, и многие посмеивались над ним, хотя те, кто «снисходил» к нему, обнаруживали, что он очень здраво мыслит. Старца Алексей очень полюбил. Месяцев восемь он прожил в монастыре, батюшка все это время за него молился, и Алеша стал выздоравливать на глазах. Но сестра его, маловерная, забрала Алексея из монастыря, хотя отец Ипполит упрашивал его не трогать, говорил: «Алешенька скоро будет коровок пасти». А сестра: «Да ну, что вы, какие ему коровы». И увезла. И положила Алешу в психбольницу. Там он и умер, полугода не прошло, о своей смерти заранее оповестив близких. Когда душу Господу предал, родственники-украинцы изумились: «Шо це таке, ще батюшку не звали, а уже ладаном пахнет». Алексей на смертном ложе благоухал.



Татьяна Куропатова рассказывает о другом чаде старца: «Из столицы к отцу Ипполиту приехал Петр Заславский, врач-травник. Это был самоотверженный человек, его бескорыстие, доброта, какой-то внутренний свет души покоряли сердца обращавшихся за помощью больных. Сам он страдал с детства от порока сердца и должен был умереть еще в отрочестве, но Господь тогда сохранил его жизнь, а через годы привел Петра в Свято-Николаевский монастырь, и обитель стала для него вторым домом. Но однажды он почувствовал себя настолько плохо, что внезапно понял: через несколько минут он встретится со смертью. Петр собрал последние силы и – побежал к батюшке. Бежит и кричит: Господи, я еще это не исповедовал, и об этом старцу не рассказал, и тот грех забыл… На бегу он упал возле кельи отца Ипполита и тут же умер. Рядом оказались люди, его не знавшие. Вбегают к старцу: «Батюшка, там какой-то послушник лежит бездыханный». А батюшка отвечает им: «Все хорошо, идите». Сам не вышел сразу, стал молиться в келье. Народ окружил бездыханное тело Петра. Тут выходит батюшка и громко, чтобы все слышали, говорит: «Радуйтесь, наш Петр на небесах!» Ясный летний день 25 июля 1994 года, чистое небо без облачка и – две радуги над Петром. И все мы стоим какие-то обрадованные, а вроде бы плакать надо… В тот момент нас охватил порыв неземной любви друг к другу, к Петру и к старцу».

А говорят – Русь больше не святая.

Как он уходил

На смертном одре, в состоянии глубокой комы, без сознания, совершенно парализованный, архимандрит Ипполит приподнял руку в знак благословения. Это не было чудом. Просто дух этого человека, горевший любовью, был сильнее плоти. В последнее время отец Ипполит повторял: «Мы забыли, Кому должны подражать. Мы христиане, и мы должны подражать Христу…»

О приближении его ухода многие узнавали загодя. Он готовил тех, для кого разрыв с ним мог оказаться слишком болезненным. Незадолго до смерти отца Ипполита в горах Кавказа случилась трагедия, которую батюшка предсказал одному из московских священников за считанные часы до того, как этот человек едва не оказался жертвой стихийного бедствия. Его спасло только предупреждение старца. Несколько сот жителей Алании и съемочная группа известного кинорежиссера Сергея Бодрова-младшего были заживо погребены в ущелье сошедшим с горных вершин ледником. После бедствия в беседе с владикавказцем Марком Цекоевым рыльский настоятель обронил загадочную фразу: «Пора и мне... на ледник». И, помолчав, добавил: «Я буду умирать, только ты никому об этом не говори».

Еще раньше, за год до смерти, он признался, что уходит, другому духовному чаду – Ларисе Харламавой, организатору паломнических поездок Москва – Рыльск. «Я вошла к нему в келью, – вспоминает Лариса, – он стоял у окна и смотрел куда-то поверх куполов. Таким я его не видела никогда: словно это была лишь телесная оболочка старца, а сам он – мне трудно это объяснить – был где-то не на земле, где-то далеко. Голос его звучал настолько отвлеченно… Он тихо-тихо спросил: «Вы из Москвы, матушка?» И я точно так же, в тон, ответила: «Да, батюшка, из Москвы». «Сердце болит, – сказал старец и, посмотрев куда-то вдаль, добавил: – Ухожу я, матушка…»

В последние дни перед его смертью у Ларисы было ощущение, что близкие, намертво вцепившись в старца, лишь продлевают его мучения, а страдал он очень тяжело. В состоянии близком к отчаянию она взмолилась: «Господи, не надо ему столько мучиться!»

В это время на станции Перловская близ Москвы вышивали для отца Ипполита лик Николая Угодника – радостный и в то же время строгий. Завершить работу рассчитывали к зимнему Николину дню – 19-му декабря 2002 года. За три недели до праздника одна из вышивальщиц, Лариса, позвонила вернувшимся в Москву из Рыльского монастыря паломникам и спросила у них, не случилось ли чего плохого в Рыльске. В вопросе чувствовалась тревога. Когда предсмертные мучения отца Ипполита достигли высшей точки, работа над образом неожиданно прервалась. Оставалось вышить бисером всего две строчки, но внезапно все вышивальщицы разбежались. Икона просто «не желала» больше вышиваться. Через день Лариса вновь обратилась к духовным чадам старца: что с отцом Ипполитом, что в Рыльске? Она вдруг увидела, что вышитый бисером лик Святителя Николая на уже почти завершенном образе сам собой поменялся: глаза чудотворца, до тех пор радостные, наполнились слезами. Отец Ипполит многих учил осторожнее относиться к явлениям такого рода и не давать воли чувствам в духовной жизни. Но вышивальщицы были людьми вполне трезвомыслящими, совершенно не склонными к экзальтации. Печаль внезапно изменившегося образа была безмерна...

...На похороны в престольный праздник, в Николин день, девятнадцатого декабря, в Рыльском монастыре собралось несколько тысяч православных со всей России. «Кайтесь, кайтесь все, просите прощения у батюшки», – кричала на похоронах старца какая-то женщина с почерневшим лицом… А на девятый день деревянный крест на могиле отца Ипполита замироточил, даже образовалась проталина на снегу от истекавшего с крестного древа в землю – сквозь толстый лед – мира.

«Все только начинается»

Он сошел в Россию по великой любви к ней, указать путь во мраке, который окутывает всех нас вместе и каждого в отдельности. Однажды отца Ипполита спросили: «Батюшка, скажите нам, откуда же начнется возрождение России?» «Вот отсюда, с этой земли и начнется», – ответил старец. С какой – этой? С той, на которой каждый из нас стоит.

