Статьи

27 ноября вновь с крыльца была объявлена «служба в Азов», и в те же дни консилия постановила: «Морскому воинскому каравану быть!»

За три-четыре месяца предстояло возвести верфи, выстроить на них десятки боевых кораблей, вооружить их, оснастить, укомплектовать экипажами... А к началу лета будущего, 1696 года новостроенному флоту надлежало пройти все 1000-вёрстное течение Дона, выйти в море, блокировать Азов, дать неприятелю бой и... одержать победу!

В декабре 1695 года по делу заготовки леса на берега реки Воронеж покатил царёв ближний стольник Григорий Титов, а еще раньше во двор пиловальной мельницы подмосковного села Преображенское въехала странная кавалькада, за которой следовал лёгкий ямщицкий возок...
- Немец! - указывали пальцами ребятишки. - Немца привезли!..

Действительно, в возке сидел мужчина вида нерусского - лицо багрово-красное, шляпа треугольная, в зубах дымящая трубка, на коленях ларец ореховый...
- А в ларце-то что?

К удивлению всех, в ларце, прикрытом рогожкой, оказалась... игрушка: мастерски сработанная модель стройного многовесельного судна.

Отдельными конструкциями, на дровнях добралась до Москвы заказанная в Голландии боевая галера, долженствующая стать образцом для будущего серийного производства. С галерою прибыл и бас - корабельный мастер, а с ним образцовая галейка - точная модель, заменяющая собою сборочные чертёжи.

Плотников искусных на Руси всегда хватало, но тех, которые понимали бы в деле галерном... Увы, таких пока не воспитали. С Вологды срочно был затребован Осип Щека, мастер «дела стругового», с Нижнего прибыл Яков Иванов «со товарищи 8 человек». Оглядев диковину заморскую, мастера почесали в затылках:
- Мудрено! С нашими ладьями сходства мало, смекать надобно...

Смекать, однако ж, было некогда, и Пётр нашел выход:
- Известно, что в Архангельске многие суда купеческие льдами задержаны... Мореходы же, безделие своё развлекая, время зимнее втуне проводят... И скорби сие достойно, потому на Москве пользу немалую могли б учинить!

Апраксину, воеводе Двинскому, полетела казённая депеша. Сломав печати, Фёдор Матвеевич бумагу прочёл и немедля распорядился:
- Готовьте саней поболе да кликните солдатушек наших!..

Голландских басов и «тиммерманов» собирали ведомо где - по кабакам. Апраксин, экзекуцию сию наблюдая, солдат сдерживал:
- Силу зазря не применять! И ежели сам нейдёт, на руках неси!..

Застигнутые врасплох и не ведая пока судьбы своей, корабелы заморские плакали горючими слезами, воевода ж их утешал:
- Сие воля государева!.. Корм и за труды плата будут вам изрядные, по весне же все целехоньки назад воротитесь...

Петру доложили:
- Мастеров теперь довольно. Почали, с Божьей помощью, брус и кницы пилить!

Широко распространено мнение, что будто бы первые корабли нашего военно-морского флота строились на воронежских верфях. И действительно, с начала 1696 года в городах Воронеже, Козлове, Добром и Сокольске трудилось «у стругового дела» до 26 тысяч работных людей, однако львиная доля их усилий пошла на строительство не «воинского», но «плавного» каравана, то есть флотилии сугубо транспортной. А если же говорить о чисто военных судах, то подавляющее их большинство (23 галеры и 4 брандера) были на Воронеже лишь собраны из доставленных по сухопутью блоков, изготовлявшихся на верфи «государева» села Преображенское. Так что хотя Воронеж по праву считается колыбелью русского военного флота, всё же надо помнить, что первые килевые брусы первых наших боевых кораблей были заложены не там, а на берегах тихой московской речки Яузы!

Здесь бы, кажется, самое место живописать извечное наше российское бездорожье. Но... московско-воронежский тракт был хорош: ровен, тщательно ухожен - через каждую версту стояли врытые красные столбы. Но более всего заморских путешественников поражало то, что «в России ночью ездят, как днём»! А дабы не сбиться с пути в метель или во мраке, вдоль дороги было высажено «более 200 тысяч деревьев, до 20 на каждой версте...».

