|
отрывок из экспертного заключения Ланькова.
Одной из характерных особенностей северокорейского кривосудия в том виде, в каком оно существовало при «Великом Вожде» Ким Ир Сене, является принцип семейной «ответственности» за «политические преступления». Этот принцип предусматривал, что в случае совершения «политического преступления» заключению подлежал не только главный «виновник», но и его семья. Как известно, похожий принцип применялся и в советской империи зла, при усатом людоеде, но в советской империи даже в самые суровые времена его применяли ограниченно – в основном, к жёнам посаженных чиновников из партноменклатуры. В КНДР на протяжении десятилетий этот принцип применялся куда более систематически: аресту и отправке в концлагерь там подлежали все те члены семьи, которые были прописаны по тому же адресу, что и арестованный, вне зависимости от их пола и возраста (парадоксальным следствием этого стало наличие в северокорейских концлагерях общего режима начальных и средних школ – часть заключенных членов семей составляли дети школьного и дошкольного возраста).
Однако с середины 1990-х принцип семейной ответственности более не применяется безоговорочно и повсеместно. Теперь семьи политзаключенных отправляются в концлагеря выборочно, по специальному решению, и только в случае для особо опасных, по определению режима, « преступлений». В большинстве случаев членов семьи арестованного решают оставить на свободе, хотя их обычно и высылают в отдалённые сельские районы. Так обстоит дело даже с семьями некоторых политически активных беженцев, которые в настоящее время не просто находятся в Сеуле, но и участвуют в деятельности оппозиционных групп – либерализм, просто немыслимый по былым временам.
А вот отрывок из материала об упомянутом Ланьковым Ли Ён Гуке , взятый из другого, но также российского источника:
На протяжении шести месяцев Ли держали в подземной камере заключения Агентства Безопасности ( 보위부). Его заставляли стоять на коленях не двигаясь на протяжении многих часов, заливали воду в рот и нос до тех пор, пока он не начинал задыхаться, били по ногам, глазам, ушам, голове и рту. Шесть его зубов и одна барабанная перепонка уха были разбиты. Через год он ещё страдал раздвоением в одном глазе и на его ногах оставались синяки. Ли полагал, что все эти пытки были исключительно за то, что он сбежал в Китай. Находясь в Пекине он открыто высказывал своё негативное мнение относительно режима, не оставляя дальнейших поводов для полиции Северной Кореи для того, чтобы бить его...
Ли Ён Гук описывал территорию одиноких, как равнину 4 км длиной и 0,5 км в шириной среди небольших (600-700 м высотой) гор. В течение заключения Ли на этой территории было приблизительно 1000 заключённых, 50 из которых - женщины. Камеры женщин обогревались, а мужчин нет, вследствие чего заключённые-мужчины страдали от обморожения ушей и вздутия ног в течение зимних месяцев. Приблизительно 200 заключённых в год умирали в течение 4 лет, когда Ли был заключённым, в основном от голода и связанных с ним болезней. Но всегда, каждый месяц, поступали новые заключённые.
В обоих секторах Йодока, где Кан, Ли, Ан и Ким были заключёнными в Кынумни и Тэсунни, были публичные казни повешением и расстрелом, и ещё худшим способом для тех, кто пытался бежать или был пойман на краже еды. Ли был свидетелем одного публичного убийства заключённого Хан Сын Чхыля, пытавшегося бежать, которого привязали и тащили за машиной пред собравшимися заключёнными до тех пор, пока он не умер, после чего остальные заключённые должны были проходить рядом и прикладывать руки к его окровавленному телу. Другой заключённый, Ан Сон Ын, возмущённо закричал при виде этой жестокости и был немедленно застрелен. Ким присутствовал на публичном расстреле, после которого собранным заключённым требовалось пройти рядом и бросить камень в обвисший всё ещё привязанный к столбу труп. Несколько женщин потеряли при этом сознание. Кан был свидетелем 15-ти казней в течение 10-летнего пребывания в Кынумни.
|
Вход
Регистрация
FAQ
Поиск