Другая ученица – Татьяна Покровская – с дерзновением спросила старца: «Батюшка! Будет Царь на Руси или нет?» Лицо отца Ипполита вдруг озарилось неземным светом, и он ответил вопросом на вопрос: «А вы хотите?» – «Очень хотим! Мы готовы все претерпеть, только бы обрести Царя!» «Батюшка заулыбался, – радовалась Татьяна. – Вместе с ним мы как будто покинули землю и очутились в незнакомом месте, в каком-то другом пространстве и времени. Старец с неземной высоты всматривался в мир, на глазах погружавшийся в неисчислимые бедствия, словно в воронку ада». «Успокойтесь, будет Царь на Руси», – произнес отец Ипполит.

…Как-то на Светлой седмице насельники и послушники корчевали пни вековых дубов в Рыльском монастыре. Кто-то спросил отца настоятеля: «Батюшка Ипполит, одни утверждают, что мир вот-вот рухнет в бездну, другие говорят, что жизнь еще расцветет. Кому верить?» «Все только начинается, отец. Все только начинается», – был ответ.

Подготовил В.ГРИГОРЯН

Афон и Мировое правительство

Еще в начале 90-х годов православные круги России познакомились с информацией о планах Мирового правительства по борьбе с Афоном — оплотом Православия в Европе. В этом документе речь шла о необходимости постепенного уничтожения монашества на Святой Горе. С этой целью планировалось провести на Афон удобные для автотранспорта дороги, отменить запрет на пребывание женщин на полуострове, а затем превратить его в зону международного туризма с пляжами, ресторанами, казино и другими публичными увеселительными заведениями. Даже глядя на эту дорогу, по которой свободно могли бы проехать шесть рядов автомобилей, становилось очевидным, что всё намеченное в плане медленно, но неуклонно выполняется. И если ничего не знать об этих поистине дьявольских задачах — совершенно невозможно объяснить появление на пустынном берегу небольшой бухты рядом с монастырем, где живет малочисленная братия, такой невероятно широкой дороги.

Всё это заставило нас вспомнить и другие свои наблюдения. Не раз мы удивлялись тому, что в то время как во всем мире всё больше людей отпадает от Христа, а Европа уже открыто признаёт себя постхристианской, когда европейские монастыри едва сводят концы с концами, — здесь идет мощное строительство, в которое МВФ вкладывает миллионы долларов. Весь Афон сейчас представляет собой одну гигантскую стройку. Нередко можно видеть, как над монастырскими стенами и храмами возвышаются огромные башенные краны. Их стальные конструкции привносят в гармоничное единство природы и древних строений страшный диссонанс. По Святой Горе, где столетиями грузы перевозили только на мулах, снуют десятитонные самосвалы. Тарахтят за стенами дизельные электрогенераторы, питающие током мощные бетономешалки, всюду суетятся десятки наемных рабочих. В основном, это понтийские греки из бывших советских республик, а также сербы, румыны, украинцы и русские, которые приезжают сюда на заработки. Многие из них — люди совершенно далекие от веры и Церкви. Монахи рассказывали нам, что за последние годы на Афоне уже не раз совершались кражи и даже грабежи с убийствами монахов. Они, как правило, раскрывались. Замешанными в них оказывались рабочие. Но не преступления их беспокоят. Многие афонские монахи считают, что Международный Валютный Фонд, который является важным рычагом в руках пока еще тайного Мирового Правительства, вовсе не заинтересован в укреплении Православия на Святой Горе. Совсем наоборот! А деньги эти выделяются Фондом лишь для того, чтобы сами монахи подготовили монастыри к достойному приему ожидаемых в недалеком будущем полуголых туристов. Мы тоже были буквально поражены тем, с каким вкусом отделывают паломнические кельи и приемные залы в архондариках афонских монастырей. Для православных паломников всё это совершенно ни к чему, а для монахов — тем более. К сожалению, от прежней монашеской простоты в них уже ничего не осталось. Но наибольшее изумление, приводящее буквально в ступор паломников из России, вызывают неподражаемые образцы дизайна, которым блещут новые монастырские туалеты. Роскошные керамические плитки с цветной майоликой в бордюрах, бронза и зеркала, уникальная сантехника. Всё это тонко и гармонично сочетается с элементами старины, например, с декоративными балками и консолями потолка из старого потемневшего дерева в прожилках или старинными керамическими и медными сосудами, украшенными икебаной. Каждый такой зеркально-фаянсовый шедевр стоит, по самым скромным подсчетам, десятки тысяч долларов. Видя все это, мы недоумевали вначале: кому и зачем это нужно? Но ответ напрашивался сам собой: ни один доллар из этих вложений не пропадет для будущего туристического бизнеса, когда монастыри превратятся в роскошные гостиницы для богатых бездельников.

Всё это — в будущем, хотя, возможно, и недалеком. А пока, слава Богу, мы еще можем вкусить настоящего афонского духа. Есть еще здесь истинные подвижники, молитвенники и праведники, ради которых еще удерживает Господь занесенный над Афоном ритуальный масонский меч.

http://igumen-n.logoslovo.ru/book2.php?page=26-2

Старец Вивиан

Я продвигался по узкой и извилистой тропинке, направляясь к уединенному скиту.

Тропинка вилась то по залитым солнцем полянам, то под строгими кущами старых деревьев, смыкавшихся над моею головою прочным зеленым сводом. Но только напрасно неопытный путник стал бы искать под этим ветвистым сводом заслуженного отдохновения от духоты и палящего дневного зноя: там, в узком и тенистом коридоре, образуемом вековыми афонскими великанами, было несравненно душнее и жарче, чем под открытым южным небом, несмотря на то, что на полях и лужайках не имелось ни единого укрытого уголка, куда, казалось бы, не проникал горячий солнечный луч.

И все же идти по таким открытым местам было и легче, и свободнее: едва тропинка выбегала на их простор, как путника тотчас же обдавал живительный морской ветерок, прерывавший всякую власть солнечных лучей, которые уже тогда не жгли и палили, а ласково нежили лицо и открытую голову.

На одном из лесных поворотов я невольно остановился, не будучи в силах оторваться от неописуемо восхитительной картины, открывавшейся перед глазами внезапно и во всем своем грандиозном объеме: слева от меня расстилались очаровательные просторы зеленых долин, правильных квадратов виноградников и холмистых возвышенностей, покрытых буйною растительностью южных лесов и кустарников. А за всем этим царством зелени и полных жизни красок земли сверкало и искрилось прекрасное, лазурное, чуть колыхавшееся море, как озеро, обнесенное сплошь рамой берегов.