Вслед за будущими галерами шли пешим ходом их экипажи, составлявшие все вместе 28 рот особого полка - «Морского регимента». Должности младших флагманов исполняли полковники Лима и де Лозьер. А самый высокий флотский чин - адмирала! - царь жаловал своему другу Францу Лефорту, который, как рассказывали, славился «весёлостию нрава», но по морям никогда не плавал, во флотских делах разбирался слабо. Это, если возвратиться к вопросу о «военном гении Петра…
- Это ничего! - шутил царь, - зато парик у него, как у Людовика французского, башмаки на каблуках алых, а кафтан золотом шит!..

Ну, коли так, то почему бы его и адмиралом не назначить…

Работами на стапелях руководили всё те же голландские басы; с их же почина впервые зазвучали тогда диковинные слова - «мачта», «стеньга», «рея», «бушприт»... Русские мастера, в большинстве мужики вологодские, мудрёную сию терминологию принять не пожелали. Назло голландцам они по-прежнему вместо «мачта» говорили «щогла», вместо «стеньга» - «наставочная щогла», вместо «бушприт» - «кляпое дерево», вместо «рея» - «райна»... Сами же галеры в ту пору называли по-всякому, но чаще почему-то каторгами. Вряд ли петровские корабелы подозревали тогда, насколько прочно войдет это слово в наш обиход!

 «Дело каторжное» продвигалось, и не только «без мешкоты», но даже и «с поспешением»! Уже 3 апреля на воду сошла галера «Принципиум», что в переводе с латыни так и значило - «Первая». В последующие две недели (наверстывая время, работали даже в пасхальные праздники!) все прочие галеры тоже были спущены, причем последняя, предназначенная для Лефорта, была с воздвигнутыми на палубе двухэтажными светлицами, с баней, с обширными «чердаками» для слуг и с хорами, дабы флотоводец мог услаждать себя пением и музыкою... И действительно, что может быть более нужным в боевом походе, чем музыка для Лефорта?

23 апреля под гром орудийного салюта выступила наконец армада «плавного каравана»... Зрелище было впечатляющее! Сплошь покрывая собою реку, вниз по течению шли бесчисленные струги - с полками стрелецкими, солдатскими, драгунскими, рейтарскими, с московскими дворянами-всадниками, с генералами, с их канцеляриями, с пушками, с аптеками, с кухнями, с походными церквами... с лошадьми, наконец! Общим числом до 75 тысяч пеших и конных, и начальствовал над сим войском воевода-генералиссимус А. Шеин.

«Авангардия» Морского воинского каравана (8 галер, изготовленных к походу раньше прочих) выступила 3 мая. Возглавил её капитан галеры «Принципиум» сам Пётр. Лефорт запаздывал.

Подобного плавания история флотов пока не знала! Выйдя с верфи со многими недоделками, авангардия довооружалась и достраивалась уже на ходу. На некоторых галерах малиново светили кузнечные горны, на некоторых дошивали борт и тянули такелаж, а причисленные к отряду плоскодонные струги везли за ними лес и железо, конопать и смолу, бухты канатов и парусину... Ночами же капитан Пётр Алексеев сочинял «Указ по галерам», почитаемый ныне за прообраз «Устава морского».

...Под Азовом пока не происходило ничего особенного. До подхода генералиссимуса с его войском наблюдение за крепостью было поручено казакам атамана Флора Миняева. Разминая «мышцу бранную», донцы-молодцы «шутя» посекли в степи татарскую сотню, затем взор их обратился к путанице донских устьев.
- А што, - в задумчивости почесал бороду станичный атаман Леонтий Поздеев. - Покуда его государское величество Доном идет, очень бы даже полезно турку с моря пошшупать...

Известное дело, казаку стихия водная столь же привычна, как и родимая степь. У Поздеева же таких молодцов было 250, а к ним 20 лодок. На рассвете 16 мая донцы во главе с атаманом выгребли в залив и, завидя на рейде крепости два корабля, в азарте боевом налегли на вёсла... Дело вышло жаркое! «Казаки, - писал историк, - обступили корабли лодками и кинулись на абордаж; но так как борты их были очень высоки, то, бросая в турок гранаты, стреляя из ружей, старались прорубить суда топорами, чтобы ворваться внутрь...»

Увы! С тем же успехом можно было бы стараться прорубить избу-пятистенку... В сильнейшей досаде казаки ретировались.
- Ахти мне! - горевал их атаман. - Эка стыдобушка!..

