Вот что об этом говорит протоиерей Павел Великанов, член Межсоборного присутствия РПЦ, главный редактор портала "Богослов.ру"
http://www.pravmir.ru/petrov-greh-ili-p ... hivotikom/"То, что в сегодняшнем представлении многих образ возрождающегося Православия — это фантом Российской дореволюционной Церкви — вряд ли кто-то будет оспаривать. Сегодня будет преступным забывать, с каким багажом вошла Церковь в революционное лихолетье: для этого достаточно почитать публицистику В.Свенцицкого — когда он еще не стал известным московским священником и апологетом — волосы дыбом поднимаются, и елейная картинка как-то неожиданно быстро исчезает. Среди фотографий, сделанных Михаилом Пришвиным — очевидцем разгрома Троице-Сергиевой Лавры, есть один кадр, где запечатлена бабулька в платочке — с сияющим от счастья лицом бросающая в костёр свои иконы. Те самые иконы, перед которыми она ещё вчера молилась. Образа, которые бережно передавались из поколения в поколение как главная святыня всего рода. Святые лики, которыми она же благословляла своих детей. И — что самое главное — к поруганию икон её никто не принуждал. Она делала это совершенно свободно, не под дулом револьвера — а с радостным лицом человека, сбрасывающего давно тяготившее бремя.
Насколько этот трагический разрыв между формой и содержанием был повсеместным, свидетельствует один судебный факт конца XIX столетия, который приводит С.Фудель. «Деревенская девочка возвращалась из дома в школу после пасхальных каникул. Несла она с собой несколько копеек денег, корзиночку каких-то домашних пирожков и десяток яиц. По дороге с целью ограбления ее убили. Тут же убийца был пойман. Денег у него уже не нашли, пироги были съедены, но яйца остались. На случайный вопрос следователя, почему, собственно, он не съел и яйца, последовал ответ: «Как же я мог съесть! Ведь день был постный!».
«За спиной этого соблюдающего посты убийцы — пишет С.Фудель, — чувствуешь звенья длинной цепи, уходящей в века. Этот случай только вскрыл на минуту процесс гниения, который совершался в Русской Церкви в XIX веке. „Знаю твои дела; ты носишь имя, будто жив, но ты мертв“ (Откр.3:1) — это слова не к человеку, но к Церкви. Почему же в те времена, да и во все времена, члены Церкви, тем более духовенство, не решались признаться в этом, а того, кто решился, наверное, обвинили бы в неуважении к Церкви? Уважал ли Господь Церковь, когда говорил ей, что она мертвая, а не живая? Ведь мы ни в чем не отделяем себя от Церкви и всю силу обличения принимаем прежде всего на себя. Я и в этом виновнее всех».