Не знаю, чье перо было бы в силах передать на словах всю прелесть, все очарование этой картины, которую сотворили богатые краски волшебной природы!

И стоял я перед нею молча. Стоял долго, позабыв в молчаливом созерцании и о цели своего путешествия, и о томящем зное южного дня. Казалось, позабыл и о себе самом, так щедро одаренном со стороны Провидения редким счастьем созерцать эти удивительные красоты природы.

Лазурное море, все залитое солнцем и обнесенное причудливой рамой своих цветистых берегов, как бы млело в истоме, сливаясь на горизонте с нежно-голубой далью небосвода... Живописно выступал из серебряных вод красочный остров Мулине; а под другую сторону, как пышная корзина цветов, в лазурной воде моря покоился остров Тассо, резко отличаясь своими красками и линиями от лежавших значительно дальше островных пятен Имброса, Самофраки и, наконец, уже совсем далекого о. Лемноса. Последний казался совсем темно-лиловым, почти призрачным.

Колыхалось и волнами своими дышало на солнце безбрежное море.

А совсем близко, за аллеей стройных и строгих, темными свечами уходивших к небу, кипарисов, я вдруг увидел несколько ярко сверкавших настоящим золотом церковных куполов, таких милых и близких моему сердцу. Это были купола нашего русского скита — родные купола старой, бесценной «Святой Руси».

Я стоял, как зачарованный, и все не мог оторвать глаз от красоты этого чудесного уголка вселенной, от этой исключительной жемчужины божественного творчества.

Вспомнив о находившемся при мне фотографическом аппарате, я извлек его из футляра и сделал несколько снимков. Но разве способна была фотография запечатлеть всю грандиозную прелесть той картины, какая — и то только отчасти — могла бы оказаться покорной кисти самого сильного и вдохновенного художника?!.. Слишком чарующи и живы были ее бесчисленные краски, слишком мимолетны и капризны были их переливы, чередовавшиеся ежеминутно в зависимости от беспрестанной и неудержимой игры солнечных лучей... И я прекратил фотографировать, спрятал свой аппарат. Но сразу же уйти в дальнейший путь не мог, — не мог так скоро расстаться с овладевшим всем моим существом очарованием.

Я уселся под развесистым деревом, решив продлять свое наслаждение лицезрением такого редкого сочетания красоты. И в эти минуты я уже ясно чувствовал, что эта вечная красота мощною рукой вытеснила из моей души все, что ею годами владело, как земное, суетное, докучно-жизненное, немощно-человеческое... Еще мгновение — и она, сама моя душа, стала такой же глубокой и чудесно-светлой, как небо над Мулине и как морская гладь за островами Самофраки и Имбросом.

Так длилось несколько минут. Не знаю и не помню сколько. Но так было.

Я ощущал всею душой Величие Божества, находившегося совсем близко от меня, и так же ясно чуял, что это Величие тесно сливалось с моею бедной людской душой, неожиданно освободившейся на несколько мгновений от человеческой же немощи.

Затем мое необычное состояние стало понемногу проходить, и вскоре я опять вернулся к обычным земным восприятиям. И причиной этого явились отчасти какие-то глухие звуки, один за другим долетавшие до моего слуха из простиравшейся справа зеленой рощи... Звуки были похожи на удары и, по-видимому, производились или лопатой, или киркой. Несомненно, что где-то близко находился человек, усердно занимавшийся работой среди этого царства красоты и безмолвия.

Я поднялся и начал углубляться в лесную чащу по направлению звуков, которые с каждым моим шагом становились слышнее, хотя и не отличались особой силой. Так и чувствовалось, что удары наносились рукой немощной и слабой, едва способной вообще навести такой удар.

Движимый любопытством, я быстро миновал сравнительно легко проходимые заросли орешника и вдруг очутился на лесной опушке, за которой начинались обширные площади одичавших виноградников, разбросанных по отлогому горному склону. И я тотчас же узнал причину, порождавшую загадочные звуки-удары, заставившие меня предпринять неожиданную разведку. В нескольких шагах от меня, весь залитый лучами яркого солнца, усердно копошился какой-то ветхий старец в холщовом подряснике и с такою длинной седой бородой, какую я положительно еще не встречал на Афоне.

По всему видно было, что старик-инок нес на себе такое бремя лет, какое едва ли могло ему позволить выполнять какую-либо работу, а тем более ту, какую он все же выполнял под палящим солнцем. А работа эта заключалась в окапывании довольно тяжелой сапой виноградных лоз, на что в жаркое время летнего дня требуется немало сил и настойчивости и от молодого, крепкого человека.

Но длиннобородый старец продолжал свое дело, ни на минуту не поднимая при этом головы, так что мое появление на его безмятежно-тихом «горизонте» по-прежнему оставалось ему неизвестным.

«Не испугать бы!» — подумал я, решив все же приветствовать почтенного труженика. И совсем тихо так, чтобы голос мой все же долетел до его слуха, я произнес:

— Христос воскресе, отец!

Старик медленно поднял голову, а затем стал разгибаться. Но было ясно, что одно уже это разгибание причиняло немало труда и забот его костям, настолько долго совершал он это действие. Наконец, мой длиннобородый дедушка выпрямился во весь свой крупный рост и, тяжело опираясь одной рукой на кирку и приложив другую к глазам, стал пристально смотреть в мою сторону, стремясь распознать того, кто столь неожиданно нарушил его покой и полное уединение.

Я сделал еще несколько шагов и уже вплотную подошел к старцу, дабы дать ему возможность свободно ознакомиться с моею личностью. И, по-видимому, она произвела на него благоприятное впечатление, ибо я тотчас же увидел уже озаренное доброю улыбкой старческое лицо и такие же добрые голубые глаза, просто смотревшие на меня из-под нависших бровей, вполне соответствовавших своею сединой всей белоснежной растительности, окаймлявшей лицо моего нового знакомого.

— Воистину! — прозвучал негромкий ответ инока. — Воистину воскрес Христос!.. А вы откуда здесь обрелись, господин? И уж не русский ли будете?..

— Русский... конечно, русский, дорогой отец!.. Самый настоящий русский... приехал к вам помолиться из Сербии.

Искренняя радость засветилась в глазах милого старца, и он даже почти перестал опираться на свою тяжелую кирку, настолько его воодушевило известие о моей «русскости» и прибытие из братской страны.