...15 мая, нагнав голову «плавного хода», Петровы галеры пришли в Черкасск, обнесённую рвом и частоколами столицу войска Донского. 17-го сюда же возвратился несчастный Поздеев и, пав государю в ноги, повинился за «дурость»...
- А велики ли потери твои? - перебил его Пётр.
- Четверо раненых... Один давеча помер!

Царь задумался. В авангардии восемь галер, а если посчитать и захваченную турецкую, зимовавшую в Черкасске, то девять... У турок же на взморье всего лишь два корабля... Призвав на совет искушенного в битвах шотландца Гордона, Пётр изложил ему свой замысел:
- Нынче же спустимся к Новосергиевску... Гирла пройдем ночью. К утру прогребемся в залив... И дай нам Бог удачи!

...Вечером 19 мая 40 казачьих лодок под начальством войскового атамана Миняева бесшумно скользнули в тесноту донских устьев. За ними с опаскою, прощупывая глубины, тяжело вползли боевые галеры...
- Надобно ветра южного дождаться, - посоветовали царю казаки. - Тогда гирла водою морскою наполнятся... Всегда здесь так!

Но возможно ли было томиться в ожидании, когда за камышами - вот она, рукой подать! - отчетливо маячила первая морская победа?
- Флор! - позвал Пётр атамана. - Подгреби-ка к борту... С тобою пойду!

Пётр пересел с своей галеры в казачью лодку и вышел в море. Но там стояли не два, а тринадцать больших турецких кораблей... Атаковать столь сильный флот утлыми челнами было бы безрассудною дерзостию...
- Долго мы собирались! - озлился царь. - Таковы привычки наши московские: без мешкоты не можем!

Однако донцы численностью неприятеля не смутились. Атаман попробовал даже намекнуть государю, что, памятуя прошлую неудачу, его молодцы запаслись на сей раз абордажными крюками, но царь в ответ лишь накричал на него:
- Ты что? С вашими-то крюками да супротив эдакого флота?!

И вместо желанного лихого дела казакам велено было затаиться в камышах и нести службу наблюдательную. Сам же Пётр - он, по словам Гордона, «был очень скучен и огорчён» - оглядел напоследок рейд и, еще раз напомнив казакам, чтоб те «не дуровали», возвратился с галерами в Новосергиевск...

А день, которому суждено было войти в историю, только начинался! Мелководье препятствовало большим кораблям подойти непосредственно к берегу, и турки переваливали груз на специальные плоскодонные суда - тунбасы...

«Станишные», наблюдая за их работой, крепились, но к вечеру терпеливость иссякла.
- Флор Никитич! - обратились они к атаману. - Комары здесь лютые, совсем уже зажрали... Помахаться бы!

Речи те Миняева поколебали, но вспомнилось, однако ж, и суровое царёво слово... Между тем окончательно смерклось и турки перегрузку закончили. Волоча за собою блики жёлтых огней, вереница тунбасов потянулась на мелководье... Вот оно! Переполняемый сильнейшими чувствами, Флор Миняев поднялся в рост:
- Эх!.. И Богу я грешен, и царю виноват... Ударим!

Атака была так стремительна, как удар меча! Челны вылетели на середину рейда, казаки с ходу порубили шедших в охранении каравана янычар, и вскоре, разгоняя ночную черноту, жарко запылали драгоценные для крепости тунбасы - первый, второй, третий, четвертый... девятый! Турок охватила паника. Большие корабли, рубя якорные канаты, спешно вступали под паруса, но спастись удалось не всем - один из них успели поджечь казаки, другой случайно запалили ошалевшие турки...

Победа была полная! Казаки возвратились в Новосергиевск и, вытолкав на берег всё ещё дрожащих от ужаса пленных янычар, возложили к ногам царя добытые в бою трофеи: 300 бомб (очень больших, «пудов по пяти»), 500 копий, 600 сабель, 5 тысяч гранат, 85 бочек пороху, 400 ружей, 800 аршин сукна и «много всякой рухляди, муки, пшена, уксусу, масла и тому подобного...».

26 мая снова гремел салют, но уже по другому поводу - Лефорт и его галеры присоединились к авангардии, увеличив русскую морскую силу почти вдвое. В это же время задул наконец южный ветер, «прибылая вода» наполнила гирла.

Час настал! Эпопея, стоившая России колоссальных трудов и втянувшая многие тысячи вольных и подневольных участников, завершилась. 27 мая 1696 года первое в истории боевое соединение русского флота вышло в море. «Вельми неласковы» были в тот день стихии! Ветер окреп до силы шторма, вода поднялась, и вставшие близ устьев сухопутные войска вынуждены были спасаться на лодках... «Мы, - писал Гордон, - провели эту ночь в великом ужасе».