— Владыко милостивый! — заговорил он. — Великая радость для меня ваше посещение, господин! И как это вы только догадались, что я, грешный, здесь нахожусь?.. видать, услыхали со стороны мою кирку... А я ведь и ковыряю-то ею едва-едва... Вот все же услышали... что значит молодые уши... Воистину, Сам Господь привел вас сюда!.. Так русский вы человек... о, Господи милосерд!..

И не прошло минуты, как мы уже, будто старые друзья, разговаривали со старцем, причем он сам, оживившийся и весь сиявший искреннею радостью, так и засыпал меня вопросами.

Отцу Вивиану (таково было имя старца), как оказалось, было 86 лет. Возраст настолько уже почтенный, что при нормальных условиях всякая работа была бы уже излишней. И, тем не менее, этот дряхлый и слабый старец должен был на закате своей многотрудной подвижнической жизни еще трудиться на виноградниках, как обыкновенный и здоровый молодой инок-работник. И притом это являлось для него вовсе не добровольным препровождением времени, а настоящим монашеским послушанием, необходимым для существования других братий и благосостояния их обители.

— Ничего не поделаешь, господин, при теперешнем нашем бедственном положении, когда нет молодых иноков, а остались только дряхлые старцы! — со вздохом сообщил мне отец Вивиан, поправляя сухою старческой ладонью прядь седых волос, выбившихся из-под старенькой скуфейки. — Что ни месяц, все меньше и меньше становится нас, русских иноков, на Святой горе... оскудевает наш русский сосуд монашеский... Не позволяют власти нашим братьям приезжать теперь на Афон: закрыли для них всякий доступ. Да и не только для русских людей закрыли они гору Святую, а вообще для всех славян... не пускают даже румын. Вот и нет больше притока новых сил в нашу братию... Мы, старики, кончаем наш греховный жизненный путь, а заменить-то нас вот и некому...

Старец помолчал немного, а затем, грустно кивнув на свою кирку, продолжал:

— Вот и с работою тоже беда... Все нам самим, старикам, приходится делать: нет у нас молодых и здоровых работников. А силы-то падают, едва-едва в руках какой-нибудь инструмент держится... Что поделать, если нельзя без работы оставить обитель?.. Как жить-то дальше будем?.. Не окопаешь виноградник, не нарубишь леса, не вспашешь поля — и весь скит пропадет, в пустыню превратится!.. Вот, как можем, и тужимся, оставшиеся еще на земле грешные рабы Господни, дабы не пропасть совсем... Власти ввели суровые правила... суровые... И, если будет идти все так и дальше, — совсем пропадут на Афоне русские обители. А не станет русских иноков, какой же тогда будет русский монастырь?!

Старец умолк в печальном раздумье. Не начинал разговора и я после его грустных и правдивых слов.

— А все это идет оттуда, господин, с нашей матушки-родины многострадальной... все от нее! — возобновил отец Вивиан свою речь после длинной паузы. — Ведь слыхал я не мало о том, что сотворилось в России... доходили и до нас эти скорбные вести... Испытывает нас Господь Всемогущий! Ничего не поделаешь: попустил Он за наши грехи... попустил и вот уже сколько лет не хочет помиловать... И никто не знает, никто не скажет, когда же ждать конца нашим испытаниям.

Неожиданно старик поднял одною рукой свою кирку, а затем снова опустил ее, ударив при этом с такою силой, что я невольно обратил внимание на этот необычайный прилив старческой энергии.

— Бога забыли... вот и вся причина страшных бедствий! — воскликнул старец Вивиан уверенно. — Забыли заповеди Господни!.. Вот и мучается так долго весь народ, мятется, как в преисподней, не ведая, что творит, и не видя ни в чем ни конца, ни начала!.. Князь Тьмы гуляет по Руси, храмы разрушает, пастырей Христовых убивает, бесчестие и распутство сеет... Только все же придет и этому конец... придет!.. Дождется и русский народ своего воскресения... дождется!..

Старец легко коснулся моей руки своими сухими пальцами и проговорил совсем тихо, одновременно в упор посмотрев на меня старчески-добрыми, голубыми глазами:

— Верьте мне, господин, что помилует Господь Бог нашу матушку Россию... И ударит час обетованный, когда проснется народ от греха своего и опомнится... Придет, ударит этот долгожданный час... только нам, грешным, посильнее молиться надобно!.. А вы откеля, из каких мест матушки России будете, господин хороший?.. Имеете жену, деток?..

Я, как мог, отвечал на все вопросы старца Вивиана, стараясь удовлетворить его вполне понятную и разумную любознательность.

В беседе с этим замечательным старцем время летело незаметно. И я не скоро вспомнил о своем намерении пораньше добраться до сиявшего вдали своими золотыми куполами русского скита.

Старец Вивиан заботливо проводил меня обратно к тропинке, оставленной мною около часа тому назад.

— Отселева уже недалеко до обители... доспеете, пока еще солнышко высоко... Пошел бы и я, да только уж очень плохой я спутник для молодого человека: ноги уже не носят, как нужно. Да и работы здешней бросить нельзя: некому исполнить послушание. А без работы этой не вырастет виноград, как нужно... Уж вы идите один, дорогой наш гость, с Богом... вот так и доберетесь до скита по этой тропинке, не собьетесь!..

При нашем прощании старец опять забросал меня вопросами о Сербии, причем обнаружил большое знакомство со всеми наиболее замечательными событиями этой близкой и милой страны, волновавшими ее за последние годы.

— Ну, а как же там-то, у них... у православных наших братьев сербов после их скорби-то великой? Как после кончины их батюшки-короля Александра, обретшего венец мученический? Кто нынче правит страною-то: царь, помазанный Богом, или... господин в пиджаке?.. Хотя слышал я, немощный, что есть у них король, есть... махонький, а все же есть!.. Крещеный, православный король-отрок... Ну, и слава Тебе, Господу Вседержителю!.. Дай, Боже, царскому дитяти долгого жития и покойного правления страною на радость братьев-сербов и наше русское утешение... Придет час — и весь мир выйдет на истинную дорогу Христову... и исчезнет дым, расточатся Божьи враги!

Я с нескрываемым благоговением поцеловал сухую, почти детскую по размерам, руку отца Вивиана и, спустя короткий срок, уже уходил от него вдаль, оставляя позади себя и замечательное место, с которого открывалась незабываемо прекрасная панорама, и самого старца, так неожиданно встретившегося на моем пути.

При входе в новый зеленый коридор, начинавшийся шагах в двухстах от места, где я распрощался с отцом Вивианом, я оглянулся и еще раз увидал этого, посвятившего свою жизнь Богу, русского человека, проводившего на земле девятый десяток положенных ему лет.

Старец стоял на небольшом холме, весь залитый солнцем, смотрел мне вслед и, по-видимому, никуда не хотел уходить, пока я не скроюсь из вида. И когда я оглянулся, он явственно осенил меня напутственным крестным знамением... Я, в свою очередь, низко поклонился благословлявшему меня старцу, и, думаю, он так же хорошо видел мой поклон, как и я его крестное знамение.

А спустя минуту, я уже шел густым зеленым коридором. И с тех пор уже больше никогда я не встречался со старцем Вивианом, хотя его тихий старческий облик и знаменательные речи живут в моей памяти до сих пор.

Владислав Маевский
www.moskvam.ru/2005/02/maevsky.htm

Панорама Афона с вершины Святой горы
художник Белюкин Дмитрий Анатольевич

Как была спасена Греция.

На Афоне открылись поразительные факты. В августе 1999 года турецкие войска были полностью готовы к войне с Элладой. Уже ставились боевые задачи отборным дивизиям, частям спецназа и группам захвата...

Последние дни перед наступлением. Парадный смотр элитной десантно-штурмовой бригады. Неожиданно из строя выходит солдат — тайный христианин — и бесстрашно заявляет: "Я не могу проливать кровь своих единоверных братьев!" Молниеносный взмах офицерской шашки — и обезглавленный герой падает на плац. И тут начинается нечто ошеломляющее. Волна неземного аромата накрывает замершую бригаду. Все охвачены мистическим ужасом. Тысячи бойцов-мусульман, сгрудившись вокруг, но не смея переступить незримую черту, изумленно взирают на благоухающее тело христианского Новомученика. Никто не может к нему подойти. Его невидимо ограждает особая Божественная сила!..

Говорят, в этом же временном интервале было еще несколько случаев, когда турецкие солдаты — тайные православные христиане — дерзновенно исповедали свою веру, отказались выполнять приказ, пострадали за Христа и приняли мученические венцы.

Прошло около полутора суток. И вдруг мощное землетрясение нанесло серию сокрушительных "точечных ударов" по военным базам, штабам, узлам связи, компьютерным центрам управления и другим стратегическим объектам Турции и в значительной степени разрушило ее военно-промышленную инфраструктуру. В итоге рухнули коварные планы мировой закулисы, жаждавшей посредством турецкого вторжения жестоко наказать Грецию за братскую помощь сербам в период натовской агрессии.

М. Гришин 4.09.2003

К отцу Илию в Оптину

Впервые имя оптинского старца Илия я услышал в Высоцком мужском монастыре города Серпухова.

Дело было так. Я попал на исповедь к игумену монастыря отцу Кириллу, который долго и внимательно слушал мои слова, а затем сказал: "Лучше всех тебе ответил бы духоносный старец. Я боюсь повредить. У меня нет такого духовного опыта. Есть старец - отец Илий в Оптиной пустыни, к нему езжай. Не знаю, сможешь ли пробиться - к нему много людей притекает".

Сказано - сделано. Вот я в Оптиной - стою в Казанском соборе, благоговейно замирая, слушаю звонкие переливы двух монашеских хоров стоящих на левом и правом клиросах. У кого-то из поющей братии такой сильный и густой бас, что у меня внутри, там, где предположительно должна находиться душа, что-то начинает трепетать.

Один богомолец указал, по моей просьбе, на отца Илия. Я представлял его совсем по-другому. Богатырем, типа Ильи Муромца, и имя у него схожее. А тут? "нет в нем ни вида, ни величия". Маленького роста, тщедушный, длинная седая борода. Служба закончилась. Отца Илия обступили такой плотной толпой люди, что оставалось только удивляться, как его не сбили с ног и не затоптали.

Тогда для меня, только идущего ко храму, это было в диковину - фу, как не культурно, не вежливо, какой фанатизм - так набрасываться на пожилого человека! В то время я не очень понимал различие между старым человеком и старцем молитвенником - богатырем Духа.

Постой-ка рядом, послушай, о чем говорят, о чем просят старца паломники. Сколько горя - с ума сойдешь!

Грузная тетка с почерневшим от свалившейся на нее беды лицом цепляется за отца Илия: "Батюшка, сын человека убил. Скоро суд будет. Помолись! Что делать не знаю!".

Старушка с заплаканными, выцветшими от боли глазами вопиет: "Батюшка, у невестки рак, с кулак шишку на голове надуло, трое деток малых останутся без матери, помолись за нас, родимый, погибаем!"

Со всех сторон звучит как стон: "Батюшка! Батюшка! Батюшка!"

После всего услышанного, мои вопросы, с которыми я приехал к отцу Илию, показались мне ничтожными и как-то сами собой прояснились у меня в голове.

Второй раз я увидел отца Илия, когда приехал в Оптину в числе таких же, как и я, новоначальных христиан. Нас по одному подводили к батюшке под благословение. Не знаю, что он говорил моим предшественникам, но мне слово его попало не в лоб, а прямо в глаз.

Я подбежал к батюшке, сложил ладони лодочкой и молодцевато, как на плацу генералу, гаркнул: "Раб Божий такой то". Отец Илия устало взглянул на меня и слабым голосом произнес: "Да… Русский язык мы знаем…"

Кровь бросилась мне в лицо - я с особой ясностью осознал смысл привычных русских слов, которыми мы козыряем по много раз в день. "В самом деле, ну, какой ты раб Божий? Ты есть раб греха и порока", - словно со стороны подумал я о себе во втором лице.

Батюшка сходу обличил меня: произнес, прикровенно, невеселую правду обо мне. Пожалел он меня, сказал в необидной форме, с горечью, как бы внутренне сокрушаясь обо мне, что я такой непутевый.

Я вспомнил старый фильм "Бен-Гур", где показана жизнь работ на римских галерах. Одна радость у прикованных за ногу людей - когда надсмотрщик с кнутом отойдет в сторонку воды попить или малую нужду справить - можно поработать в полсилы, а все остальное время вкалывай. Не хочешь служить хозяину - налегать на весло, сначала крепко накажут, а не поймешь вразумления, так чикаться не станут - выкинут за борт рыбам на пропитание.

А мы? Разве мы как рабы работаем Господу? В лучшем разе как больные, капризные, неумелые дети.

Я поцеловал батюшкину руку, неожиданно крупную для его комплекции и, понурив голову, отошел, освободив место другому "рабу Божиему".