Флот, однако ж, выдержал испытание блестяще. Ни течей, ни сколь-нибудь серьёзных поломок на судах каравана не было. Все галеры положили якоря точно в назначенных по диспозиции местах, и после подхода младших флагманов с их судами кольцо блокады вокруг Азова замкнулось окончательно.

Русский флот упредил неприятеля на целых два дня!

Утром 14 июня солнце высветило на горизонте многочисленные паруса.
- Военный флот! - определили наблюдатели. - Шесть кораблей больших и семнадцать галер... И ещё какая-то мелочь... Видимо-невидимо!

На мачте Русского флагмана взвился красный флаг, и раскатисто грохнула пушка, оповестившие «вижу неприятеля». Дьяк Никита Зотов, исполнявший на походе службу всякого рода «розыска», вывел из «анбара» пленных, и те, щурясь от яркого света, тут же признали:
- Пришёл великий адмирал Турночи-паша Анатолийский!..

Турки положили якоря. В напряжённом ожидании минули сутки. Минули другие... Прошла неделя! К исходу четырнадцатого дня Турночи-паша решился-таки - его галеры, согласно взблескивая длинными веслами, погребли к берегу...

По русской линии раскатился тревожный грохот барабанов. Заполоскались боевые флаги. Секунду спустя по воде донесся пронзительный скрип - это, поворачивая шпили, русские матросы выбирали якоря...

Турки насторожились. И вот их галеры, столь же красиво вздымая вёсла, полетели назад. А к полудню того же дня море перед Азовом было уже совершенно пусто - храбрый Турночи-паша, справедливо сочтя дальнейшее стояние бессмысленным, удалился восвояси...

Так без единого выстрела главнейшая тактическая задача создававшегося флота была решена.

К сожалению, дела сухопутные оказались не столь хороши.

Господа генералы (в немалой своей части иностранцы - Гордон, Ригеман и тот же Лефорт - любимцы государя Петра), со штурмом не торопились и взирали на грозную твердыню с опаскою.

Время же шло! И царь, обеспокоенный этой проволочкой, созвал совет.
- Алексей Семеныч! - обратился он к воеводе Шеину. - Ты воин опытный, поседел на полях бранных... Подскажи что-нибудь!

Воевода надолго задумался...
- Надо бы гору земляную соорудить! - вымолвил наконец он. - Высотою с ихний вал... А с неё и штурмовать!

Этот уникальный по трудоёмкости способ осады понравился всем, а в особенности шотландцу Гордону. С жаром ухватив идею, он, как писал историк Н. Устрялов, «развил её в обширнейших размерах и составил проект такого валу, который превышал бы крепостные стены...».

Работы закипели! С каждой ночью рукотворная гора становилась всё выше, но казакам, однако, труды земляные вскоре прискучили... Первыми возроптали запорожцы, за ними донцы. Всерьёз обеспокоенный, войсковой атаман Флор Миняев собрал совет. И тот в полном единодушии постановил: с работами нудными немедля же покончить, а для того... взять Азов!

Атака была вихрю подобна. Казаки легко взбежали на вал, уверенно посекли янычарские заслоны, лавою стекли в город и, гоня пред собою потрясенного неприятеля, подступили к цитадельному замку...

Турок оказался вовсе не так силён, как о нём думалось. И прежде всего потому, что флот, затянув удавку блокады на полтора месяца, раз и навсегда пресёк «артерию живоносную»... К моменту казачьего приступа гарнизон испытывал острейшую нужду во всём, и более всего... в мушкетных пулях! Дело дошло до того, что турки рубили начетверо тяжелую золотую монету-ефимок, обкатывали кое-как и заряжали... Казаки падали, поражаемые золотом! Одну «пульку» принесли царю:
- Во, государь!.. Турки, должно, с ума съехали - деньгами кидаются!

Диковинная пуля сказала царю больше, чем самые подробные донесения. Подбросив ее на ладони, Пётр сказал:
- Вот она, тихая да невидная служба флота нашего... Золотая служба!

18 июля 1696 года гарнизон Азова сложил оружие.

Но это было ещё не начало Русского Флота - только пролог!

А начало его принято числить с исторического дня 20 октября 1696 года, когда собравшаяся на Москве Боярская дума постановила:
«Морским судам быть!»