Третья встреча с отцом Илием состоялась в братском корпусе, за закрытыми дверями. Нас, паломников, было трое и каждый мог сравнительно спокойно поговорить с батюшкой. Я заранее подготовил в уме слова о своих внутренних нестроениях и житейских бедах, которые в тот период моей жизни особо одолевали меня, рождая в душе ледяное уныние и безразличие ко всему. Мне хотелось попросить святых молитв батюшки (ведь много может молитва сильного) и узнать - как жить дальше.

Когда подошла моя очередь, я, стесняясь своего физического превосходства, встал перед отцом Илием на колени и неожиданно для себя сказал: "Батюшка, умножь во мне веру!"

"Веру?", - нараспев произнес батюшка. Удивился. Затем хорошо, так ласково улыбнулся, что сразу угрел мне сердце.

Слова и время потеряли значение. Все, кроме одного, утратило смысл - вот так стоять бы до конца жизни рядом с батюшкой на коленях, да греться в его лучах - на греческом языке его имя значит Солнце.

Сколько же это длилось? Может быть, десять минут, а может быть и вечность. С того дня я стал живее понимать слова Апостола - "покрывайте любовью", испытав на себе тепло настоящей любви.

Батюшка Илий! Пожалуйста, помолись Богу о нас, грешниках!

Что должен знать желающий поступить в современный монастырь?

I. «О бедственное время, о бедственное состояние!»

1. Сияние святых Божиих

Множество святых просияло на земле от сотворения мира. Особенно много было явлено их в первые века Христианства – времена апостольские, эпоху мучеников и «золотой век» монашества... Много способствовало этому наличие духоносных учителей, коими обиловали эти времена.

Человек, попадавший в первохристианскую общину, оказывался в высоко-духовной атмосфере. Он видел многочисленные проявления благодати Духа Святаго в окружающих его христианах. Община почти всегда руководилась духоносным мужем, порой из самих апостолов или их близких учеников, которые либо были самовидцами Слова (Лк. 1; 2), либо передавали рассказы людей, непосредственно видевших Господа нашего Иисуса Христа. Это много способствовало укреплению веры слушающих. Кроме руководителя, среди христиан обязательно имелись другие духоносные мужи и жены. Даже в больших городах общины были немногочисленны и духовно едины. Составлявшие их христиане, в большинстве своем, были не новоначальными, а духовно преуспевающими. Поэтому Священное Писание вполне заслуженно именует их святыми: Всем находящимся в Риме возлюбленным Божиим, званым святым: благодать вам и мир (Рим. 1; 7).

Святость, духовное совершенство являлись нормой духовной жизни первохристианских общин. Христиане были столь духоносны, столь устремлены в небесное царство, что ничто не удерживало их на земле. Большинство из них были готовы на мученичество и желали его. В таком окружении, при обилии многочисленных назидательных примеров, духовный рост совершался скоро и знаменовался обильным явлением духовных плодов. Когда вы сходитесь и у каждого из вас есть псалом, есть поучение, есть язык, есть откровение, есть истолкование,– все сие да будет к назиданию. Если кто говорит на незнакомом языке, говорите двое, или, много, трое, и то порознь, а один изъясняй. И пророки пусть говорят двое или трое, а прочие пусть рассуждают. Если же другому из сидящих будет откровение, то первый молчи. Ибо все один за другим можете пророчествовать, чтобы всем поучаться и всем получать утешение (1 Кор. 14; 26-27, 29-31). Удивительное, чудное было время!

Первые монашеские общины по сути повторили общины первохристианские. Шли годы, многое менялось в мире. Оставалось неизменным одно – Истина. А те, кто жил по ее законам, во все века достигали святости. «Потомки имеют священный долг писать о божественных подвигах Святых Отцов их эпохи и о прилежном труде, который те подъяли, дабы приблизиться к Богу. Когда мы пишем о святых, мы, естественно, снова получаем пользу, потому что при этом мы их вспоминаем и стараемся им подражать, и тогда святые умиляются и помогают нам, чтобы и мы пришли к ним»,– так писал афонский старец схим. Паисий (Эзнепидис, љ1994)..

И в наши оскудевшие духом времена посылаются Богом святые в мир. Приходят они для того, чтобы вознести молитву к Престолу Божию за погрязший в грехах человеческий род, дабы он не погиб окончательно. Но прежде всего для того, чтобы своей жизнью явить людям величие Евангельских идеалов. Преподобный Варсонофий Оптинский говорил, что конец веков не наступит до тех пор, пока будет совершаться молитва святых за мир. «Токмо праведники Твоими мир сей стоит доселе, и ради святых Твоих, в мире живущих, даеши еще время и мне, грешному, покаятися, Неизследимый Боже»... Один из таких святых, которым Господь благословил наши времена, схим. Паисий Святогорец.

Неслучайно святой человек является в мир в то или иное время в определенном месте. Неслучайно Божия благодать внушает ему совершить какие-либо дела и изречь или записать какие-либо слова. Глубокий смысл имеет и выбор темы написанной книги. Мир во все века вопрошает Христову Церковь о том, что есть Истина, и Церковь не остается безгласной. Ответ миру на его искания – Божии святые.

Старческий подвиг схим. Паисия имеет особенное значение для христиан нашего времени, как впрочем, подвиг любого святого для своего времени. Будучи подлинным исихастом и одним из великих подвижников Афонской Горы, отец Паисий достиг опытных познаний в духовной жизни. Соединяя свой духовный опыт с глубоким знанием Свящ. Писания и святоотеческих творений, он сумел мудро передать его тысячам приходящих к нему. Его рассуждение простиралось на самые разнообразные стороны жизни, поэтому к нему шли за назиданием самые разные люди: от епископов и государственных сановников до простых мирян и даже людей, далеких от Церкви и совсем неверующих. На фоне повсеместного оскудения духовности, схим. Паисий – настоящий преподобный отец нашего времени. Его влияние благотворно сказалось не только на Св. Горе и всей Греции, где его имя известно каждому, но и в остальном православном мире. Может быть, среди наших современников и есть люди, равные ему по духовной высоте, но пока, по непостижимым судьбам Своим, Господь не благоволил явить их. Мы верим, что рано или поздно схимонах Паисий, святость которого несомненна и засвидетельствована различными благодатными дарованиями, будет прославлен в соборе преподобных Афонских Отцов.

Святость – это не только и не столько результат трудов подвижника, но прежде всего действие Божией благодати. Если есть люди, которые от сердца ищут Истину, Господь для них воздвигнет святого, который и жизнью своей, и словом укажет им путь к Ней. Подвижники, стремящиеся всей жизнью своей угодить Богу, всегда были и будут. Но если миру не нужен их подвиг, мир не имеет к ним вопросов и не ищет общения с ними, Господь и не являет их миру. В беззвестности работают они Богу, имея общение с небольшим кругом единодушных братий. В одном из Патериков приведена следующая беседа. Старца спросили: «Почему ныне нет слова назидания?» Он ответил: «Раньше были исполнители слова, и Господь давал слово. А ныне нет творцов слова, поэтому Господь не дает слова и старцы молчат». Оскудение старцев и старчества в наши последние времена свидетельствует лишь о том, что мир не ищет Истины: Суд же состоит в том, что свет пришел в мир, но люди возлюбили более тьму, нежели свет, ибо дела их были злы (Ин. 3; 19).

Когда первохристианский мир начал отступать от Бога, Божия благодать учредила святые обители. От того времени истинное Христианство хранится в недрах монашества и дух первых христиан пребывает в монастырях, благодатно изливаясь оттуда на вселенную. Когда же соблазны усилились еще больше, Господь благоволил, чтобы Св. Афонская Гора стала таким местом, где иноки были бы, насколько возможно, ограждены от соблазнов. Господь соделал ее светильником для светильников – обителей, рассеянных по христианскому миру,– своеобразной духовной столицей всех монастырей. Взоры всех иноков обращались на Святой Афон, так как слава о строгом жительстве тамошних отцов достигла пределов земли.

Можно без сомнения сказать, что в силу природного местоположения Афона и строгости устава его обителей, монашество здесь сохранилось до наших дней в наименее поврежденном виде. Божия Матерь повелела насельникам Ее земного удела хранить, как величайшее сокровище, православную веру, а также Отеческие заветы и уставы монашеской жизни. Здесь все осталось так, как было много веков назад: соборное правление во главе с выборным Протом, строгие уставы монастырей, скиты и кельи, все три вида монашества: общежительное, скитское и отшельническое, дух исихазма, богатые духовные традиции, благоговейное отношение к святоотеческим писаниям, опытные духовники. Афонская Гора и монастырь прп. Саввы Освященного в Палестине остались единственными местами на земле, где до сих пор строго соблюдается каноническое запрещение допускать в мужские монастыри женщин; в других обителях по разным причинам это правило не выполняется..

Нет такой православной страны, которая не испытала бы на себе благотворного влияния Афона. Выходцами со Святой Горы были основаны многие обители во всех концах мира: в Европе и Америке, Азии и Африке. Основателем русского общежительного монашества явился также афонский постриженник, преп. Антоний Киево-Печерский, именуемый в церковных песнопениях «обителей русских первоначальником». Поэтому можно сказать, что российское монашество получило благословение от Св. Горы и к ней восходят его истоки. В дальнейшем Православная Россия имела тесные связи с Афоном. В Афонском Свято-Пантелеимоновом монастыре и нескольких скитах подвизалось многочисленное российское братство, ежегодно многие тысячи паломников приезжали поклониться святыням Афонской Горы. Посланные оттуда за сбором становились проповедниками святогорской духовности во всех концах нашего Отечества. Некоторые из них основали здесь монастыри с афонским уставом.

Когда в русской духовной литературе заходит речь о Святой Афонской Горе, особенно об Афоне XIX века, большей частью говорят о русском Афоне – т. е. Свято-Пантелеимоновом монастыре и связанных с ним подвижниках. По замыслу Божию на Святой Горе подвизаются представители всех народов, принявших Православие, поэтому исторически там находились, кроме греческих обителей, монастыри: русский – Пантелеимонов, сербский – Хилендарь, болгарский – Зограф, румынский – Кутлумуш, грузинский – Ивер, скит молдавский, а также другие многочисленные скиты и кельи. Кроме того, в братствах некоторых греческих монастырей было немало славян.

Отношения греков с монахами других национальностей не всегда были мирными. Некоторые греческие иноки враждебно вели себя по отношению к инокам-славянам или грузинам, порой пытаясь даже изгнать их из принадлежащих им обителей и захватить эти монастыри. Печальные недоразумения настолько усилились, что Константинопольская Церковь вынуждена была в 1872 году анафематствовать филетизм – учение о национальном различии в церковной жизни. Но никак нельзя думать, что эти настроения присущи всем грекам. Напротив, очень многие из них с благодарностью вспоминают заслуги России в деле освобождения Греции от турецкого ига., и среди греков, как мирян, так и монахов, есть истинные друзья нашего Отечества, радушно встречающие паломников из России. Одним из таких людей был схим. Паисий Святогорец, воспитанный великим афонским старцем о. Тихоном-русским и всегда с большой любовью относившийся к русским.

Ныне на Афоне спасаются представители почти всех народов. Многие, потрудившись там в духовном делании, возвращаются в свои страны, чтобы насадить там святогорские монашеские традиции. Ищущие спасения души не только из Греции, но и из далекой Америки, России и других стран стремятся на Афон, чтобы прикоснуться к духу древнего подвижничества, пережить великую тайну общения души с Богом. Исповедью у отшельника или монастырского духовника жаждут они очиститься от грехов, услышать опытное, живое слово о спасении. Многие на горных тропинках Афона встретили и пережили нечто такое, что заставило их в корне изменить свою жизнь, полностью посвятить себя служению единому Богу. Святая Гора гостеприимно принимает всех, раскрывает свои тайны пришедшим по зову сердца, не из праздного любопытства.

Замечательный духовный автор нашего времени, архим. Лазарь (Абашидзе), ранее настоятель монастыря Бетани в Грузии, ныне подвизающийся с двумя монахами в уединенной местности близ Тбилиси, писал, побывав на Афоне в 1993 г.: «Исполнилось заветное мое желание повидать настоящих монахов. Та радость и та польза, какие получили от этого путешествия, превзошли все ожидания. Все, что я слышал об Афоне до сих пор, было совсем не то, что я увидел. Многие говорили возвышенно, но как-то не ясно. Видимо, душа моя изголодалась по такому истинному монастырскому благолепию, о котором до сих пор удавалось только читать, а тут въяве увидели монашество во всей его красе. Афон стоит! Хотя, конечно, и там есть свои проблемы, трудности, ослабления,– но для нас это вершина вершин. Везде и во всем чувствуется какое-то особое покровительство Свыше, покров Матери Божией. Кажется, сам воздух был напитан каким-то духом молитвенным и святым, так что и дышалось по-другому. В общем, рай на земле, насколько он только возможен на ней,– именно там. Уже не говорю о тех святынях, о тех древнейших иконах, фресках, о всем этом великолепии внутри храма, о пении и богослужении – как будто мы побывали в какой-то сказочной стране, в ином мире – не на земле, а на небе были».

Какие бы бури ни бушевали в мире, Афон, имея над собой вышний покров Божией Матери, будет стоять непоколебимо до тех пор, пока, по откровению, данному Пресвятой его Хранительницей, Ее Иверская икона Портаитисса не покинет Афонскую Гору. Будет это перед самым концом света.

2. Берег еще далеко

При всем духовном величии Афона, сами лучшие современные насельники святогорских монастырей признают, что ныне, к сожалению, Афон уже не тот, каким он был всего сорок – пятьдесят лет назад. Печально, но ничего удивительного в этом нет: повсюду ныне упадок благочестия. В монастыри приходят не крепкие верой христиане, воспитанные в благочестивых семьях, а немощные, истерзанные страстями и грехопадениями. «Ныне ослабевшее христианство приготовляет и доставляет, соответственно своему состоянию, слабых монахов. Ныне вступление девственника в монастырь – величайшая редкость! Ныне вступление лица, не стяжавшего порочных навыков,– редкость! Наиболее вступают слабые, поврежденные по телу и душе: вступают наполнившие память и воображение чтением романов и других подобных книжонок., вступают пресытившиеся чувственными наслаждениями, получившие вкус ко всем соблазнам, которыми ныне преисполнен мир; вступают с закореневшими порочными навыками, с совестью притупленною, умерщвленною предшествовавшим образом жизни, при котором дозволялись все беззакония и все обманы для прикрытия беззаконий. Для этих личностей борьба с собою очень затруднительна»,– писал еще в XIX в. отец русского монашества свт. Игнатий (Брянчанинов), еп. Кавказский...

Пришедшие в обитель, надеясь найти в ней тихое пристанище от житейских бурь, вдруг обнаруживают, что берег еще далеко и что ввержены они в другую бурю, хотя ее треволнения и не есть уже бессмысленно пенящиеся волны мирской суеты. Здесь идет жестокая борьба за спасение души. Подвергающийся наветам бури пересекает волны на утлом кораблике в поисках небесного царства. Кормчий корабля – Христос. Других кормчих и капитанов нет. Непостижимым Промыслом Божиим они отняты, не даны нашему времени.

«Монашество в настоящее время находится в тех условиях, в каких была Церковь Христова в века язычества. Это не корабль, а множество людей, рассеянных по треволнению житейскому, которые должны общением молитв, письменных и иногда личных сношений путеводствовать друг друга. Вы не найдете в нынешнее время ни одной обители в собственном смысле слова, ибо правила Святых Отцов поражены, разъединены светскими указами; остались по местам монахи: они-то должны своим общением, святым и непорочным, восстановить монашество, для которого, когда угодно будет Богу, найдутся и обители»,– говорил свт. Игнатий Ставропольский..

Некоторые иноки, объехав весь мир в поисках идеальной монашеской жизни, побывав на Афоне, на Синае, в Иерусалиме и других святых местах и не найдя того, что искали: ни достаточного духовного руководства, ни устава, разумно приспособленного к особенностям нашего немощного времени, ни единомыслия в братиях, ни душевного покоя,– в конечном итоге вернулись назад, чтобы по силам своим проводить монашескую жизнь в тех условиях, которые пошлет Господь. Они опытно убедились, что современная пустыня не доставит им желаемого безмолвия. Поняли, что в настоящие времена «монахам предпочтительнее оставаться в больших городах, современной пустыне нашего столетия, из-за того, что здесь минимально приходится заботиться о внешнем»..

Эти иноки водворились в общежитии, «предпочтя некоторое попечение совершенному беспопечению, столько способствующему внимать себе, чтобы сохранить независимость от лиц иного направления»... Не найдя людей, которые могли бы ответить на их вопросы, они ищут ответа в Отеческих писаниях. Здесь обнаруживают, что времена отступления предсказаны еще древними, но предсказаны и времена покаяния. Обнаруживают и то, что бесполезно ныне искать старцев, которые безошибочно указали бы волю Божию; видят, что исполняется древнее пророчество преп. Ефрема Сирина о тех, кто будет искать живое слово Божие во времена последние: «Они будут,– пророчествует преподобный,– проходить землю от востока к западу и от севера к югу, ища такого слова,– и не найдут его» (Слово 106 по слав. тексту)..

Ныне нет учителей, учителя – книги. Те, кто достойны в наши времена быть названы старцами, по сути дела всего лишь опытные духовники, не более. Они также, по милости Божией, имеют благодатные дарования, необходимые для назидания христиан. Возблагодарим Бога и за это! Но будет большой ошибкой приравнивать их к тем духоносным мужам, которые назывались старцами в древности. При всем уважении к тем, кто по Божиему благословению ныне берет на себя нелегкое бремя руководства ближними, должно признать, что они находятся не в той силе Духа, как древние Отцы, и не имеют полноты их дарований. Непонимание этого приводит к нездоровому, восторженному отношению к духовникам, неправильному послушанию.

«Недостаток духовного назидания должно признать величайшим бедствием. И нескоро усматривается это бедствие! Нескоро оно делается понятным для инока! Новоначальный, объятый ревностью, в которой имеет большое значение кровь и весьма малое значение духовный разум, обыкновенно довольствуется тем назиданием, которое он встретит в монастыре или которое он захочет дать сам себе. Уже впоследствии, при самом тщательном изучении Священного Писания и Отеческих писаний, подвижникам, и то немногим, делается мало-помалу ясным, что для иноческого преуспеяния необходимо духовное назидание, что душевное назидание, как бы оно ни было по наружности роскошно и великолепно, как бы ни прославлялось слепотствующим миром, пребывает во мраке и последующих ему хранит во мраке, в области падших духов,– пишет свт. Игнатий.– Спаси мя, Господи, взывал Пророк, провидя пророческим духом наше бедствие и приемля лицо желающего спастись, яко оскуде преподобный! Нет духоносного наставника и руководителя, который непогрешительно указал бы путь спасения, которому желающий спастись мог бы вручить себя со всею уверенностью!».

http://www.fictionbook.ru/author/riybko ... h_sergiyi/
se_niyne_vremya_blagopriyatno/riybko_se_niyne_vremya_blagopriyatno.html#TOC_id2482594

Спаси Христос! интересные статьи и поучения. Буду в дальнейшем их внимательно читать.

Помогай вам Господь - спасибо за материал.